Перечень учебников |
Учебники онлайн |
|
|---|---|---|
СПЕЦИФИКА УРЕГУЛИРОВАНИЯ СОВРЕМЕННЫХ КОНФЛИКТОВ В МЕНЯЮЩЕМСЯ МИРЕИтак, международные отношения конца ХХ века могут характеризоваться наличием такого тандема как процесс глобализации с одной стороны, и стремления к автономизации - с другой. Рассмотрим, в чем заключаются особенности каждого из обозначенных процессов. Что касается первого явления, то, во-первых, сам термин "глобализация" появился еще в 1983 году, когда американский ученый Т. Левитт в статье, опубликованной в "Harvard Business Review", обозначил им "феномен слияния рынков отдельных продуктов, производимых крупными многонациональными корпорациями"1. Сегодня уже можно говорить о том, что различные грани процесса глобализации входят в предмет изучения почти всех общественных научных дисциплин. В то же время, единого определения феномена глобализации до сих пор не существует, поэтому, например, профессор Парижского института политических исследований Б. Бади пытается "выделить три измерения этого понятия, важных с точки зрения науки о международных отношениях: а) глобализация - это исторический процесс, развивающийся на протяжении многих столетий; б) глобализация означает гомогенизацию мира, жизнь по единым принципам, приверженность единым ценностям, следование единым обычаям и нормам поведения, стремление все универсализировать; в) глобализация - это признание растущей взаимозависимости, главным следствием которой является подрыв, разрушение национального государственного суверенитета под напором действий новых акторов общепланетарной сцены - глобальных фирм, религиозных группировок, транснациональных управленческих структур (сетей), которые взаимодействуют на равных основаниях не только между собой, но и с самими государствами - традиционными действующими лицами международных отношений"2. Российский политолог К. Гаджиев понимает под глобализацией "расширение и углубление социальных связей и институтов в пространстве и времени таким образом, что, с одной стороны, на повседневную деятельность людей все более растущее влияние оказывают события, происходящие в других частях земного шара, а с другой стороны, действия местных общин могут иметь важные глобальные последствия. Глобализация предполагает, что множество социальных, экономических, культурных, политических и иных отношений и связей приобретают всемирный характер. В то же время она подразумевает возрастание уровней взаимодействия как в пределах отдельных государств, так и между государствами"3. В результате можно выделить несколько глобальных тенденций, сосуществующих сегодня в мире, и непосредственно влияющих на специфику современных международных конфликтов. Во-первых, в качестве одной из таких тенденций можно назвать размывание границ между внутренней и внешней политикой. С усилением взаимозависимости, а также с возникновением новых проблем, решение которых не может быть найдено в рамках отдельных государств, сегодня все чаще звучит вывод о "прогрессирующей проницаемости границ между внутренней и внешней политикой"4, или об интернационализации политики. Применительно к конфликту это может обозначать то, что сегодня в значительной степени стираются границы между внутренними и международными конфликтами. В качестве причин этого М.М. Лебедева называет в частности тот факт, что "конфликт в современном мире нередко возникнув как внутренний, становится международным в результате, например, своего расширения. К нему подключаются другие участники, и он выходит за рамки национальных границ. Но даже если до этого дело не доходит, внутренний конфликт, как правило, воздействует на соседние страны, в том числе вследствие перехода границ беженцами. Так, в связи с конфликтом в Руанде в 1994 году эту страну покинули около 2 млн. человек, которые оказались в Танзании, Заире, Бурунди. Ни одна из этих стран не была в состоянии справиться с потоком беженцев и обеспечить их самым необходимым. В иных случаях внутренний конфликт может, оставаясь по сути внутренним, приобретать международную окраску из-за участия в нем представителей других стран. Например, в конце 1996 года в резиденции японского посла в Лиме (Перу) представителями революционного движения "Тупак - Амару" были захвачены в качестве заложников граждане разных стран. Несмотря на то, что требования террористов относились к внутренней политике Перу, в конфликт так или иначе оказались вовлеченными и другие государства, граждане которых стали заложниками, - прежде всего Япония"5. Кроме того, некоторые внутренние конфликты превращаются в международные в результате присутствия в стране конфликта иностранных войск, а нередко и их прямой интервенции. Еще один вариант трансформации внутреннего конфликта в международный - "дезинтеграция страны. Примером может служить конфликт в Нагорном Карабахе, который возник еще в рамках СССР. После распада Советского Союза и образования самостоятельных стран - Армении и Азербайджана - конфликт в Нагорном Карабахе превратился в межгосударственный"6. К тому же в последние годы в процесс урегулирования внутренних конфликтов все больше вовлекаются посредники из третьих стран и представители международных организаций, что также придает внутренним конфликтам международный оттенок. В качестве еще одной глобальной политической тенденции здесь можно назвать демократизацию как международных отношений, так и внутриполитических процессов. Эта тенденция наблюдается во всех странах, независимо от господствующего в них типа политического режима. Ее проявлением сегодня служит "прогрессирующая политизация масс, повсеместно требующих доступа к информации, участия в принятии касающихся их решений, улучшения своего материального благосостояния и качества жизни"7. Однако масштабность и специфика данного процесса приводят к возникновению некоторых закономерных проблем, к числу которых можно отнести, во-первых, то, что сама демократия "имеет довольно разные степени зрелости"8. Так, "первичные ее формы в виде регулярных многопартийных выборов, например, в ряде африканских стран или в некоторых новых независимых государствах в значительной степени отличаются от форм зрелой демократии западноевропейского типа"9. Влияние данной тенденции на специфику современных конфликтов