Перечень учебников |
Учебники онлайн |
|
|---|---|---|
1. О содержании понятий «цели» и «средства»М. Гримсли, царят случайность, неопределенность и двусмысленность. Более того, действия, намерения и цели других действующих лиц в этом мире остаются в тени и не имеют четких очертаний, создавая серьезные трудности для самых изворотливых политиков со всей их мудростью и интуицией (Murray and Grimsley. 1994). При этом каждый участник международных отношений преследует не одну, а множество целей, и изучить их все не всегда возможно и не всегда это необходимо. Кроме того, что между декларируемыми и действительными целями редко существует полное совпадение, а преемственность далеко не всегда является правилом. Например, несмотря на заявления руководителей Косовской операции НАТО о чисто гуманитарных целях ее проведения, многие исследователи продолжают считать, что ее истинные мотивы лежали в иной плоскости. Одни считают эту ситуацию неадекватным восприятием обострившихся проблем самоопределения в регионе, рассматриваемом западноевропейцами в качестве естественной сферы влияния «Большой Европы» (см.: Богатуров. 1999. С. 35). Другие рассматривают операцию НАТО в Косово как стремление США не допустить роста курса евро, а также нейтрализовать геоэкономическую угрозу целостности оборонного пространства (Цъшбурский. 1999. С. 148). Ссылка на интересы США содержится и в январском 2000 г. выступлении Президента США Б. Клинтона о состоянии НАТО (см.: www. whitehouse...). Таким образом, принципиальное значение имеет понимание главных целей международного актора. В науке к решению этой задачи выработан такой подход, который, не являясь абсолютной гарантией против субъективности, зарекомендовал себя как достаточно плодотворный. Речь идет об оценке целей международного актора с точки зрения поведения субъекта, т.е. с точки зрения анализа последствий его поступков, а не мыслей и декларируемых намерений. Например, какое- либо действие гипотетически может иметь несколько вариантов возможных последствий, но в реальности осуществляется один, который мы и наблюдаем. При этом у нас есть основание считать, что, не будь у действующего субъекта соответствующего желания, последствия были бы иными. Следовательно, мы можем сделать вывод, что именно имевшие место последствия и являлись целью субъекта (Derrennic. 1977. Р. 2). Например, популярность правительства М. Тэтчер выросла в результате предпринятых им действий по выходу из Мальвинского кризиса. Исходя из вышеназванного подхода, большинство исследователей международных отношений определяют цель как предполагаемый желаемый) результат действия, являющегося его причиной (побудительным мотивом) (см., например: Derriennic. 1977; Merle. 1974; Поздняков. 1976). Это относится как к сторонникам политического реализма, так и к представителям других теоретических школ науки о международных отношениях, в том числе марксистского и неомарксистского течений. Последние основываются, в частности, на положении К. Маркса о том, что «будущий результат деятельности существует сначала в голове человека идеально, как внутренний образ, как побуждение и цель. Эта цель как задача определяет способ и характер действий человека и ей он должен подчинять свою деятельность» (Маркс К., Энгельс Ф. Т. 12. С. 718). В зависимости от задач и предмета исследования в основу классификации целей международных акторов могут быть заложены разные критерии. Основные (главные) цели рассматриваются с точки зрения их важности для самого существования международного актора, поэтому их еще называют жизненно важными. Достижение важных, а также неосновных (второстепенных) целей не связано с самосохранением актора. Неудача в их достижении не влечет за собой разрушения актора или утраты им своей автономности. Если оценивают возможность реализации, то с этой позиции различают достижимые (реальные) и недостижимые (нереальные) цели. Реальные цели, исходя из возможных сроков их осуществления, подразделяют на краткосрочные, среднесрочные, долгосрочные и перспективные. Временной фактор целей также определяет их либо постоянное, либо временное присутствие в арсенале участников международных отношений. Сторонники геополитического подхода выделяют цели на основе их пространственного охвата: локальные, субрегиональные, региональные, континентальные, глобальные. Если рассматривать различные сферы общественных отношений (и, соответственно, взаимодействия международных акторов), то можно выявить соответствующие им цели: военно-политические, экономические, гуманитарные, социокультурные и т.