Перечень учебников |
Учебники онлайн |
|
|---|---|---|
И остальной мирКо времени перехода из Белого дома в Государственный департамент Райс перестала быть младшей среди старших государственных деятелей. Четыре года работы с президентом, ставшим более самоуверенным и убежденным в своей особой миссии, постепенно повысили ее статус. Более того, назначение на пост государственного секретаря переместило ее из доктринерского окружения Белого дома в министерство, в котором было широко распространено убеждение, что ни война в одиночку в Ираке, ни возведение односторонних действий в моральную добродетель не являются продуктивными. Но прежде чем необходимость переосмысления была осознана, политика администрации в отношении остального мира (которому президент уделял значительно меньше внимания, чем Ираку) металась от одного лозунга к другому без четко поставленной цели и стратегии. Отсутствие таковых было очевидным в политике США в отношении израильско-палестинского конфликта, России и Китая, возрастающего риска распространения ядерного оружия, а также из-за по сути дела полного отсутствия заинтересованности в поддержании мира, проблемах глобальной безопасности и экологии. Все эти вопросы оказались отодвинутыми из-за того, что время, усилия, работа с общественным мнением и пожизненные силы президента были сконцентрированы исключительно (или по крайней мере в основном) па одном предприятии, отмеченном его личным замыслом. Глобальная политика США, таким образом, оказалась пере кошенной и лишена динамики. Приоритеты Буша должны были измениться, даже если он не стремился к этому сознательно Главной задачей американской дипломатии стало обеспечено» международной военной поддержки кампании в Ираке, включая самые далекие страны, почти на символическом уровне, скажем всего лишь в виде одного взвода. Достижение - в основном надуманной - «добровольной коалиции» требовало энергии, соответствующего механизма и финансовых стимулов. В отличие от войны в Заливе 1991 года, военная кампания 2003-го велась практически в одиночку и была односторонним американским начинанием. За исключением Великобритании, военное участие других стран свелось к минимуму, хотя Белый дом опрометчиво заявлял в пресс-релизе в марте 2003 года о том, что 49 государств приняли решение участвовать в коалиции, «которая уже начала военные операции, чтобы лишить Ирак оружия массового поражения». Реальные факты свидетельствовали как раз о противоположном и выглядели поразительным контрастом по сравнению с войной в Заливе 1991 года. В той войне имело место существенное присутствие войск ряда арабских стран, а также Пакистана, что помогло придать легитимность вторжению в мусульманском мире (сравните рис. 140 и 64). Помимо дестабилизации положения на Ближнем Востоке иракская война имела и более важные последствия. Успех или поражение американской политики на Ближнем Востоке стали теперь испытанием американского глобального лидерства. Во время холодной войны ведущая роль Америки в свободном мире зависела от положения на «центральном фронте» борьбы -в самой Европе. И окончательная победа Америки была одержана именно здесь. Вторжение Америки в Ирак превратило мучительный кризис на Ближнем Востоке, продолжавшийся при Рейгане, Буше и Клинтоне, из хронической проблемы в жесткую дилемму: победить или потерпеть поражение. Потеря Соединенными Штатами их доминирующей роли в регионе имела бы катастрофические последствия для политики Америки в Европе и на Дальнем Востоке. Ни трансатлантические союзники Америки, ни Китай и/или Япония не остались бы безразличными, если бы политика Америки на Ближнем Востоке подхлестывала крайне радикализированный, явно антиамериканский сдвиг, ведущий к затяжному асимметричному противоборству алжирского типа против Америки и ее клиента в регионе — Израиля. Государства Ближнего Востока, особенно экспортеры нефти, должны были бы предпринять какие-то действия, искать новые области для приложения своих капиталов, терпеливо добиваться защиты со стороны таких поднимающихся держав, как Китай, чтобы выжить в столь бурной обстановке. События 11 сентября привели не только к Багдаду. Они также заставили Буша фундаментальным образом изменить политику США в затянувшемся, трагическом и все более жестоком израильско-палестинском конфликте. Пристрастное отношение Клинтона к Израилю эмоциональное, но неубедительное с геополитической точки зрения перешло в открытое солидаризирование с его подходом, а именно в стремление взять за основу окончательного урегулирования односторонне толкуемые как «свершившиеся