может выражаться, например, в том, что на сегодняшний день существует целый ряд стран с парламентскими формами правления (например, Индия и Пакистан, Греция и Турция), в которых не только не решены межнациональные и территориальные проблемы, но и наблюдается их актуализация. Другими словами, создается ситуация, когда не все государства, которых коснулось влияние данной тенденции, сегодня оказались способными решить проблему необходимости достижения национального единства (включая вопрос о территориальных границах) и национальной идентичности переговорными (т. е. демократическими) средствами. Поэтому даже тезис о том, что "распространение демократии в мире снижает вероятность войн между государствами", так как "со времени установления современной демократии в США в начале ХIХ века войны между демократическими странами, за малым исключением, не велись"10, сегодня может подвергнуться сомнению, поскольку, во-первых, за годы существования Вестфальской системы поле взаимодействия демократических государств было относительно узким и на их мирное взаимодействие влияло общее противостояние превосходящей или равной по силе группы авторитарных государств. Во-вторых, еще не совсем ясно, как поведут себя демократические государства в отношении друг друга при отсутствии или качественном сокращении масштаба угрозы со стороны авторитарных государств. Прецедентом для такого опасения может служить напряженность во взаимоотношениях тех же Индии и Пакистана, а также Греции и Турции - стран с парламентскими формами правления. В-третьих, особое внимание следует обратить на проблему "необходимости достижения национального единства (включая вопрос о территориальных границах) и национальной идентичности в качестве обязательного предварительного условия демократизации"11 . Очевидно, что процесс этот весьма затруднителен, поэтому в реальности мы зачастую становимся свидетелями подъема национализма и активности националистических движений из-за наличия острых национальных разногласий и противоречий в различных регионах мира. Так, даже в демократических государствах перманентно вспыхивают те или иные нерешенные национальные проблемы (вопросы басков в Испании, Квебека в Канаде, Северной Ирландии в Великобритании и др.), вызывающие определенные опасения того, что подобные конфликтные ситуации, отличающиеся своей длительностью и трудностью урегулирования, могут быть не просто "исключениями из правил", а явлениями, в определенной степени противоречащими тезису о наличии тенденции именно глобальной демократизации в мире. В результате появляются сомнения в том, что сами процессы демократизации вообще способствуют снижению уровня конфликтности в современной мировой политике. С тенденцией демократизации сегодня связано и такое явление как всемирное развитие и распространение новейших систем массовой коммуникации (спутниковой связи и кабельного телевидения, телефаксов и электронной почты, глобальной сети Internet и т. д.), а главное - их доступность для любого гражданина современного демократического общества. Поэтому, с одной стороны, эти процессы приводят к тому, что становится все более вероятным контроль за каждой личностью со стороны государства и общества (настолько, что, например, даже гротескная ситуация тотального наблюдения за человеком, представленная в киноленте австралийского режиссера Питера Уэйра "Шоу Трумэна" уже не кажется столь фантастичной). С другой стороны, международные отношения и внешняя политика перестают быть уделом узкой группы специального государственного ведомства, становясь достоянием совокупности самых разнообразных институтов, как правительственных, так и "независимых", как политического, так и неполитического характера. В результате круг непосредственных участников современных политических отношений сегодня значительно расширяется. И в этом зачастую видят еще одну глобальную политическую тенденцию. Расширение состава и рост многообразия политических акторов проявляется, во-первых, в резком увеличении количества государств (после второй мировой войны их численность возросла с 60 до 185). А также в том, что в наши дни в мировой политике наряду с государствами активно участвуют и другие действующие лица (к числу которых можно отнести неправительственные организации), усиливая давление на принимаемые в этой сфере решения и способствуя усложнению ее структуры"12. В результате, несмотря на то, что главными политическими акторами по-прежнему остаются государства, сфера международных отношений, если пользоваться терминологией компьютерных игр, превращается в некую глобальную сверхигру с множеством неоднородных участников, в которую можно играть на разных уровнях. Применительно к конфликтам, в 1990-х годах это привело к следующей тенденции: к снижению количества межгосударственных конфликтов на фоне общего роста числа конфликтов в мире после окончания холодной войны. По данным СИПРИ, "число крупных вооруженных конфликтов в период с 1989 по 1997 годы имеет тенденцию к сокращению"13. При этом, "крупный вооруженный конфликт определяется как продолжительное противоборство между вооруженными силами двух или более правительств или одного правительства и по меньшей мере одной организованной вооруженной группировкой, приводящее в результате военных действий к гибели не менее 1000 человек за все время конфликта, и в котором непримиримые противоречия касаются управления и / или территории"14. Так, например, ни в 1993 г., ни в 1994 г. не велось ни одной "классической" войны между государствами, то есть главной проблемой в каждом из случаев был спор о территории или власти не между двумя государствами, а между сторонами внутри государств, хотя в некоторых конфликтах присутствовали межгосударственные компоненты. А в 1996 году СИПРИ был зарегестрирован всего лишь один межгосударственный конфликт (между Индией и Пакистаном из-за Кашмира). Обнадеживающая тенденция снижения числа подобных конфликтов не ослабла и к 1997 году. Исключением в данном случае является лишь Африканский континент, где численность крупных конфликтов к 1997 году возросла по сравнению с 1991 годом. Таким образом, находит свое подтверждение мысль английского ученого И. Льюарда о том, что современная международная система продуцирует уже не