п. В рамках одной акции могут преследоваться цели разных типов. Так, военная акция США против Ирака в 1991 г. имела чисто военную цель — разбить атакующую армию и изгнать ее из Кувейта; военную цель с экономической подоплекой — разрушение военных и ядерных ресурсов Ирака; чисто экономическую цель — замораживание производства нефти, разрушение соответствующих производственных комплексов и постепенное изматывание иракского индустриального потенциала путем продолжения блокады. Последняя цель имела и политический контекст: подрыв регионального статуса Ирака и изменение соотношения сил в районе Персидского залива. Особую типологию целей выстраивают, исходя из степени их общности и значимости для международных акторов. В эту типологию входят вечные (и, соответственно, противоположные им — преходящие) и абсолютные (которые противопоставляются относительным) цели. Учитывая важность данной типологии и ту роль, которую она играет в междунаро дно -политической науке, мы посчитали необходимым рассмотреть ее более подробно, что будет сделано ниже. Сейчас же подчеркнем, что в реальной практике международных отношений разные типы целей тесно переплетены. Однако это не мешает им сохранять свое самостоятельное значение. Понятие цели близко по своему содержанию другому важному для международно-политической науки понятию — интереса. Интерес отражает потребности, формулируемые как цели, и имеет особое значение в ситуации угроз и кризисной ситуации, связанной с их усилением, поэтому всегда определение национального интереса так или иначе вязано с проблемой безопасности, идентификацией угроз существованию или функционированию нации-государства и поиском средств для противодействия им и преодоления их. Различие главных и второстепенных целей в значительной мере определяется условиями международной среды и может изменяться в зависимости от происходящих в ней трансформаций. Например, еще в начале XX в. защита и реализация национального интереса государства были связаны с отстаиванием непроницаемости его границ для внешних воздействий; сегодня же открытость и участие в мировых процессах в качестве важного сегмента глобального рынка, представляющего интерес для других акторов, выдвигается на передний план в составе главных целей того или иного государства. Основные и главные цели государства связаны с защитой и реализацией национальных интересов. Негосударственные акторы также имеют свои цели и интересы, которые могут оказаться как совместимыми, так и несовместимыми с национальными интересами. Основные цели ТНК, например, связаны с достижением максимальной прибыли, что вызывает у них стремление использовать в своих интересах действующие в странах пребывания национальные правила поведения в сфере торговли, труда и инвестирования или же влиять на изменение этих правил в выгодную для себя сторону. МПО преследуют цели, которые могут как соответствовать интересам входящих в них государств, так и противоречить им. Например, система ООН призвана проводить глобальную политику сохранения и защиты международного мира (что не всегда совпадает с текущими интересами отдельных Кран), а региональные экономические организации (например, ОПЕК или АТЭС) — отстаивать интересы стран-членов в мировой хозяйственной системе. И ООН, и региональные экономические организации имеют собственные интересы, связанные с самосохранением своей самосубъектности. Следствием этого становится вызывающее критику со стороны государств раздувание бюрократического аппарата международных организаций и даже тенденция к их превращению в самодостаточного международного актора. Международные НПО (МОК, МККК, Между народная амнистия, Врачи без границ...), имея некоммерческую направленность, стремятся к реализации своих уставных целей, пользуясь благосклонностью государств, на территории которых они действуют, или же, напротив, вступая с ними в противоречие. Последнее обстоятельство особенно характерно для «неудобных» государствам правозащитных МНПО, идеология, и деятельность которых к тому же часто отличаются противоречивостью (подробнее о этом см.: Куклина. 2000). Кроме того, цели государств вступают в противоречие с целями множества других транснациональных и субнациональных акторов (региональных элит, профессиональных организаций, преступных синдикатов, террористических группировок и т.п.). При этом каждый из них задействует как собственные, так и заимствованные у государства средства достижения целей. В понятие средств входят пути, способы, методы' и орудия достижения целей: Специфика средств (потенциально или актуально находящихся в распоряжении международных акторов) зависит от особенностей международных отношений и прежде всего от того обстоятельства, что они применяются к общностям, на которые в большинстве своем не распространяется власть отдельного государства. Специалисты выделяют множество типов средств, используемых участниками международных отношений в их взаимодействии. И все же это многообразие можно свести к следующим типам: 1) сила, убеждение и обмен (см.: Derriennic. 