Культура Италии эпохи Возрождения - Предварительные замечания

И вот теперь, когда наш историко-культурный обзор достиг настоящего этапа, нам следует вспомнить и об античности, «возрождение» которой как раз и дало всей этой эпохе ее страдающее односторонностью собирательное название Обстоятельства, о которых шла у нас речь выше, должны были потрясти нацию и привести ее к созреванию и безо всякой античности, да и те новые духовные веяния, которые нам предстоит перечислить в дальнейшем, в большинстве своем вполне мыслимы и без нее. Однако античный мир придавал разнообразнейшие оттенки как всему тому, о чем мы уже говорили, так и тому, о чем речь еще пойдет впредь, и во всех тех случаях, когда суть вещей вполне понятна и без античности, когда она осталась бы тою же самой и без нее, на самой форме явлений все-таки стоит ее печать, и происходят они через ее посредство «Возрождение» не стало бы той высшей неизбежностью мировой истории, которой оно явилось, когда бы возможно было с такой легкостью отрешиться от воздействия античности. Однако нам должно настаивать на том (и это - одно из основных положений данной книги), что не одна только античность, но ее союз с существовавшим подле нее духом итальянского народа покорил весь западный мир. Свобода, которую сохранил за собой при этом народный дух, распределена весьма неравномерно. Так, если рассматривать, к примеру, исключительно ново латинскую поэзию, свобода эта зачастую весьма незначительна, а вот в области изобразительных искусств и во многих других сферах она чрезвычайно велика, и здесь союз между двумя далеко отстоящими друг от друга культурными эпохами одного народа оказывается, в силу полного сохранения за ними самостоятельности, единством, а потому он в высшей степени оправдан и плодотворен Прочая Европа могла выбирать то ли принять мощный шедший из Италии импульс в штыки, то ли целиком или хотя бы наполовину к нему присоединиться. И там, где такое присоединение происходило, у нас нет оснований предаваться стенаниям по поводу преждевременной гибели наших средневековых культурных форм и представлений. Будь они в состоянии себя защитить, они продолжали бы жить. Когда бы тем поэтическим натурам, что мечтают о возврате этих эпох, довелось провести в них хоть один час, они живо запросились бы обратно, на наш вольный воздух. Да, в ходе великих процессов любого характера гибнут и многие благородные цветы, не оставив по себе непреходящего следа в традиции и поэзии; однако для нас это не причина желать, чтобы оказалось не имевшим места само великое событие. А событие это состояло в том, что помимо церкви, являвшейся до тех пор объединяющей Европу силой (хотя быть таковой ей оставалось уже недолго), теперь возникла новая духовная среда, которая, распространяясь из Италии, стала жизненной атмосферой всех высокообразованных европейцев. Наиболее резкое порицание, которое могло бы быть высказано в этой связи, - это обвинение в иссякании духа народности в культуре, в становящемся теперь явным разрыве между образованными и необразованными людьми по всей Европе. Однако порицание это тут же теряет всякую силу, поскольку приходится признать, что этот разрыв, хотя теперь он ясно осознан, преодолеть все еще невозможно. К тому же в Италии он вовсе не столь резок и непримирим, как в других местах. Ведь томик Тассо, этого великого итальянского художника слова, вполне может здесь очутиться и в руках у бедняка.

           ***

Римско-греческая античность, оказывавшая начиная с XIV в столь мощное воздействие на итальянскую жизнь в качестве основы и источника культуры, цели и идеала бытия, а отчасти и нового сознательного контраста, эта античность уже издавна кое в чем воздействовала и на все средневековье в целом, в том числе и за пределами Италии. Та образованность, представителем которой являлся Карл Великий2, была уже в сущности, при ее сопоставлении с варварством VII и VIII вв, Возрождением, и ничем иным быть не могла. Как для северного романского архитектурного стиля характерно, помимо общей, доставшейся ему от античности формальной основы, также и прямое проникновение чисто античных форм, так и вся монастырская ученость постепенно усвоила огромный объем материала из римских авторов, и даже сам их стиль, начиная с Эйнгарда2, никогда не оставался без подражателей в этой среде.

Однако пробуждение античности происходит в Италии иначе, чем на Севере. Как только Италия вышла из эпохи варварства, в этом наполовину все еще античном народе во весь голос заявляет о себе осознание собственного прошлого итальянцы в восторге от него и желают его воспроизвести. Если за пределами Италии речь идет об ученом, рефлектирующем использовании отдельных элементов античности, в ней самой это принимает формы ученого, но в то же время и общенародного, практического перехода на сторону античности вообще - поскольку она представляет собой воспоминание о собственном прошлом величии. Легко доступность латинского языка, обилие живых воспоминаний и сохранившихся памятников - все это чрезвычайно способствует такому развитию событий. На этой основе, но также и на основе направленных в противоположном направлении воздействий со стороны все же изменившегося за истекшее время народного духа, а также воздействий германско-лангобардских форм государственности, общеевропейского рыцарства и культурных влияний со стороны Севера, религии и церкви вырастает новое единство современный итальянский дух, которому было на роду написано подать пример всему Западу в целом.