двусторонние конфликты государств, которые время от времени вступают в противостояние, а "бесконечные локальные конфликты - не столько межнациональные, сколько транснациональные, с участием не столько государств, сколько групп людей и даже индивидов, и не столько между странами, сколько внутри стран и даже поверх их границ"15. С другой стороны, возросшее число участников международных отношений "становится источником абсолютной случайности в этой сфере. То, что наблюдается в наши дни в международных отношениях, - это переход от ситуации риска, свойственной периоду холодной войны, к ситуации сомнения"16. Так как зачастую поведение новых акторов (таких как религиозные движения, ТНК, политические объединения), способных оказывать непосредственное влияние на ход событий без оглядки на национальные правительства, непредсказуемо и не всегда ясно. "В результате в систему МО внесена теперь большая неуверенность, порожденная чрезвычайно широкой палитрой интересов, стремлений и целей"17. Данная ситуация позволяет говорить сегодня о таком явлении как "парадокс участия", суть которого заключается в следующем: "Чем меньше количество участников системы и степень их разнородности, тем более упорядоченной оказывается сама система и легко предсказуемыми последствия отдельных действий. Если же система начинает пополняться все новыми членами (а именно это мы и понимаем под участием), то предсказание, а заодно и совершение эффективных действий становится все более трудным, поэтому, в силу многообразия новых участников общая неуверенность делает их влияние относительно слабым"18, что в свою очередь значительно затрудняет процессы урегулирования современных конфликтов, которые сегодня приобретают тенденцию к подключению все большего числа различных, в том числе - негосударственных участников. Такое активное участие негосударственных акторов в современных конфликтах выявляет еще одну их особенность. Эти конфликты порождают особые трудности при урегулировании их традиционными средствами дипломатии, которые включают в себя официальные переговоры и посреднические процедуры. Среди причин, которые их вызывают, можно назвать то, что нередко неразрешимыми оказываются, например, проблемы, связанные с легитимностью лидера, с которым можно было бы сесть за стол переговоров (подобную ситуацию мы могли наблюдать в косовском кризисе, когда далеко не все силы, действующие на албанской стороне, признавали легитимность их номинального лидера И. Руговы). "Зачастую проблемы возникают и с выявлением лидера, который по-настоящему контролирует ситуацию"19. Так, Дж. Розенау приводит в пример заявления руководителей Сербии о том, что "сербские нерегулярные отряды, осаждавшие Сараево, находились вне их контроля, а также сведения о гаитянской армии, главнокомандующий которой уже не контролировал все ее подразделения"20 . Более того, не всегда присутствует уверенность в том, что будут выполнены достигнутые договоренности сторон. В результате особенно актуальным в конце 1990-х годов становится поиск иных "нетрадиционных" средств урегулирования подобных конфликтов, которые дополняли бы традиционные формы межгосударственного взаимодействия (это может быть участие в урегулировании современных конфликтов церкви, частных лиц, неправительственных организаций). Так, сегодня уже известны неединичные случаи посредничества Римской католической церкви в различных конфликтах. Здесь можно привести в пример такое участие папы Павла II в урегулировании конфликта между Чили и Аргентиной в 1978 году. Причем в данной ситуации особое значение приобретает то, что стороны доверяют актору, предложившему такие услуги и стремятся сохранить с ним хорошие отношения. Тот факт, что "папа римский является высшим авторитетом для более 800 млн. католиков, живущих на Земле, делает его посредничество обоснованным и легитимным в глазах конфликтующих сторон"21. Кроме того, и Русская православная церковь (в лице патриарха Алексия II) также предлагала свои посреднические услуги конфликтующим сторонам в крае Косово в 1999 году, однако ситуация там была осложнена тем, что Алексий II являлся особым авторитетом лишь для одной из сторон конфликта, что вызвало определенные затруднения в процессе такого его урегулирования. Говоря об участии частных лиц в урегулировании современных конфликтов, здесь можно вспомнить, например, активность лауреата Нобелевской премии по литературе Габриэля Гарсиа Маркеса в урегулировании колумбийского конфликта в 1998 году, когда он выступил в роли посредника между правительством Колумбии и Революционными вооруженными силами Колумбии (РВСК). Экс-президент США Джимми Картер также как частное лицо предпринимал в 1991 году попытку урегулировать конфликт в Либерии, однако его усилия тогда не увенчались особым успехом. В свою очередь деятельность неправительственных организаций здесь может быть проиллюстрирована следующим: организация "International Alert" пригласила в 1996 году парламентариев Шри-Ланки в Белфаст для встречи с представителями Фронта освобождения - Тигры Тамил-Илама; в том же году базирующаяся в Лондоне Международная кризисная группа (ICG), в составе которой много известных деятелей, стала пионером в лоббировании на высшем уровне правительств с целью побудить их к участию в определенных конфликтных ситуациях, прежде всего в Боснии-Герцеговине, Бурунди, Нигерии и Сьерра-Леоне и т. д. Надо сказать, что сам процесс глобализации в современном мире - явление далеко не однозначное. Пользуясь терминологией А. Тойнби, многие глобальные тенденции сегодня можно рассматривать как вызовы цивилизации. Глобальная тенденция развития международного терроризма, например, есть один из таких вызовов. Масштабы этого явления сегодня можно проиллюстрировать тем, что за последние 10 лет по всему миру различными террористическими организациями было совершено по крайней мере 935 терактов, в которых погибло более 264 тысяч человек (из них в Северной Америке было совершено 76 террористических актов, в Центральной и Южной Америке - 231, в Африке - 204, в Европе - 178, в России и СНГ - 27, в Азии - 219). Единственная страна, которая до сих пор отрицает на своей территории терроризма, - это Китай22. Проблема здесь заключается в том, что многие из существующих сегодня