1977. Р. 20—23), 2) сила и переговоры (Merle. 1985. Р. 472—473), 3) убеждение, торг, угроза и насилие (см.: Duroselle. Р. 96). (Есть и другие.) Нетрудно заметить, что, по сути, речь идет о совпадающей типологии средств, полюсами которой выступают насилие и переговоры. При этом насилие и угроза могут быть представлены как элементы силы, а убеждение и торг — элементы переговоров. Каждое из названных понятий включает широкую совокупность путей, методов, способов и инструментов достижения цели, которые в реальной действительности международных отношений используются в самых различных сочетаниях, поэтому выделение их 'в «чистом виде» не более, чем абстракция, служащая задачам анализа. Следует отметить возрастающую роль убеждения и переговоров, т.е. политических средств, во взаимодействии современных участников международных отношений. Такие средства предполагают налаживание систематических, постоянных связей и контактов, призванных вести к росту взаимного доверия между акторами. Успеху политических средств способствует наличие у сторон общих интересов. Например, именно общая заинтересованность участников СБСЕ в безопасности и стабильности на Европейском континенте явилась той основой, которая способствовала принятию в ноябре 1990 г. Парижской хартии для новой Европы, в которой признается окончание эпохи конфронтации между Востоком и Западом. Но и несовпадение интересов не является препятствием для успешного применения политических средств участниками международных отношений. Более того, специалисты, занимающиеся теорией и методологией переговоров, усматривают одну из предпосылок успеха именно в несовпадении интересов, отмечая, что «удовлетворительное соглашение становится возможным потому, что стороны хотят разного... Различия в интересах и убеждениях открывают возможность того, что тот или иной аспект оказывается весьма выигрышным для вас, но малоценным для другой стороны» (цит. по: Удалое. 1990. С. 20). Категории «цели» и «средства» являются соотносительными (см. об этом, например: Поздняков. 1976. С. 127—130) и соответствуют не •различным событиям, поведению и действиям участников международных отношений, а их различному положению по отношению друг к- другу. Определенное событие, поведение или действие является средством по отношению не к любой, а к конкретной цели; последняя, в свою очередь, может выступать средством по отношению к другой цели. Никакая, даже самая реальная цель не может быть достигнута без соответствующих средств. В свою очередь, средства должны соответствовать цели. Эта диалектика целей и средств прослеживается в рассуждениях Р. Арона о вечных целях государств. К вечным целям он относит стремление каждого государства к безопасности, силе и славе (см.: Агоп. 1984. Р. 81—86). Арон исходит из того, что «политические единицы стремят -. ся навязать друг другу свою волю и потому их цели несовместимы (или кажутся такими)» (там же. Р. 81). Поскольку каждая политическая единица независима, то соперничество их друг с другом неизбежно. Поэтому первая цель любой политической единицы — выжить в этом соперничестве. И правители и их подданные заинтересованы в сохранении той общности, которую они составляют, в силу общего этнического происхождения, истории или судьбы. В условиях естественного состояния это означает, что первой целью каждой политической общности является обеспечение своей безопасности. Чем более жестоки войны, как пишет Арон, тем больше люди стремятся к безопасности, безопасность в мире автономных политических единиц может быть основана либо на слабости соперников (что предполагает их полное или частичное разоружение), либо на собственной силе. Если предположить, что безопасность — конечная цель государств, то эффективное средство ее достижения — установить новое соотношение сил или изменить прежнее, для того чтобы ослабленные потенциальные противники не испытывали искушения совершить нападение. Арон подчеркивает, что соотношение между этими двумя целями <- безопасность и сила — связано со множеством проблем. Дело в том, что наращивание государством своей силы вовсе не обязательно влечет за собой увеличение его безопасности. В традиционной Европе если одно государство усиливалось, то это вызывало страх и ревность других государств и тем самым провоцировало создание враждебной коалиции. В каждой международной системе существует определенный оптимум сил, превышение которого оборачивается своей противоположностью, т.