факты». Такие «факты» быстро повлекли за собой: американо-израильский сговор относительно вытеснения палестинского лидера Ясира Арафата с политической сцены, потому что он рассматривался как препятствие для американо-израильской политики; применение израильтянами постоянного физического давления на палестинцев; безразличное отношение США к продолжающемуся расширению поселений на Западном берегу; и превентивное применение силы для физического устранения намеченных лиц, невзирая на жертвы и «косвенный ущерб» в ответ на палестинские акты террористического произвола. Один из таких актов разрушил инициативу, которая могла бы повести к конструктивному прорыву в израильско-арабских отношениях. В середине февраля 2002 года члены Лиги арабских государств по внушению саудовского принца Абдаллы предложили в полном объеме установить с Израилем дипломатические отношения и нормальные торговые связи, а также предоставить гарантии безопасности в обмен на мир, основанный на взаимном признании израильской и палестинской сторонами границ, существовавших в нюне 1967 года. Буквально через несколько дней перспектива даже самого обсуждения этого предложения была пущена под откос кровавым актом против израильских граждан, совершенным террористом-смертником. Это, и свою очередь, побудило премьер-министра Шарона провести акт возмездия против всей Палестинской автономии путем широкой военной операции на Западном берегу. Палестинская автономия перестала функционировать, а Арафат оказался под домашним арестом (и оставался в этом положении до тех пор, пока не был переведен в госпиталь, где и скончался). Президент Буш оказал полную поддержку действиям израильтян, и это по существу означало, что автономный палестинский партнер в переговорном процессе перестал существовать. Взамен этого американо-израильского политического апьянса, основанного на убежденности, что мир в конце концов наступит, когда более слабая сторона осознает, что у нее нет иного выбора. Соединенные Штаты получили согласие Израиля на возможное в будущем решение на основе двухгосударственной формулы, предусматривающее сосуществование Израиля с новым палестинским государством. Это предложение официально было сделано Бушем в его выступлении в розарии Белого дома в июне 2002 года, хотя американская сторона воздерживалась от того, чтобы занять четкую позицию по таким трудным вопросам, как подлинное территориальное урегулирование и разделение Иерусалима. В качестве даты осуществления этого плана был назван 2005 год, но его параметры в соответствии с предпочтением Израиля сознательно остаются туманными. Вскоре всему региону стало ясно, что совместное определение политической линии США дуэтом Буша-Шарона - это всего лишь игра, рассчитанная на выигрыш времени. После того как Буш провозгласил Шарона «человеком мира», следующие несколько лет прошли под знаком вялых американских мирных инициатив, террористических убийств, периодически совершаемых разочарованными палестинцами, смертоносных акций возмездия разъяренных израильтян, продолжающейся радикализации палестинцев и расширения израильских поселений. Через год после начала войны в Ираке план создания палестинского государства к 2005 году был сведен к тому, что Соединенные Штаты одобрили предложение премьер-министра Шарона, сделанное в апреле 2004 года, об одностороннем уходе Израиля из сектора Газа. Президент Буш с энтузиазмом поддержал его как дающее «палестинцам шанс создать реформированное, справедливое и свободное правление», уже без всякого упоминания о сроках создания палестинского государства. Зеленый свет, зажженный Бушем, означал, что пока это государство не будет создано, израильтяне смогут создать больше «свершившихся фактов», которые будут определять характер окончательного урегулирования. Одностороннее решение о строительстве массивной стены вдоль всей линии израильско-палестинской границы, проходящей главным образом с палестинской стороны на некотором расстоянии от линии 1967 года, стало одним из решающих фактов. Давая согласие на это и на продолжение строительства поселений, Соединенные Штаты отказались от подлинно посреднической роли в конфликте, который вместе с войной в Ираке продолжал формировать политическое отношение к Соединенным Штатам со стороны политически активизировавшегося населения региона. При Буше политика США на Ближнем Востоке в целом стала, таким образом, стратегически направленной против самих себя. Она не только игнорировала факт, что предоставленные себе израильтяне и палестинцы никогда не смогут решить сами своих разногласий; она