нескольких сотен террористических организаций и групп экстремистской направленности, действующих в мире (в начале 90-х годов их было уже около 50023), в силу специфики современной системы международных отношений, могут оказывать реальное воздействие на изменение политического строя, свержение руководства страны, навязывание в качестве официальной идеологии сектантских, националистических, фундаменталистских и иных воззрений. Подобные организации нередко выступают и в качестве участников политических конфликтов. Примером могут служить действия Ирландской республиканской армии (ИРА), Баскской террористической организации (ЭТА) и других. Очевидно, что при урегулировании современных международных конфликтов, с деятельностью подобных организаций нельзя не считаться. Сегодня в качестве новых политических акторов они могут на равных выдвигать свои требования и вести переговоры с правительствами государств, представителями международных организаций. В качестве примера здесь можно назвать переговоры с представителями Армии освобождения Косова или с чеченскими полевыми командирами. Особенно опасным в этой связи тановится использование силы, тем более что нередко это сопровождается таким феноменом, как стремление участников конфликта "идти до конца любой ценой". Особенно остро он проявляется в случае, когда силы сторон неравны. Более слабая в военном и экономическом отношении сторона нередко готова идти на крайние лишения и самопожертвования для достижения своих целей. Один из примеров - Чечня, которая не раз заявляла, что ни при каких условиях не согласится на капитуляцию. В качестве еще одного глобального вызова можно назвать проблему соотнесения процесса глобализации с понятием национальная идентичность. Речь идет о том, что, с одной стороны, глобализация рассматривается как процесс усилившейся глобальной взаимозависимости государств, экономик, культур, который может быть охарактеризован как "сжатие мира и интенсификация осознания людьми мира как единого целого"24. По мнению некоторых авторов, "этот процесс ведет к гомогенизации культур, что, в конечном итоге, будет означать конец эпохи четких национальных идентичностей"25. Исходя из логики данного заключения, можно предположить, что процесс глобализации должен способствовать снижению конфликтности в современном мире. С другой стороны, принимая во внимание разнообразие мира в части исторического опыта стран, глубины исторической памяти народов, их представлений о своей самобытности, определяющей национальную идентичность индивидов, говорить о глобальной культуре несколько преждевременно. Так, результаты некоторых социологических опросов, проведенных в 1990 году (в России - в 1994), показывают, что космополитическая идентичность - самоидентификация индивида с миром (общепланетарной общностью людей) как целым - это пока еще очень редкое явление. Доля тех, кто в разных странах заявил о своей космополитической идентичности, то есть людей, считающих себя прежде всего "гражданами планеты Земля", варьируется в пределах от 2% (Дания, Польша) до 15,4% (США). Россия с 11% занимает среднюю позицию26. Данная ситуация позволяет говорить о так называемом вызове многообразия, который заключается в том, что одновременно со становлением единства мира, происходит и умножение его многообразия. Параллельно с углублением глобализации, во-первых, множится число самостоятельных и независимых государств, во-вторых - глобализация, определяя сближение, взаимодействие, взаимозависимость государств и нации, заставляет их не только усваивать что-то полезное для себя из чужого опыта, но и защищать свои цивилизационные особенности, свои собственные ценности жизни. Это зачастую вызывает "стремление укрыться от наступающих перемен в своей традиционной, национальной, религиозной или любой иной нише"27, тем самым лишний раз подтверждая тезис о том, что "культурные архетипы изменяются очень медленно, а нередко и просто сопротивляются привнесенному извне"28. В результате, особое внимание начинает привлекать с себе так называемый "идентичностный" конфликт, который становится "модельным конфликтом наших дней, через который этнические, религиозные, племенные или лингвистические группы реализуют свои социокультурные ценности, идентифицируют себя, свое видение мира в период утверждения "постсовременной" цивилизации"29. По данным Стокгольмского международного института исследований проблем мира (СИПРИ), "две трети всех насильственных конфликтов в середине 90-х годов имели именно такую основу"30 . Что же касается России, то угроза возникновения подобных конфликтов на территории нашей страны является одной из основных проблем современной социально-политической жизни. Так, например, согласно социологическим исследованиям, проводимым ИСПИ РАН в различных городах Российской Федерации, "об опасности межэтнических конфликтов для судеб России сказал почти каждый шестой в совокупности опрошенных в Москве (16%), Уфе (17%), Ставрополе (16%), Самаре (17%) и каждый третий в Оренбурге (31%)". Более того, почти каждый шестой опрошенный в этих городах посчитал "безусловно возможным принять участие в такого рода конфликте (соответственно 8%, 7%, 15%, 14% и 12% по упомянутым городам)"31 . С точки зрения урегулирования подобных конфликтов, сегодня важно учитывать еще и проблему того, что раз возникнув, этнические конфликты уже приобретают собственную инерцию, начинают развиваться по своим внутренним неудержимым законам эскалации вражды и насилия, в результате чего нередко полностью выходят из-под контроля своих инициаторов, диктуя им изменившуюся линию поведения. Кроме того, сегодня мы можем констатировать наличие в современном мире определенных стремлений к автономизации и децентрализации. Они выражаются, например, в возникновении сепаратистских и националистических настроений не только на постсоветском или постюгославском пространствах, но и на территории объединенной Европы (сепаратистские движения басков в Испании, католиков Ольстера в Великобритании, проблема Фландрии в Бельгии и др.), а также на Североамериканском континенте (стремление к автономии Квебека в Канаде или гавайского коренного населения в США). Надо сказать, что отношение среди исследователей к подобным проявлениям сепаратизма двояко. С