е. ослаблением из-за перехода союзников к нейтралитету или нейтральных стран в лагерь противника. Как полагает Арон, безопасность и сила не исчерпывают вечных целей государства: «Если бы приоритетность безопасности как цели была очевидной или необходимой, — пишет он, — то это означало бы возможность теоретически определять рациональное поведение. В каждом случае было бы достаточно найти необходимый оптимум сил и действовать, исходя из этого оптимума. Более значительная трудность возникает, как только мы ставим вопрос о соотношении между этими двумя целями — силой и безопасностью. Нет никаких сомнений в том, что человек, индивид или общность, хочет выжить. Но индивид не подчиняет все свои желания единственной страсти жить. Существуют цели, ради которых он согласен на риск смерти. Так же обстоит дело и с государствами. Они хотят быть сильными не только для того, чтобы предотвратить агрессию и наслаждаться миром, они хотят быть сильными для того, чтобы их боялись, уважали или любили» (там же. Р. 83). В конечном счете, полагает Арон, государства хотят располагать властью, т.е. способностью навязывать свою волю соседям и соперникам, влиять на судьбу человечества, развитие цивилизации. Чем больше силы, тем меньше человек рискует подвергнуться нападению, но он находит в этой силе и в способности навязывать свою волю другим такое удовлетворение, которое не сравнимо ни с чем иным. Конечной целью может быть безопасность: не испытывать страх — судьба, достойная зависти. Но и власть может быть конечной целью: опасность меркнет перед опьянением властью. С этим связана третья вечная цель, к которой стремятся государства, — слава. Когда борьба начата, пишет Арон, возникает опасность, что временная победа станет целью в себе и заставит забыть политические цели. Желание абсолютной победы. т.е. мира, единолично диктуемого победителем, зачастую отражает стремление добиться не столько силы, сколько славы. Каждая из трех целей влечет за собой определенное поведение, отличающееся своими особенностями. И вместе с тем все типы поведения связаны друг с другом. Клемансо стремился к безопасности, Наполеон — к власти, Людовик XIV — к славе для Франции (или для себя), что не исключат того, что каждый из них также стремится к целям, которые отражаются двумя другими понятиями. Однако Арон не ограничивает на этом рассмотрение целей. Он подчеркивает, что, если ограничиться только абстрактными понятиям, то слава может быть отклонена как иррациональная цель (хотя это г неверно: не хлебом единым жив человек), бездумное накопление сшы — осуждено как противоречивое (из-за потери сил союзников, которая неизвесна с определенного момента наращивания собственной сшы). Единственной вечной целью остается безопасность. Поэтому необходимо перейти от рассмотрения абстрактных целей к их конкретному проявлению в международной практике, трактуя государство кав политическую единицу, занимающую определенную территорию, настаивает на том, что и при абстрактном анализе, и в конкретной ситуации вечные цели трудно отделить друг от друга. Вместе с тел он считает, что они обладают известной самостоятельностью, и приходит к следующим выводам. Во-первых, первостепенную роль в соперничестве народов играет обладание пространством. Во-вторых, суверены часто судили о своем величии по числу своих подданных: то, к чему они стремились за пределами своих границ, это не земля, а люди. Наконец, в-третьих, вооруженный пророк иногда-меньше озабочен завоеванием пространства и населяющих его людей, чем их обращением в свою веру: «проявляя безразличие к наземным и подземным богатствам, он вычисляет не количество работников или солдат, — он хочет распространить истинную веру, он хочет, чтобы организация, соответствующая его представлениям о смысле жизни и истории, постепенно завоевывала все человечество» (там же. Р. 84). Поэтому конкретные вечные цели политических единиц — участников международных отношений выглядят, в представлении Арона, как пространство, люди и души (там же. Р. 85). «За что люди борются друг с другом, если не за то, чтобы расширить почву, которую они обрабатывают или богатствами которой они пользуются, чтобы подчинить себе людей, сегодня иностранцев, а завтра — рабов или сограждан, или чтобы обеспечить триумф такой-то идеи — религиозной или социальной, — об универешьной истинности которой они заявляют, провозглашая принадлежащую им миссию?» (там же. Р. 84—85).