То, каким образом античность, стоило завершиться эпохе варварства, проявляется в изобразительных искусствах, можно с полной отчетливостью увидеть, например, на тосканской архитектуре XII в и скульптуре XIII в. Также и в области поэзии нет недостатка в аналогиях, особенно если мы будем исходить из того предположения, что величайший латиноязычный поэт XII в, задавший тон целому жанру тогдашней латинской поэзии, был итальянцем. Мы говорим о том авторе, из-под пера которого вышли лучшие вещи так называемой «Carmma Burana». Эти рифмованные строфы изливают на нас ничем не сковываемую радость земного бытия и связанных с ним удовольствий, бытия, гениями-хранителями которого вновь выступают древние языческие боги У всякого, кто прочитает эти стихотворения одним духом, неминуемо рождается предположение, что автор - итальянец и, возможно, ломбарде; однако на этот счет здесь имеется также и ряд вполне конкретных указаний1. Эта латинская поэзия clenci vagantes2 XII в. есть в определенной степени, как и бьющая в глаза необычайная ее фривольность, продукт общеевропейской культуры, однако поэт, сочинивший песню «De Phyllide et Flora» и «Aestuans intenus», скорее всего не был уроженцем Севера, как не был им и утонченный созерцательно настроенный сибарит, которому принадлежит стихотворение «Dum Dianae vitrea sero lampas ontur» (p 124). Здесь перед нами возрождение античного мировоззрения, проступающего сквозь средневековую стихотворную форму особенно выпукло Множество относящихся к этому и следующему столетиям сочинений со старательной подражательностью воспроизводят гекзаметр и пентаметр, сдабривая их приправой разнообразных античных, иной раз мифологических, реалий, однако это ни в малейшей степени не создает впечатления античности. В написанных гекзаметром хрониках и прочих сочинениях Вильгельма Аппула2 нередко доводится столкнуться прилежным штудированием Вергилия, Овидия, Лукана2, Стация2 и Клавдиана2, однако античная форма остается делом учености в чистом виде, точно так же как и античный материал у таких собирателей, как Винцент из Бове2 или мифолог и аллегорист Алан Лилльский2. В самом деле, Возрождение не есть фрагментарное подражание и собирательство, но именно рождение заново, и оно-то как раз и происходит в этих стихотворениях неизвестного клирика XII столетия.

Однако широкий, даже всеобщий переход итальянцев на сторону античности начинается лишь в XIV в. Для этого было необходимо развитие городской жизни, которое было достигнуто в одной только Италии и лишь теперь Для этой городской жизни характерны совместное проживание и фактическое равенство дворян и горожан*, образование однородного общества (с 94), испытывавшего нужду в образовании и имевшего на то досуг и средства. Однако образование, как только оно почувствовало желание расстаться с фантастическим миром средневековья, не было в состоянии так вот вдруг, через чистую эмпирию перейти к познанию физического и духовного мира для этого оно нуждалось в вожде, каковым вызвалась служить классическая древность во всей ее полноте объективных, самоочевидных истин во всех областях духа. Форма заимствовалась отсюда с благодарностью и восхищением, иногда античность составляла основное содержание этого образования2. Способствовала этому также и ситуация в Италиисо времени падения Гогенштауфенов Священная Римская империя или вовсе отказалась от притязаний на Италию или же была не в состоянии там удержаться, папский же престол был переведен в Авиньон. Большинство существовавших здесь в реальности государственных режимов утвердились насилием и были нелегитимны; в таких условиях пробудившийся к сознанию дух старался обрести новый устойчивый идеал. Потому-то так и случилось, что видение и даже императив римско-итальянского мирового господства прочно утвердились в умах итальянцев, а в лице Кола ди Риенцо они попытались обрести даже и свое практическое воплощение. То, каким образом взялся он за разрешение этой задачи во время своего первого трибунала, могло вылиться только в презабавную комедию, однако воспоминание о древнем Риме образовывало надежный базис для национальных чувств. Заново вооружившись своей культурой, итальянцы скоро на деле почувствовали себя самым развитым народом в мире.

Нашей ближайшей задачей является теперь показать это духовное движение не во всей его полноте, но лишь во внешних проявлениях, в основном у его истоков.