одной стороны, эти проявления воспринимаются как "вызов современной системе МО" и как "благоприятная почва для возникновения разного рода конфликтов"32. С другой стороны, они нередко сравниваются лишь с "девиантным поведением отдельных индивидов, которое само по себе не дает оснований говорить о кризисе в масштабах всего общества"33. Обращаясь теперь к проблеме формирования системы нового миропорядка, необходимо учитывать тот факт, что сам термин "мировой порядок" предполагает анализ в первую очередь межгосударственных взаимодействий. Анализ в пределах данной статьи двух наиболее распространенных концепций нового мирового порядка может существенно дополнить картину и внести некоторые необходимые пояснения в характер современных международных конфликтов. Однако современные процессы и тенденции оказывают значительное влияние на качественный состав акторов международных отношений, а также на степень их участия в урегулировании различных международных проблем. Следует напомнить, что в качестве основной характеристики международных отношений периода холодной войны можно назвать существование двухполюсной структуры в виде противостояния двух военно-политических блоков - НАТО и ОВД во главе с США и СССР соответственно. Данное противостояние привело тогда к расколу Европы и мира на две противоположные системы. Ярким примером чему может служить распад Германии на ФРГ и ГДР или Корейская война 1950-1953 годов, которая привела к образованию двух враждебных друг другу государств - КНДР на севере Корейского полуострова и Республики Корея на юге. Несмотря на существование в этот период процессов, которые не совсем укладывались в двухполюсную мировую систему (например, постепенное превращение Японии и ФРГ в могущественные экономические державы, Китая в ядерную державу, укрепление самостоятельности Франции в рамках Западной Европы, появление "движения неприсоединения"), большинство международных конфликтов так или иначе могли тогда найти свое место и объяснение в системе межблокового противостояния. Здесь имеется в виду то, что, в особенности после Кубинского кризиса 1962 года, лидеры двух сверхдержав начали осознавать большую опасность прямого противостояния друг другу. В дальнейшем становилось все очевиднее, что их глобальное столкновение становилось вообще невозможным. Однако "выяснение" идеологических, политических и других отношений все же имело место. Происходило оно в том числе и в виде своеобразного "выпускания пара", когда в череде разнообразных конфликтов косвенным образом участвовали и СССР и США. В их глазах каждый из таких конфликтов имел значимость не только и не столько с точки зрения той или иной конкретной проблемы, сколько с точки зрения выигрыша или проигрыша Востока или Запада. Любой выигрыш одной из сторон в каком-либо регионе планеты или отдельно взятой стране рассматривался как проигрыш другой стороны и наоборот. В результате, все эти конфликты, по меткому, но несколько категоричному определению Л. Блумфилда и А. Моултона, "выступали в период холодной войны в роли пешек в глобальной игре двух сверхдержав"34. Тогда на подобной политике, к примеру, строилась так называемая "доктрина Рейгана", когда "США оказывали помощь антикоммунистическим силам в Анголе, усиливали поддержку антисоветских афганских партизан, разрабатывали крупномасштабные программы противостояния коммунистическим партизанам в Центральной Америке и т. д."35. В свою очередь "доктрина Брежнева" строилась на существовании и различной поддержке вокруг Советского Союза "орбиты сателлитов", а Европа, например, рассматривалась как "арена конфронтации, разделенная на сферы влияния"36. Данный политический тандем оказался настолько прочным историческим образованием, что с его распадом в научной литературе, нередко стали встречаться мнения различных отечественных и зарубежных исследователей, которые исходят из того, что многие современные конфликты есть не столько новые явления международной жизни, сколько лишь "отложенные" конфликтные ситуации, которые были заморожены дисциплиной холодной войны. Эти авторы зачастую видят корни подобных конфликтов глубоко в истории и считают, что в 80-90-е годы они лишь перешли из латентной фазы в активно текущую. Например, российский историк Г. Мирский резонно задается вопросом: "почему такие конфликты как, скажем, в Азербайджане, Грузии, Югославии, Шри-Ланке и т. д. вспыхнули в какой-то определенный момент (то есть после горбачевской перестройки, смерти Тито, ухода англичан), а не раньше или позже?"37. Г. Мирский видит здесь ответ в исчезновении так называемого "имперского обруча", в уходе "верховного правителя", игравшего роль арбитра, нейтрального и непредубежденного в том, что касалось, например, этнических противоречий. И британская, и московская, и титовская власти старались поддерживать баланс этнических сил, ни в коем случае не допуская вспышек, способных подорвать монопольную власть центра. Когда мощный, всеподавляющий центр исчез, прежний баланс сил был моментально разрушен. То, что этнические меньшинства скрепя сердце терпели, стало неприемлемым, когда на месте империи, или сверхгосударства, образовались местные, малые государства и соседи, вчера еще бывшие столь же бесправными в рамках старого государственного образования, сегодня сами стали правящим большинством в новой стране"38 . Кроме того, такую характерную черту современных конфликтов как их переход с глобального на региональный и даже на локальный уровни, также увязывают с тем, что если в период холодной войны противостояние Восток - Запад доминировало на международной арене и оказывало значительное влияние на региональные конфликты, будь то в Азии, Африке, Латинской Америке, то после ее окончания конфликты этого уровня "зажили" в большей степени самостоятельно. В качестве одного из последствий такого изменеия в системе международных отношений обычно называют то, что сегодня снизилась степень и без того сложной управляемости конфликтами. Несмотря на то, что "об управлении региональными конфликтами в биполярном мире можно говорить лишь с очень большими оговорками", и что "сами конфликты нередко использовались сверхдержавами для решения своих задач", "в наиболее опасных случаях лидеры биполярного мира старались координировать