игнорировала и то, что Израиль, насколько бы его военная мощь ни превосходила мощь его соседей, никогда не будет в состоянии навязать прочное урегулирование, опираясь только на силу. Такое урегулирование не может быть принято, оно вызовет возмущение и будет провоцировать периодическое насилие. И все это будет идти в ущерб американским интересам в регионе. Превращение Соединенных Штатов из посредника между израильтянами и арабами в сторонника Израиля имело парадоксальный эффект: оно снизило способность США оказывать решающее влияние на развитие событий (то есть на достижение мира) или же укреплять в долговременном плане безопасность Израиля. Напротив, Соединенные Штаты просто еще сильнее втягивались в дела региона, который все более радикализируется, и по мере этого обозначаются пределы американской военной мощи. Израиль, между тем, поощряется в своем упорстве продолжать строительство поселений в момент, когда его намерение полагаться на силу лишь увеличивает число арабов, готовых умирать в затяжном историческом конфликте с Израилем. К 2006 году даже для администрации Буша должно было быть ясно, что ни Соединенные Штаты, ни Израиль ни в одиночку, ни вместе не имеют силы сокрушить и переделать Ближний Восток полностью так, как им этого хотелось бы. Регион этот слишком велик, его народы все менее и менее запуганы и все более и более охвачены ненавистью, гневом и отчаянием. Все больше людей готовы участвовать в организованном сопротивлении или безрассудном терроре. И чем больше Соединенные Штаты и Израиль реагируют на это расширением и повышением уровня своих встречных насильственных мер, тем глубже они будут вовлечены в продолжительную и ширящуюся войну. Эта ошибочная позиция США чревата двумя опасностями долгосрочного характера. Во-первых, Соединенные Штаты в конечном счете потеряют всех своих арабских друзей, а вместе с этим и способность оказывать на них влияние, в результате чего все намерения и цели Соединенных Штатов на Ближнем Востоке будут политически отторгнуты. Во-вторых, Израиль окажется втянутым в продолжительное асимметричное военное противоборство, сводящее на нет его технологическое военное преимущество и подвергающее его смертельному риску. Более того, учитывая внутренние политические реалии Америки, такого рода риски подталкивают США к увеличению военного участия в регионе, чтобы иметь возможность в дальнейшем сдерживать более далёкие угрозы, возникающие для Израиля. В течение 90-х годов нормативное законодательство Конгресса вводило эмбарго на американские сделки с Ираном. При Буше антагонизм в отношении Ирана еще более усилился, и сам Иран был объявлен одним из основателен «оси зла», государством, играющим роль главного спонсора терроризма и представляющим собой потенциально смертельную угрозу не только для Израиля (несмотря на наличие у того секретного ядерного арсенала), но даже для самих США, вооруженных десятками тысяч единиц ядерного оружия и располагающих множеством средств его доставки. Введенный нами самими запрет на серьезные сделки с Тегераном вскоре после падения Багдада привел к резко отрицательной реакции Соединенных Штатов на иранский зондаж относительно возможности широкого диалога, охватывающего как вопросы безопасности, так и экономические вопросы, включая проблему ядерных гарантий и даже решения на основе двухгосударственной формулы израильско-палестинского конфликта. В конце 2001 года этому зондажу предшествовали удивительно полезные усилия Ирана по консолидации афганского правительства после того, как Соединенные Штаты лишили власти режим талибов. Общий эффект политики (или скорее позиции), основанной на остракизме, должен был усилить фундаменталистские элементы в иранском правлении, в то время как Иран продолжал последовательно и втайне осуществлять ядерную программу, которая была в лучшем случае двусмысленной. Хотя иранцы и горячо заверяли, что их целью не является приобретение ядерного оружия, значительное продвижение программы в течение примерно прошедшего десятилетия дает Ирану возможность приобрести такое оружие. Риторические осуждения Буша и его попытки изолировать Иран мало способствовали прояснению ситуации пли созданию основы для ее эффективного рассмотрения. В конце весны 2006 года Соединенным Штатам пришлось наконец занять другую позицию под воздействием двух внешних факторов: понимания того, что дорогостоящая война в Ираке делает применение силы против Ирана менее привлекательным выбором, и растущего осознания бесплодности американских попыток, предпринятых в основном в одиночку при Клинтоне и