Как уже было отмечено, взгляды Р. Арона на цели и средства, как и его теоретические позиции в целом, вписываются в традиции политического реализма. В русле этих традиций международный актор (под которым понимается преимущественно государство) рассматривается как унитарная политическая единица, которой свойствен рационализм в постановке целей и принятии решений, склонность к объективизму в анализе содержания целей, а также к «разведению» политики и этики, что способствует рассмотрению категории «цели» отдельно от морали1. Как мы могли убедиться, уже Арон подчеркивает два важных момента в понимании целей с точки зрения дальнейшей эволюции ТМО. Во-первых, он подчеркивает трудность определения целей, которые зависят не только от объективных факторов, но и от субъективных желаний и устремлений лиц принимающих решения. Во-вторых, в составе «вечных целей» важное значение Арон придавал «славе» или «душам», т.е. идеальным факторам, идеям, представлениям, ценностям. В дальнейшем оба эти положения получают в ТМО заметное развитие, которое присутствует уже у неореалистов. Например, С. Уолт, рассматривая причины войн и революций и лежащие в их основе цели международных акторов, уделяет значительное внимание таким факторам, как восприятия, образы и представления ( Walt. 1987). Еще дальше в этом направлении идет неолиберализм. Напомним, что неолибералы, во-первых, настаивают на важности достижения абсолютных целей; во-вторых, больше внимания они обращают на намерения и стремления. Неореалисты же подчеркивают главенство для политических деятелей относительных целей и концентрируют свое внимание на возможностях, а не на намерениях. В представлении неолибералов (сторонников теорий взаимозависимости, транснационализма и доктрины международного сообщества) безопасность, сила и национальные интересы сохраняют свое значение приоритетных целей международных акторов. Основные же цели смещаются в сторону универсальных ценностей и общих проблем .человечества. В представлении неолибералов глобализация является основной причиной выхода на первое место таких абсолютных целей, как новые правила международного поведения, новые способы организации международных финансовых, экономических и социально- политических институтов. Значение национальных интересов и национальной безопасности как относительных целей сохраняется, но в структурном отношении на передний план выдвигаются цели экономического, финансового и «человеческого» характера (идентичность, демократические ценности и т.д.). Что касается геополитики, то цель охраны границ от возможного нападения извне перемещается на второй план, а на передний план выходят открытость собственного государства и общества (инвестиции, перемещения капиталов...) и внимание к ситуациям в других странах и в мире в целом. В работах неолибералов указывается, что многие проблемы в той или иной стране порождаются положением в других государствах. Финансовая нестабильность, крах банков, рост нищеты, нарушения прав человека, загрязнения окружающей среды и, конечно, конфликты, имеющие место в той или иной части мира, непосредственно сказываются на жизни и безопасности в других его частях. Поэтому путь к продвижению национальных интересов и к реализации целей участников международных отношений лежит через сотрудничество при совместном решении этих проблем. Таким образом, сторонники неолиберализма склонны включать в состав непосредственных и даже абсолютных целей международной политики нормы и этические элементы. В дальнейшем будет показано, что это ведет к неоднозначным последствиям для международных отношений. И все же трудно отрицать все возрастающую роль идей и. культур в составе тех целей, которыми руководствуются в своих взаимодействиях международные акторы. Неореалисты, в свою очередь, считают катастрофичным подход, который проводит резкое разграничение между целями, связанными, с одной стороны, с понятиями «национальных интересов», «политики с позиции силы», «великой державы», «баланса сил» и т.д., и, с другой стороны, с целями, которые ставят во главу угла принципы, нормы и Ценности. Как писала советник Дж. Буша-младшего Кондолиза Райе, «У клинтоновской администрации пристрастие к символическим соглашениям и иллюзорным (в лучшем случае) «нормам» международного поведения превратилось в настоящую болезнь» (цит по: Косырев. 