свои действия с тем, чтобы избежать прямого столкновения. Несколько раз такая опасность, например, возникала при развитии арабо-израильского конфликта в период холодной войны, когда каждая из сверхдержав оказывала влияние на своего союзника"39. Причем данная ситуация такой своеобразной "локализации" современных конфликтов может рассматриваться как минимум с двух различных позиций. С одной стороны, особое значение придается исчезновению сегодня прямой угрозы превращения региональных конфликтов в глобальный путем вовлечения в противостояние сверхдержав. В результате чего некоторые авторы (например, американец Т. Карпентер) даже пришли к выводу о "нецелесообразности урегулирования локальных конфликтов вообще, аргументируя это тем, что подобное вмешательство малоэффективно и к тому же связано со слишком большими издержками, которые несет третья сторона, занимаясь поиском мирного решения (впрочем, подобные мнения мало повлияли на внешнеполитический курс США)"40. С другой стороны, современные локальные конфликты приобретают опасную тенденцию к своему быстрому разрастанию. Например, сегодня достаточно велик риск горизонтальной эскалации, то есть распространения локального конфликта на участников, не вовлеченных в него в настоящий момент. Две крайние точки зрения на данный процесс могут выглядеть следующим образом. Одна из них особо указывает на опасность значительного неконтролируемого (в перспективе - глобального) расширения локальных и региональных конфликтов с провоцированием новых. Некоторые авторы связывают эти процессы с "общей социально-политической нестабильностью, которая указывает на недостаточность легитимности государств"41. По их мнению, "причинно-следственные связи в данном случае действуют в обоих направлениях, и конфликты ведут к нестабильности, а нестабильность вызывает вооруженные конфликты. Так регион оказывается в замкнутом круге, что в некоторых случаях (как, например, в Сомали или в Заире) может приводить к полному краху государства"42. Другая точка зрения недооценивает всю опасность подобной вероятности расширения конфликтов. Показательна в данном случае ситуация в Сараево в 1992 году (при желании ее можно экстрапалировать и на косовский кризис). Тогда прямое или косвенное вовлечение в конфликт интересов большого числа этносов и государств породило определенные параллели с событиями, происходившими в том регионе в 1914 году. В то же время некоторые аналитики выражали серьезные сомнения в вероятности эскалации в 1992 году югославского конфликта до масштабов ситуации 1914 года из-за отсутствия "эффекта стервятника". Это означает, что "ни одно государство не было в 1992 году заинтересовано либо не имело возможности достичь преимущества от вмешательства в этот конфликт, а основные державы не имели на Балканах жизненно важных интересов. В этом заключалось существенное отличие от периода, предшествовавшего Первой мировой войне, которое делало краткосрочный риск эскалации конфликта менее вероятным, чем в 1914 году, и этим объясняется тот факт, что проводить параллели между Сараево 1914 года и Сараево 1992 года вряд ли было уместно"43. Так или иначе, до тех пор, пока будет существовать какая-либо серьезная опасность широкого распространения локальных конфликтов, грань между локальными, региональными и глобальными конфликтами будет относительна, что не позволяет сегодня недооценивать значение конфликтов локального уровня. Однако кроме проблем непосредственно военной безопасности, даже локальные конфликты сегодня в состоянии вызвать некоторые глобальные последствия, например, экологического характера. Так, поджог нефтяных скважин в Кувейте в 1991 году имел все шансы перерасти в глобальную экологическую катастрофу, а влияние на окружающую среду ипользования в конфликтах современных военных технологий также дает основания полагать, что даже без расширения своих зон, локальные конфликты чреваты глобальными последствиями. Таким образом, в современной системе международных отношений можно обозначить некую двойственную тенденцию: с одной стороны, налицо переход конфликтности с глобального на локальный и региональный уровни, с другой - наблюдается обратная тенденция к расширению локальных и региональных конфликтов нередко до угрозы их глобального влияния на различные международные процессы. На фоне таких изменений, происходящих в характере современных конфликтов, а также непосредственно с распадом биполярности, появляется закономерная необходимость в определении и обосновании системы нового мирового порядка. Тем более, что урегулирование многих новых внутренних и внешних конфликтов, возникших уже после холодной войны, сегодня зачастую зависят и от влияния участников их урегулирования (государств, межправительственных организаций, НПО, частных лиц и др.). Вернее от той роли, которую они все играют в формирующейся системе нового мирового порядка. Так, например, трудно переоценить значение удельного политического и силового веса США как одного из столпов современной системы международных отношений в ситуации вокруг Косова. Итак, первая концепция "нового миропорядка", о формировании которого заявил во время войны в Персидском заливе американский президент Дж. Буш, представляет собой мнение о том, что с распадом Советского Союза с мировой арены исчез один из полюсов существовавшей ранее биполярности. В результате такого краха соперника, по мнению, например, З. Бжезинского, "Соединенные Штаты оказались сегодня в уникальном положении. Они стали первой и единственной мировой державой"44. В результате многие американские политики и теоретики склонны видеть в сложившейся ситуации шанс на установление некоего Pax Americana - единополярного мира и необходимости осознания Соединенными Штатами своей новой роли - навязывания миру собственного видения, в том числе и навязывания своего сценария урегулирования современных международных конфликтов. В свое время американский президент Вудро Вильсон интерпретировал мысль Джорджа Вашингтона о том, что "Америка должна избегать вовлеченности в достижение чуждых для себя целей" следующим образом: "все, что касается человечества, не может быть для США чуждым и безразличным. Отсюда вытекает, что Америка ничем не ограничена в исполнении своей миссии за рубежом"45. Эта