Буше, справиться с подобной же ядерной проблемой, созданной Северной Кореей. В последнем случае к началу 2004 года Соединенные Штаты обнаружили, что были вынуждены под давлением стран региона существенно изменить свой подход. Ни Китай, ни Россия не были готовы следовать за Америкой в применении жесткого международного остракизма к Северной Корее. Таким образом, стало ясно, что только многосторонние региональные усилия побудить северных корейцев к самоограничению дают надежду на достижение приемлемого решения. Переговоры с участием шести стран, начавшиеся официально в 2004 году, в составе Соединенных Штатов, Китайской Народной Республики, Японии, Российской Федерации, Южной Кореи и Северной Кореи, были убедительным подтверждением того, что безопасность Дальнего Востока требует той или иной формы согласованных международных действий. Та же самая логика, но воспринятая гораздо более неохотно в Белом доме Буша, наконец возобладала и в отношении Ирана. Решение прозондировать возможность переговоров с Ираном рассматривалось как предательство неоконсервативными фанатиками администрации, которые надеялись на прямую военную акцию со стороны США, чтобы уничтожить основные ядерные объекты Ирана или даже «изменить режим в стране». Военные ограничения (результат влияния на вооруженные силы США неудачной иракской войны) и политические соображения, а именно возражения со стороны Европейского Союза и России против применения Америкой силы, вынудили принять решение изучить возможность серьезных переговоров, основанных как на заманчивых предложениях, так и на применении санкций. Тем не менее, сохраняющаяся нестабильность на Ближнем Востоке означает, что более воинственный вариант все-таки может возникнуть в случае дальнейшего развития кризиса. Из-за внезапного столкновения между Израилем и Ираном или просто иранского упорства и грубого просчета могли бы вспыхнуть страсти, толкающие к односторонним действиям со стороны США. Но иранская проблема показала, что даже администрация Буша не могла до бесконечности уклоняться от необходимости проведения реально обоснованной политики. Пять лет «создания других новых реальностей» оказались значительно более дорогими и во внутреннем, и во внешнем отношении, чем президент и его советники могли ожидать. Мучительная для администрации ситуация, которая возникла в Ираке, оказала сильное давление в пользу согласованного урегулирования, восстановления трансатлантического взаимоуважения и более тесного стратегического сотрудничества. При активных выступлениях за поиск какого-либо компромисса с Тегераном не только Великобритании, Германии и Франции, но и России и Китая иранский вопрос стал катализатором для потенциально весьма существенного изменения нашей стратегии, хотя и без особого на то желания. «Основанные на реальности» урегулирования стали необходимы и в отношениях США с Россией и Китаем. Хотя в октябре 2004 года Кондолиза Райс, в то время советник по национальной безопасности Буша, в интервью ведущей американской газете и заявила, не забывая о собственных интересах, что при Буше Соединенные Штаты достигли «наилучших отношений с Россией, чем любая другая администрация США», а также «наилучших отношений с Китаем, чем когда-либо имела другая американская администрация», ни в том, ни в другом случае отношения не были столь тесными, как в недавнем прошлом. Более того, стратегические отношения между Россией и Китаем становились более близкими, чем отношения любой из этих стран с Соединенными Штатами. Развитие отношений между США и Россией началось с необычного старта вскоре после первой инаугурации Буша. В середине 2001 года новый президент совершил поездку в Европу, в ходе которой в столице Словении у него состоялась короткая встреча с новым президентом России Владимиром Путиным, бывшим полковником КГБ. Встреча продолжалась 90 минут. Поскольку половину этого времени занял официальный перевод, это значит, что каждая из сторон высказывалась немного более двадцати минут. После встречи президент сообщил изумленным представителям мировой прессы, что «я посмотрел этому человеку в глаза. И мне удалось почувствовать его душу». Короче говоря, ни история, ни геополитика, ни жизненные ценности не имели значения, а имели значение личные отношения, во многом похожие на те, которые были между Клинтоном и Ельциным. В течение нескольких следующих лет Россия последовательно отходила от хаотического прыжка в демократию, который она совершила в начале 90-х годов. Хотя этот политический регресс и соответствовал публично заявленной Путиным точке зрения, что «распад Советского Союза был величайшей геополитической катастрофой века», Буш не изменил его оценки Путина, несмотря на возрождение авторитарных тенденций. Принимая его в Кэмп-Дэвиде в 2003 году, Буш превозносил российского лидера за его «видение России как страны, живущей в мире в ее новых границах, с ее соседями и со всем миром, как страны, в которой процветают демократия, свобода и верховенство закона». Это было примерно четыре года спустя после того, как Путин начал жестокое подавление чеченцев, стоившее им тогда жизни двухсот тысяч человек. То, что Россию следовало шаг за шагом включать в консультации по Ближнему Востоку и втягивать в конструктивные отношения с НАТО, то, что она получила согласие на вступление в ВТО и даже была включена в «Большую семерку» (которая таким образом стала «Большой восьмеркой»), имело практический смысл (то есть было политикой, «основанной на реальности»). Труднее находить оправдание политике, основанной на оценке души лидера, если такая оценка ведет к тому, чтобы не замечать участившихся попыток России навязать свою волю нескольким новым независимым государствам, образовавшимся после распада Советского Союза (особенно Украине, Грузии и Молдове), и ее попечительства над Беларусью - последней диктаторской автократией в Европе. Еще больше опасений должно вызывать растущее стратегическое сближение России с Китаем, которое ни Буш, ни госсекретарь Райс, по-видимому, не заметили. После прихода Буша к власти отношения между Америкой и Китаем развивались несколько неустойчивым образом. Инцидент, возникший из-за столкновения американского разведывательного самолета, совершавшего облет вблизи побережья Китая, и китайского истребителя-перехватчика, вызвал короткий взрыв напряженности. После вынужденного приземления поврежденного американского самолета (китайский истребитель упал в море, а его пилот погиб) его команда на короткое время была арестована, и правительства обеих стран обменивались обвинениями и контробвинениями. Инцидент, однако, был приглушен, команда освобождена, и вопрос вскоре был исчерпан, хотя Соединенные Штаты были вынуждены принести извинения. Вслед за этим кислым началом последовали сравнительно нормальные отношения, ранее поддерживавшиеся администрацией Клинтона, пока они не подверглись испытанию неоконсервативной инициативой, направленной на укрепление неофициальных, но глубоких связей Америки с Тайванем. Особую активность проявило министерство обороны в лице заместителя министра, выступавшего за то, чтобы не только повысить оборонные возможности Тайваня, но также вступить в почти официальный диалог с военными представителями Тайваня относительно обеспечения безопасности в непосредственной близости от Китая. (Это противоречило позиции Пекина, рассматривавшего Тайвань как часть «одного Китая», признанной ранее республиканской и демократической администрациями.) Делу не помогли и интенсивные усилия тайваньских представителей, подстрекаемых их американскими сторонниками как в самой администрации, так и вне ее к тому, чтобы сделать шаг в сторону независимости от материкового Китая. Однако стрелки часов нельзя было повернуть вспять, и «презренная реальность» снова продиктовала необходимость урегулирования. В дальнейшем состоялся обмен мнениями на выс- шем уровне. Быстро расширяющиеся экономические связи Америки с Китаем и возрастающая роль Китая в Восточной Азии и в глобальной экономике побудили администрацию в конце 2001 года выступить за принятие Китая в ВТО. Вслед за тем Китай стал и главным игроком в шестисторонних переговорах с Северной Кореей, демонстрируя свое возвышение в качестве одной из великих держав мира. Вскоре Китай стал также и ключевым участником дискуссий, ведущихся между США, Великобританией, Францией, Германией и Россией по вопросу о риске, связанном с ядерной программой Ирана. Но все же даже успех администрации Буша в поддержании американо-китайских отношений не должен затемнять факта, что к середине президентства Буша внешнеполитические курсы Китая и России по самым актуальным вопросам были ближе друг к другу, чем каждого из них к американской политике. Интересы Китая и России по самым актуальным вопросам ближе друг к другу, чем каждого из них к американской политике. Если взять в целом Северную Корею, Иран, Ближний Восток и Центральную Азию, то интересы Китая и России стали более совместимыми. Оба режима с неприязнью наблюдают за воинствующим поощрением Америкой выборной демократии. Каждый из них видит в таком развитии явную угрозу его собственной политической стабильности. Между