Перечень учебников |
Учебники онлайн |
|
|---|---|---|
2.5 Велико-континентальная утопияУтопизм, безусловно, присущ евразийскому мировоззрению. Но он присущ вообще любому проекту, ведь сущность проекта как раз и заключается в том, чтобы изменить актуальное состояние реального положения вещей, а не концептуализировать постфактум статус кво. Заметим, что наиболее последовательный "антиутопизм" привел самых радикальных либеральных авторов (например, фон Хайека) к отрицанию и дискредитации самого понятия "проект", распознанного как нечто "аморальное" (так как осуществление проекта сопряжено с насилием над существующим де факте положением вещей). Поэтому указание на "утопизм", будучи справедливым, еще ничего не объясняет. Да, многие евразийские предвиденья оказались либо неточными, либо слишком поспешными. Так, евразийцы предвидели быстрый крах марксизма в России, и'перерождение правящего режима под давлением внутренних энергий в идеократическое государство Третьего Пути с доминирующей консервативно-революционной идеологией. Они полагали, что Православие и религиозный дух в скором времени вытеснят марксистскую ортодоксию, и на место большевизма придет идеология евразийства и его партийное выражение. Когда к концу двадцатых годов стало очевидно, что такой поворот событии маловероятен, евразийцы подошли к важнейшей для движения черте — надо было либо признать (как Устрялов и национал-большевики), что евразийский идеал в большевиках и воплотился, либо отказаться от основной идеи, признав правоту реакционного и радикально антисоветского крыла эмиграции, утверждавшего, что "Россия кончилась", что "весь народ впал в сатанизм" и "продался дьяволу", и что только "интервенция Запада и оккупация им России может изменить ситуацию к лучшему". Это была самая драматическая эпоха для всего евразийского движения. Бесконечная ностальгия по оставленной родине, усталость от сирого эмигрантского существования, нарастающая неприязнь к безразличному, эгоистическому Западу и его культуре, моральный над- j лом и внутри эмигрантские склоки — все это постепенно разрушил*»<-| изначальный авангардный пафос, обессилило вождей, внушило скеЯ*| сие и сомнения рядовым активистам. Георгий Флоренский, разочаровавшись во всем, выбрал крайне i вый путь, замкнулся в богословской тематике, переехал в США: начав с отстаивания абсолютной чистоты Православия,окончил что стал лидером эйкуменического движения, которое, по всем па метром, глубоко чуждо православному духу. Но оставим Флоровского и других критиков евразийства справа. Гораздо важнее понять смысл евразийского замысла, основанного на особой диалектике, самостоятельной и оригинальной геополитической доктрине, уникальном духовном синтезе. Евразийцы сформулировали в общих чертах модель Русской Утопии, причем сочетающей в себе как резюме консервативных славянофильских и народнических чаяний, так и футуристические и мобилизационные, авангардные мотивы. Эта евразийская Утопия, объединяла в себе критический реализм, строгое знание об экономико-технической и промышленной стороне реальности с предельным идеалистическим, духовным напряжением. Интуиции Достоевского о всечеловеческой миссии русского народа, традиционное учение о Москве-Третьем Риме, о Святой Руси, ковчеге спасения и даже коммунистический хилиастичсекий мессианизм большевиков (Третьего Интернационала) — все эти важнейшие тенденции русской истории, аспекты уникальной и не имеющей аналогии Русской Судьбы переводились евразийцами в форму законченного мировоззрения, одновременно и непротиворечивого и открытого для всех возможных форм уточнений и нюанси-ровок. Россия — особый континент, утверждали евразийцы. Этот континент равен по своему значению не просто какой-то одной европейской или азиатской стране, но такой крупной цивилизационно-географической формации, как Европа или Азия (взятых в целом). Полновесное и всеобъемлющее утверждения такой самобытности, вписанной в географию, культуру, этническую психологию, цивилизацию, исторический путь Русского Народа и Русского Государства является для евразийцев осью их Проекта. Но и эта довольно сильная мысль не является пределом дерзновенного мировоззрения евразийцев. В далекой перспективе Русская Правда видится как высшая и уникальная форма духовно-культурного, религиозно-исторического синтеза, способного вместить в себя все высшие, световые, богоявленческие аспекты и Европы и Азии, и Востока и Запада, чтобы слить и утвердить их в эсхатологической благодати нового Русского Рая, предчувствия которого пронизывают всю русскую культуру, историю, литературу, поэзию, даже политику. Евразийцы иногда применяли к самим себе название "третий максимализм". Имелось в виду, что это — движение столь же радикальное, экстремистское, утопическое и предельное, как правые и левые "максималисты" (монархисты и большевики). Но "третий максимализм" представлял собой не абсолютизацию, доведение до крайности одной из полярных тенденций (радикальный модернизм или радикальный архаизм), за счет полного отрицания другой. Евразийская Утопия предполагала особый своеобразный синтез, некое обобщение обоих максимализмов в головокружительной, рискованной и сверхнапряженной модели. Можно считать это "соблазном", как свойственно поступать умеренным темпераментам, чиновничьим и обывательским натурам... Но все