мессианская идея Вильсона сначала подтолкнула США к участию в первой мировой войне, затем стала основой представления об Америке как о "благожелательном международном полицейском", своеобразном "опекуне всего остального мира", который бы имел особое право на урегулирование различных международных проблем. Можно сказать, что в настоящее время США имеют свои интересы и пытаются оказывать влияние практически во всех регионах земного шара. В этой связи уход с мировой арены главного противника США - Советского Союза открывает дополнительные возможности для Соединенных Штатов в реализации их миссии мирового лидера в поддержании мира и урегулировании различных конфликтов как это было, например, во время войны в Персидском заливе в 1991 году. Эту войну сегодня уже можно представить в качестве некого отражения схемы однополюсного мира и модели для разрешения многих конфликтных ситуаций, когда под эгидой ООН и при непосредственном руководстве США, "по совету и с согласия" остальных заинтересованных или вовлеченных сторон, конфликт разрешается жесткими силовыми способами. Более того, особое внимание сегодня нередко обращается на возможность американского участия в урегулировании конфликтов в Европе (Югославия) и других регионах мира. В том числе Кавказ зачастую рассматривается американскими политологами (например, З. Бжезинским) как регион, где "по геополитическим и гуманитарным соображениям Соединенным Штатам следовало бы более чутко откликнуться на потребность в международном миротворчестве"46. НАТО в данном случае рассматривается как "готовый институт для обеспечения поддержания стабильности в Европе, структурные звенья которого могут обеспечить быстрое принятие решений по проведению операций, направленных на предупреждение конфликта, а также осуществление мер для предотвращения эскалации конфликта"47. Более того, по мнению специального советника президента Клинтона Р. Кларка "без поддержки деятельности ООН со стороны НАТО и США любые миротворческие акции обречены на провал. Даже в том случае, когда у Соединенных Штатов нет прямых интересов в регионах конфликтов, они не могут снимать с себя ответственность за безопасность в отдельных уголках мира"48. Вообще, ситуация, когда одна держава (в данном случае - США) способна оказывать такое сильное влияние например на процессы урегулирования конфликтов, может вызвать неоднозначную оценку. Так, с одной стороны, возникает идея о единополярности системы международных отношений и подчинении остального мира политике одной сверхдержавы. С другой - появляется впечатление, что США в период после окончания холодной войны существовали либо в вакууме, и поэтому стали объективными лидерами в результате отсутствия в этот период на мировой арене реальных им конкурентов (что безусловно вызывает сомнения). Либо все это время, ощущая себя недосягаемым лидером, занимали позицию лишь "первого среди равных" (и возможно недооценивали такие "полюса" системы международных отношений как, например, Японию, Китай или Объединенную Европу). Наличие огромного миротворческого потенциала у США в данной ситуации может обернуться по крайней мере двумя сценариями развития международных отношений. С одной стороны, может возрастать асимметрия, например, в американо-российских (или американо-европейских) связях. В 1994 году российский ученый В.А. Кременюк говорил о подобной ситуации как об "угрозе перенакопления "недоразумений" в отношениях между ними"49. Сегодня, после военных действий НАТО в Косово, нередко можно услышать высказывания об "усилении международного противостояния и взаимного недоверия", что может послужить причиной строительства на карте Европы "новой большой берлинской стены"50. В худшем варианте, это будет означать наступление новой "постхолодной войны", что безусловно затруднило бы сегодня развитие методов политического урегулирования современных международных конфликтов в мире. С другой стороны, международные отношения могут в дальнейшем развиваться по пути позитивного многостороннего сотрудничества (в том числе и в сфере урегулирования конфликтов) между США и другими странами мира, что приведет к формированию системы нового мирового порядка на основе многополярности. При этом активную роль смогут играть и негосударственные политические акторы. Идея многополярности представляет собой вторую концепцию, еще один взгляд на систему нового миропорядка. Суть его заключается в том, что распад биполярности предполагает образование многополярного мира, полюсами которого должны стать наиболее могущественные державы, сбросившие с себя ограничения корпоративной дисциплины в результате дезинтеграции двух блоков, миров или содружеств. Так, по мнению Г. Киссинджера, "формирующиеся после холодной войны международные отношения все больше будут напоминать европейскую политику ХIХ века, когда традиционные национальные интересы и меняющееся соотношение сил определяли дипломатическую игру, образование и распад союзов, изменение сфер влияния"51. Академик Е.М. Примаков в работах последних лет также уделяет значительное внимание феномену зарождения многополярности. Он считает, что "после окончания холодной войны получила развитие тенденция перехода от конфронтационного двухполюсного к многополюсному миру. Резко ослабли центростремительные силы, притягивавшие значительную часть остального мира к каждой из двух сверхдержав"52. При этом, по мнению Е. Примакова, подобные тенденции развиваются сегодня не только вокруг России, но и вокруг США. Самостоятельными полюсами новой системы сегодня способны выступать, например, страны Западной Европы, Япония, Китай. Несмотря на то, что "все это пока не позволяет говорить о том, что многополюсный мир уже сформировался, и на смену системе баланса сил, на которой основывался миропорядок, уже пришло равноправное партнерство"53, Е.