Владимиром Путиным и Ху Цзинтао возникло чувство личного родства, корни которого в одинаково холодных, но эффективных стилях бюрократического руководства. Стоит отметить, что в случае с Китаем давнее историческое чувство обиды могло быть усилено вследствие личной чувствительности, затронутой совершенно нелепым отношением администрации Буша к визиту президента Ху Цзинтао в Вашингтон в конце весны 2006 года. Белый дом отказался дать официальный обед в его честь; на церемонии по прибытии в Белый дом национальный гимн Китая был объявлен как гимн Республики Китая (так называет себя Тайвань); официальная речь Ху в ответ на оказанный ему прием прерывалась криками и репликами, и службе безопасности Белого дома потребовалось некоторое время, чтобы удалить крикунов. Поздно вечером у Блэр-хаус, где остановился Ху, была разрешена демонстрация протеста, сопровождавшаяся криками; во время неофициального обеда, который был дан в городе, не предусматривалось традиционного исполнения национальных гимнов и церемонии «внесения знамени». Учитывая, что вопросы формы имеют особое значение в китайской культуре, эти знаки неуважения делу не помогли. Во всяком случае, возрастающая роль Китая в мире и процесс восстановления России создают новый элемент в геополитической расстановке сил, не направленной открыто против Соединенных Штатов, как прежний китайско-советский альянс, но вызванный к жизни совпадающими региональными интересами, а также общим желанием (открыто не провозглашенным) подрезать распростертые крылья Америки. Китайцы, не поднимая шума, развивают сотрудничество в ведомом Китаем азиатском сообществе, в котором Соединенные Штаты в лучшем случае могли бы играть вторую роль, а Китай и Россия тайно договариваются о том, чтобы снизить военное присутствие в Центральной Азии, которое создала Америка в связи со своим вхождением в Афганистан после 11 сентября. Китайское политическое и экономическое влияние ощущается и на Ближнем Востоке, и в Африке, развиваются и экономические отношения между Китаем и Бразилией. Между тем Россия расширяет свои политические и военные связи с Венесуэлой, стараясь в то же время уменьшить влияние Америки на бывшем советском пространстве. Возрастающая зависимость от российских источников энергии также создает риск для атлантической солидарности. Так, проект трубопровода Северная Европа - Балтика между Россией и Германией усилил страхи в Литве и Польше из-за возрастающей уязвимости перед лицом российского энергетического шантажа. Способность Америки привлечь Китай или Россию к долговременной поддержке усилий, направленных на ограничение ядерных программ Северной Кореи и Ирана, была также подорвана односторонним решением администрации Буша (мотивируемым главным образом ее желанием учредить коалицию для борьбы с исламским террором) отказаться от противодействия индийской программе овладения ядерным оружием. Обращает на себя внимание то, что Соединенные Штаты достигли такого соглашения с Индией без принятия ею требования Договора о нераспространении ядерного оружия, которое было признано пятью ядерными державами (Америкой, Россией, Великобританией, Китаем и Францией), - подписать договор о запрещении всех ядерных испытаний и прекратить производство плутония и высокообогащенного урана для ядерного оружия. (Китай официально не принял второе из этих условий.) Решение укрепить американо-индийское стратегическое партнерство на условиях, способствующих расширению ядерного арсенала Индии, должно было стать особенно неприемлемым для Китая, который до того времени исходил из концепции минимального стратегического средства устрашения. Значительное увеличение ядерного арсенала Индии могло только побудить Пекин отказаться от стратегического самоограничения Этот шаг США, без сомнения, также делал Пекин менее склонным откликнуться на призыв Америки в отношении позиции по Северной Корее и Ирану. Неравный и своевольный подход Америки к ядерной проблеме, по-видимому, усиливал стремление Китая к перестройке структуры международных отношений. С ростом его авторитета Китай все больше видит себя в роли одного из главных глобальных игроков, который не желает быть связанным правилами игры, придуманными в основном в эпоху верховенства Америки. Следуя политике мира, Китай стал более открыто выражать намерение по-новому подойти к сложившемуся механизму международного урегулирования. Как писал ведущий китайский журнал по вопросам внешней политики, Китай должен «проявить инициативу и принять активное участие в реформе и перестройке международной системы, с тем чтобы она полнее