2000). Как уже говорилось, не отрицая роль ценностей и норм, неореалисты рассматривают их как вторичный, в лучшем случае как дополнительный, фактор, объясняющий перипетии международной политики. Главным же для неореалистов остается фактор неравных возможностей при одинаковости функций. В свою очередь, одинаковость Ункций обусловлена принуждениями международной системы, структурными особенностями которой объясняются несовпадения целей и результатов во внешнеполитической деятельности государств. Вместе с тем многие комментаторы обращают внимание на то, что в подходах неореалистов и неолибералов к рассмотрению целей международных акторов много общего. Как те, так и другие в первую очередь анализируют факторы преимущественно материального, объективного характера. Для неореалистов такими факторами являются сила, власть, состояние и действия, связанные с принуждениями и ограничениями международной системы и т.п. Для неолибералов — стремление к экономическим выгодам, облегчающим межгосударственное сотрудничество в условиях возрастающей взаимозависимости и глобализации. И неореалисты, и неолибералы склонны преуменьшать значение так называемых идеальных факторов, норм, идентичностей, систем ценностей и т.п., за которыми не признается отдельного, самостоятельного значения, с точки зрения их влияния на цели международных акторов. Против подобного подхода в числе первых выступили во второй половине 1970-х гг. так называемые неоидеалисты. Один из них, Р. Джервис, настаивает на том, что важное влияние на цели актора оказывает верное или искаженное восприятие им международной действительности. Искаженное восприятие является результатом тех трудностей, которые испытывает человеческое сознание в осмыслении нечеткой или двусмысленной информации (см.-Дегугя. 1976). А, например, И. Дженис и Л. Манн опираются на мотивационный подход. С его позиций искаженное восприятие связано с желаниями, страхами и стрессами, пронизывающими международную жизнь, в результате которых лицо, принимающее решение, видит в международных событиях не то, что есть, а то, чего оно боится, или наоборот, то, что желает увидеть (см.: Лпгя &Мапп. 1979). Т. Линдеманн подчеркивает важное значение выдвинутой «неоидеалистами» категории «восприятие», которая отражает как внешний мир, так и человеческое сознание, и признает, что без «восприятия» мир материальных вещей остался бы непонятым и бессмысленным. И в то же время он видит недостаток обеих вышеуказанных точек зрения в том, что они сводят проблему «искаженного восприятия» к ее антропологическому измерению. Такой подход, по мнению Т. Линде- манна, не позволяет понять, почему одни государства предрасположены к искаженным восприятиям больше, а другие меньше, Кроме того, подход «неоидеалистов» оставляет нерешенным вопрос о возможности верного восприятия международной действительности и формирования в международной политике рациональных целей. Что же касается систем верований, то любая из них, следуя логике «неоидеалистов», способствует искаженному восприятию и потому не имеет самостоятельного значения. Впрочем, как признает Т. Линдеманн, эти недостатки не помешали тому, что рассматриваемые работы сыграли важную роль в дальнейшем развитии как неоидеализма ( 2000), так и социологии международных отношений. Действительно, отталкиваясь от вышеуказанных работ, сторонники социологического подхода к международным отношениям, будь то представители конструктивизма, «культуралистского» или «либерально- демократического» течений, придают гораздо большее внимание ценностям, как независимым переменным международной политики. Представители социологического течения в ТМО, возникшего в конце 1980-х гг., настаивают на необходимости преодоления «объективизма» и придания первостепенной роли в действиях международных акторов интерсубъективным структурам, традициям, культурам, системам верований, идеям и т.п. Международный контекст, складывающийся после холодной войны, делает такой подход не только возможным, но и необходимым. Национальные, транснациональные и субнациональные акторы располагают теперь гораздо большими возможностями для проявления присущих им неповторимых особенностей, которые плохо поддаются анализу в терминах рационального подхода, свойственного неореализму и неолиберализму. Особое внимание в социологии международных отношений придается тому, что радикальные изменения (в том значении, которое отныне приобретает идентичность: этнические, групповые, национальные, культурные и иные особенности) не только ставят под сомнение центральную роль государства и его «вечные цели», но и широко распространенную, этноцентричную в своей основе веру в существование «универсальной рациональности». Именно с этим связана необходимость принимать во внимание тот особый смысл, который каждый актор придает основным категориям международных взаимодействий ( Р. 23—27). «Новые идеалисты» подвергают критике не только неореалистские и неолибера-листские, но и неомарксистские (инструменталистские) интерпретации, которые сводят цели к простому отражению материальных структур. Особенности «нового идеализма» могут быть резюмированы следующим образом. Во-первых, в отличие от традиционного идеализма, «неоидеализм» не противопоставляет ценности и идеи материальным силам и интересам. Большинство его сторонников настаивают на взаимодействии Между материальными и идеальными факторами. Главное, по мнению «неоидеалистов», в том, что мы не можем воспринимать мир вне зависимости от наших систем верований. Акторы действуют на основе своих интересов, но то, что они воспринимают и определяют как интерес, в значительной мере зависит от системы верований и убеждений. Определение интереса гораздо больше поддается изменениям, чем это кажется на первый взгляд, и зависит от значения, которое та или иная область интересов (военная, экономическая, моральная, внутриполитическая...) имеет в системе наших верований и убеждений. Во-вторых, как утверждают «неореалисты», государственные руководители определяют угрозы в зависимости не только от материальных способностей другого государства, но и от его намерений, которые эти государственные деятели приписывают ему в отношении своего государства. Например, ядерный потенциал Северной Кореи сам по себе не представляет угрозы для США, ведь их не заботит, например, гораздо больший ядерный потенциал Англии. В данном случае важно восприятие враждебных или дружелюбных намерений «другого». Простая враждебность не представляет собой достаточной угрозы: С. Хусейн не может напугать США массовой бомбардировкой их территории. С этой точки зрения вместо искусственного противопоставления материальных факторов «идеальным», следует задаться вопросом об их взамовлиянии. Зато односторонние и повторяющиеся меры «хорошего» поведения способны постепенно разрушить образ врага, как это было в случае горбачевской политики и ее влияния на западное общество. В-третьих, международные нормы (например, запреты на применение химического и биологического оружия) достигли такого признания, что сегодня тому или иному государству трудно не соблюдать их. Как пишет А. Вендт, даже анархия в международной политике допускает (предполагает) определенное «согласие», в частности, признание за другими государствами права на суверенитет. Этой особенностью интерсубъективной структуры и объясняется то, что страны ЦВЕ, слабые с точки зрения соотношения сил, сохраняли достаточно средств для того, чтобы при всей силе давления СССР избегать тотального влияния с его стороны. В-четвертых, подход неоидеализма характеризуется антидетерминизмом. Он показывает, что вопрос о природе угроз в международной политике далеко не столь ясен, как это иногда представляют себе реалисты. Реалисты часто ссылаются на метафору Уолферса, который уподоблял международную систему пожару в театре, когда все зрители бросаются к выходу. Однако, с точки зрения неоидеалистов, восприятие «пожара» может оказаться важнее того, что он был в действительности. Даже если признать наличие «пожара», то все равно есть много способов борьбы с ним, на каждый из которых оказывают влияние верования, ценности и убеждения акторов. Какую цель выбрать — спасать женщин и детей, освобождать выходы, гасить пламя?.. Каждая из ' этих целей зависит не только от самого «пожара», но и от культурных и иных предпочтений. В противоположность другим парадигмам неоидеализм утверждает, что существует плюрализм смыслов и идентич- ностей. Одни и те же объективные структуры могут обусловливать разные цели в международной политике. В-пятых, придавая «идеальным» факторам международной политики автономный характер, представители неоидеализма (как и других течений социологического направления) задаются вопросом о том, как идентичности и нормы влияют на способ, которым государства определят свои цели и интересы. Они отказываются от подхода, в соответствии с которым идеи служат либо средством для последующего объяснения, либо средством манипулирования! При этом они считают, что идеи испытывают влияние материальных факторов, признают значение, которое имеют соотношение сил, экономические особенности, интересы элит или исторический опыт в формировании «идей» (например, «идеи» сотрудничества) ( 1995). «Неоидеалистический» подход пока еще далек от систематизированного объяснения «идентичностей» или «культур», й его сторонники признают этот недостаток. В то же время их критика неолиберальных и неореалистских интерпретаций целей и средств международных акторов предостерегает от односторонности в понимании этих категорий, а введение в сферу их анализа ценностей, восприятий, норм, идентичностей, культур и других «идеальных» факторов способствует расширению понимания, делая его более полным. |
||
|
|
© uchebnik-online.com |