великое требует невероятного напряжения сил, творчества и созидания не бывает без риска. Евразийцы не смогли приступить к реализации своего проекта. Эмигрантская среда была бессильна и раздираема внутренними противоречиями, а вожди СССР считали,1 что марксизм является самодостаточным учением, и даже если в Революции участвовали национал-мессианские элементы, осознавшие большевизм в мистико-религиоз-ных терминах, то это следовало использовать в прагматических целях. Но все же постепенно начав с принципа "прав народов и нации на | самоопределение", сами большевики пришли к подлинному имперостроительству, и реализовали на практике некоторые существенные аспекты евразийского плана (хотя и в усеченном, искаженном виде). ! Конечно, евразийцы оказались прозорливей антисоветских сред в эмиг-1 рации, постоянно заявлявших о скором конце большевиков. Конечно, только евразийский анализ позволяет понять перерождение в патриотическом, этатистском духе марксизма в СССР. Конечно, только евразийская геополитика объясняет поведение Сталина и позже Брежнева* на международной арене. И в этом смысле, левые евразийцы и национал-большевики были абсолютно правы, а их анализ событий эпохи совершенно не потерял актуальности (в отличие от опровергнутых историей "предвидений" реакционеров и антисоветчиков). Но все же очевидно, что СССР так и не стала той Великой Евразийской Империей, Русским Раем, о которых грезили евразийцы, полной и совершенной трансформации не произошло, каких-то низших компонентов не хватило для эсхатологического синтеза. И в этом свете трагическое свидетельство судьбы Петра Cai приобретает значение символа. Его отказ от левого уклона первого отделения "Евразии"( хотя самого себя он и называет в письме Струве в 1921 г. "национал-большевиком" имеет огромное значение. Духовный вектор, солнечный православный ориентир, даже понятый максимально широко, парадоксально и новаторски, не просто один из компонентов евразийской утопии, которым можно пренебречь по прагматическим соображениям. Савицкий настаивает на том, что необходимо "различать духов". Что "третий максимализм" — это все же не одна из версий "максимализма красного", но нечто самостоятельное, требующее своего собственного воплощения, своей собственной истории, своей собственной партии, своего собственного пути. И снова Савицкий оказывается прозорливее других. Тот зазор, который существовал между советской идеологией, советской государственной практикой, с одной стороны, и евразийским проектом, с другой, и явился, в конечном счете, рычагом, с помощью которого развалилось Великое Государство, потерпело крах великое начинание. Лишенная идеологической гибкости евразийцев, парадоксализма их философии истории, особой мистической интегрирующей религиозности, их ясного геополитического анализа советская государствен-но-идеологичесчкая конструкция, в конце концов, разлетелась вдребезги, не в силах противостоять агрессивному давлению извне и не в состоянии удовлетворить адекватным образом культурно-духовных запросов изнутри. Утопия, как показал, в частности, наш век, вполне реализуема. Но пока осуществлялись лишь ее промежуточные, приближенные, искаженные версии, в которые уже изначально были заложены подвох, порча, роковые элементы подделки, недодуманности, несовершенства. Евразийская Утопия (как и проекты Консервативной Революции в широком смысле) — самая совершенная, логичная, последовательная, непротиворечивая, жизненная, страстная, световая и солнечная, а самое главное — так резонирующая с высшими уровнями нашего национального духа, нашего исторического пути. Евразийский проект, в отличие от большевистского, не знает печальных результатов поражения, а что еще хуже — вырождения, превращения в самопародию, внутреннего разложения. Он просто отложен на некоторое время. Видимо, сроки рождения Великой Евразийской Империи еще не подошли. Но строго говоря, кроме этого проекта никакого иного на данный момент не существует — кроме него либо полная капитуляция перед Западом, либо страусиная политика беззубого, архаичного, безответственного, "археологического" консерватизма. Пусть Савицкому (как и Устрялову, Артуру Мюллеру ван ден Бруку, Тириару, Никишу) не суждено было стать "Лениным евразийской революции". Что ж, значит он будет "евразийским Марксом" или даже "евразийским Фурье". Солнечная мечта о мире справедливости и братства, о Государстве Духа и нового человека, о полной победе светлого разума над мраком материи никогда не исчезнет из человечества или, по меньшей мере, из русского народа. В противном случае от этого человечества останется лишь кишащая масса эгоистических мертвецов, последних людей, о которых пессимистически пророчествовал Ницше. Но этого не будет, не должно быть... > А раз так, то евразийская мечта, высокий идеал Последнего Царства, спасительной, богоносной России-Евразии обязательно воплотится в жизнь. И исходя из высшей трансцендентной логики, мы уже сегодня с полным основанием и правом можем сказать — Евразийство просто обречено на триумф, на то. чтобы стать главным духовным орудием Русской Борьбы и Русской Победы — победы над хаотической, фатально дуальной, безысходно гравитационной и энтропийной роковой логикой "мира сего", тщетно пытающегося сегодня порвать последние связи с "миром Иным". |
||
|
|
© uchebnik-online.com |