отражала интересы и требования Китая. В противном случае он будет вынужден либо выйти из такой международной системы, либо согласиться на контроль других, либо ему придется бросить вызов системе "fait ассоmрli"» . Осторожно, но настойчиво стремясь повысить свою международную роль, Пекин, выходя за пределы Восточной Азии, по всей вероятности, делает своей следующей целью Ближний Восток. Чтобы здесь обеспечить себе достойное место, Китай подчеркивает, что он может стать надежным потребителем нефти, конкурентоспособным поставщиком потребительских товаров, а также вооружений и дружественным политическим партнером. В отличие от США в последние годы Китай не третирует авторитарных правителей и не допускает высокомерного отношения к религии и культуре других народов. Арабы вряд ли могут услышать от Китая заявления в менторском тоне, ставшем торговой маркой внешнеполитических деклараций администрации Буша. Если политика США в отношении этого региона, которая проводится после 11 сентября, не будет пересмотрена, нетрудно представить себе, что Китай приобретет здесь доминирующее влияние. Долговременным интересам Америки также вредит то, что в американском лидерстве недостает внимания к проблемам общественного блага в их глобальном масштабе. В период с 2001 по 2006 год, когда развертывалась гуманитарная трагедия в Дарфуре, отношение США к этим событиям было в основном безразличным. США не только отвернулись от Международного уголовного суда, видя в нем угрозу своему суверенитету, но и использовали свои политические рычаги, чтобы добиться от дружественных стран специального статуса для американского военного персонала, исключающего возможность применения в отношении него санкций. Киотский протокол стал козлом отпущения для скептиков из Белого дома, не верящих в глобальное потепление, хотя большая часть американской общественности разделяет отвращение администрации к этому вопросу. Как показали результаты международного опроса, проведенного среди тех, кто слышал о глобальном потеплении, только 19 процентов американцев заявили, что серьезно обеспокоены проблемой, по сравнению с 46 процентами во Франции. 66 процентами в Японии, 65 процентами в Индии и 34 процентами в России. При столь безразличном отношении, поощряемом официальным скептицизмом, неудивительно, что серьезное сравнительное исследование Йельского и Колумбийского университетов, подготовленное в начале 2006 года Всемирным экономическим форумом, поместило Соединенные Штаты позади большинства передовых стран по степени внимания, уделяемого проблемам защиты окружающей среды. В период президентства Буша переговоры о ВТО, проводившиеся в продолжение «раунда Дохи», оказались в тупике из-за столкновения американской и европейской точек зрения по вопросу сельскохозяйственных субсидий, ставшему препятствием для более широкого глобального урегулирования вопросов торговли, безотлагательное решение которых крайне необходимо для наиболее бедных и зависимых от сельского хозяйства стран. Еще в 2001 году наиболее богатые страны мира обещали, что «раунд Дохи» будет «раундом развития», непосредственно нацеленным на исправление неравенств, возникших в прошлом, и на создание новых возможностей для более бедных стран. При явной недостаточности американского лидерства и из-за перебранок между США и Европейским Союзом о либерализации в аграрном секторе это обещание стало походить на линию горизонта, которая отодвигается по мере продвижения к ней. (Между тем, и Соединенные Штаты, и Европейский Союз, так же как и Япония, выделяют огромные субсидии своим фермерам: в 2005 году США предоставили им 43 миллиарда долларов, Япония - 47 миллиардов, а Европейский Союз - 134 миллиарда.) Более того, узкие эгоистические интересы сделали американцев и европейцев безразличными к проблеме незащищенности нарождающейся промышленности более бедных стран от конкуренции передовых. И последнее по порядку, по не по значению: Соединенные Штаты просто не выполнили свои обязательства, взятые ими в 2002-м в Монтеррее, «предпринять конкретные усилия, чтобы существенно повысить уровень помощи, оказываемой развитию». В то же время Соединенные Штаты держат под крепким контролем Всемирный банк на том основании, что являются его крупнейшим донором, и весьма сдержанно отнеслись к программе ООН «Тысячелетие развития», ставящей целью снижение глобальной нищеты, голода и болезней. Несмотря на официальную риторику о «сострадании». Соединенные Штаты, исходя из определения размера экономической помощи по уровню дохода на душу населения, остаются одним из наименее щедрых доноров для беднейших стран мира. (Мало утешает и то, что богатая нефтью Россия в этом отношении выглядит еще хуже. С другой стороны, активность Китая, наоборот, возрастает.) Учитывая все это, неудивительно, что глобальное отчуждение Америки и распространившиеся в мире сомнения в лидерстве Буша постоянно растут. Одно весьма знаменательное явление происходит совсем близко от нас: в Латинской Америке усиливается связь между развитием демократии и ростом антиамериканских настроений. В прошлом наиболее интенсивные проявления массового антиамериканизма в основном ограничивались странами с коммунистическим режимом кастровского типа или националистическим режимом перонистского типа. В последнее время, однако, массовая политическая активность в Латинской Америке приняла формы популистской демократии, а Соединенные Штаты стали мишенью для социального, экономического и политического недовольства. Две страны Латинской Америки с самым многочисленным населением уже открыто выражают свое возмущение американской политикой. Это Бразилия, недовольная тупиком «раунда Дохи», и Мексика, выступающая против иммиграционной политики США и обоюдоострых последствий заключения Североамериканского соглашения о свободной торговле, особенно для сельского хозяйства Мексики. Скоро популистская инфекция может распространиться на Центральную Америку и все карибские государства. Эти негативные международные тенденции еще более усиливаются из-за алармистского тона внутренних заявлений администрации Буша по поводу новых глобальных вызовов терроризма. Она решила нагнетать атмосферу всеобщего страха перед лицом неясной и непредсказуемой угрозы. В прошлом президенты Соединенных Штатов во времена национальной опасности стремились проявить твердую решимость и создать атмосферу уверенности. Так было после Перл-Харбора и в худшие моменты холодной войны, когда ядерное столкновение (сознательно начатое или возникшее вследствие технологического сбоя) могло в течение нескольких часов привести к гибели более 150 миллионов человек. Современная угроза терроризма даже не приближается к такому уровню. И все же, столкнувшись с возможностью опасных, но единичных актов терроризма, Буш счел нужным объявить себя президентом «военного времени». Этот официальный шаг разжег в обществе тревогу и произвел на свет великое множество «экспертов» по терроризму, занимающихся апокалипсическими предсказаниями. Средства массовой информации состязались чуть ли не в ежедневном изобретении различных ужасных сценариев. В результате стойкость национального духа превратилась в одержимость страхом. С распространением настроений, свойственных осажденному гарнизону, Америка рискует превратиться в общество людей, боящихся выйти из дома, изолированных от всего мира. Национальная традиция гражданских прав и способность стать примером воодушевляющей уверенности в достоинствах демократии пошли на спад. В качестве третьего глобального лидера Джордж У. Буш не понял исторического момента и всего за пять лет опасно подорвал геополитическое положение Америки. В поисках политики, основанной на иллюзии, что «мы теперь империя и, когда мы действуем, мы создаем нашу собственную реальность», Буш вверг Америку в состояние опасности. Европа все больше отчуждается от нас. Россия и Китай стали более уверенными и действуют более скоординированно. Азия отворачивается от нас и самоорганизуется, в то время как Япония спокойно размышляет о том, как лучше обеспечить свою безопасность. Латиноамериканская демократия становится популистской и антиамериканской. Ближний Восток раскалывается и находится на грани взрыва. Мир ислама разжигают поднимающиеся религиозные страсти и антиамериканский национализм. Опросы общественного мнения во всем мире показывают, что американская политика вызывает опасения и даже становится объектом презрения. Отсюда вытекает, что следующий американский президент должен будет предпринимать монументальные усилия, чтобы восстановить легитимность Америки в качестве главного гаранта безопасности, и вновь направить Америку по общему пути, ведущему к решению социальных проблем мира, который уже политически пробудился и не поддается имперскому доминированию. Арнольд Тойнби в своем классическом исследовании истории отнес причины падения империй в конечном счете к «самоубийственному управлению государством» их лидерами. Спасительным шансом Америки может быть то, что в отличие от императоров президенты Америки, включая катастрофических неудачников, ограничены восемью годами пребывания в должности. |
||
|
|
© uchebnik-online.com |