М. Примаков все же полагает, что формирование нового многополюсного мира, через преодоление существующих сегодня в международных отношениях проблем и стереотипов, вполне возможно. "Идея многополярности стала одной из центральных и в программных партийных и государственных документах КНР, хотя акцент в них делается скорее не на попытке адекватного отражения сути нового этапа международных отношений, а на задаче противодействия реальному или мнимому гегемонизму, недопущения формирования однополярного мира во главе с Соединенными Штатами"54. К. Гаджиев вообще считает, что конец биполярного мира и исчезновение одного из сверхдержавных полюсов не только не означает пришествия единополярного мира, но и приводит к "исчезновению самого феномена сверхдержавности с мировой экономической и геополитической авансцены в традиционном его понимании"55. По его мнению, альтернативой двухполюсности и монополюсности не сможет стать и треугольная конфигурация геополитических сил. Тем более, что дополнительное измерение головоломке о монгополярности добавило создание "исламской восьмерки", куда вошли Нигерия, Египет, Турция, Иран, Пакистан, Бангладеш, Малайзия и Индонезия. Кроме того, Иран демонстрирует сегодня достаточную самостоятельность для того, чтобы составить необходимую конкуренцию мировым лидерам. В результате, сегодня мы становимся свидетелями формирования нового миропорядка на началах реального полицентризма, который качественно отличается от того "концерта" держав, который был характерен для XIX - начала XX вв. Что же касается возможностей сохранения лидерства США как единственной сверхдержавы после окончания холодной войны, то ведущий сотрудник Института Като в Вашингтоне К. Лейн, например, считает, что "в современном мире Соединенные Штаты должны вести себя как одна из великих держав, которая защищает свои интересы и существует вместе с другими великими державами"56. Опросы общественного мнения, проведенные в США, также показывают, что "только малая часть (13%) американцев выступают сегодня за то, что "как единственная сверхдержава США должны оставаться единственным мировым лидером в решении международных проблем". Подавляющее большинство (74%) предпочитает, "чтобы США в равной мере с другими государствами решали международные проблемы"57. В этой связи сегодня нередко высказываются идеи о разделе современного мира на сферы влияния между ведущими державами. Один из таких планов предлагает, например, американский политолог Ч. Мейнс, который считает, что "США по-прежнему сохранят доминирующее положение среди стран Запада, Россия займет аналогичное положение на территории бывшего СССР, Индия станет лидером в Южной Азии, а Китай и Япония - на остальной части Азиатского континента. Такой порядок гораздо более соответствует новым реалиям современного мира, и прежде всего тенденции к формированию коллективных подходов по разрешению и урегулированию конфликтов"58. Российский ученый В. Батюк в свою очередь также видит систему нового мирового порядка в качестве раздела мира между великими державами на зоны ответственности за урегулирование локальных кризисов. При этом он разделяет такие зоны на две категории: "на исключительные зоны ответственности тех или иных великих держав (это Центральная Америка и Карибский бассейн, а также Ближний Восток для США, Экваториальная Африка для европейских держав и прежде всего для Франции, территория бывшего СССР для России) и зоны коллективной ответственности нескольких великих держав (в качестве примеров здесь можно назвать бывшую Югославию, где несколько великих держав - США, Великобритания, Франция, ФРГ и Россия - пытаются урегулировать конфликт коллективными усилиями, и Корейский полуостров, где в урегулировании проблем, возникших вокруг ядерной программы КНДР, участвуют США, КНР, Япония и Россия)"59. Однако формирующийся новый мировой порядок в будущем может не совпасть ни с одной из предложенных точек зрения, а быть качественно новой системой различных экономических, политических и других связей между новыми международными акторами, неким миром дифференцированных сил, в котором можно ожидать сочетания роста значения международных организаций и взаимодействия балансов различных типов сил. В итоге, на сегодняшнем этапе развития международных отношений можно констатировать следующее: во-первых, за последнее десятилетие произошли коренные изменения. Исчезнувшая межгосударственная биполярность не оставила после себя никакой другой столь же прочной конструкции на мировой арене. А вовлечение негосударственных акторов в решение различных международных проблем еще больше усугубило существующий в этой сфере хаос отношений. Тем более, что, несмотря на большое число и активные действия новых негосударственных участников международных отношений, они все же находятся в разных "весовых категориях" по сравнению с традициоными международными акторами - государствами. Во-вторых, сам характер конфликтов претерпел настолько сильные изменения, что использование традиционных средств их урегулирования, основанных на государствоцентристской модели, уже не представляется адекватным сложившейся ситуации. В этой связи, особые надежды вызывает сегодня практика так называемой "мультинаправленной дипломатии" (Multi-Track Diplomacy), которая "предполагает сотрудничество официальных лиц - "первого направления дипломатии" (Track-I Diplomacy) с неофициальными представителями - "вторым направлением дипломатии" (Track-II Diplomacy)"60. Причем "мультинаправленная дипломатия" представляет собой не просто смешение первых двух направлений, но и "подключение к ним деловых структур, частных лиц, исследовательских и образовательных центров, религиозных деятелей, местных активистов, адвокатских и филантропических организаций, представителей СМИ"61, а также распределение функций между ними. Успешное миротворчество, претендующее на соответствие особенностям современных конфликтов, должно представлять собой именно такой "продукт скоординированного взаимодействия акторов на всех уровнях системы МО"62. "Большое развитие мультинаправленная дипломатия получила, например, в Южной Африке, что, по-видимому, является одним из немаловажных факторов относительно спокойного перехода этой страны к построению нерасового общества"63. Важным также является сотрудничество неправительственных организаций с межправительственными в сфере урегулирования конфликтов, поскольку у многих межправительственных организаций, в частности, у ООН, сегодня уже накоплен определенный полезный опыт политического урегулирования конфликтов в сотрудничестве с другими международными акторами. Кроме того, вовлеченность государств зачастую необходима для решения подобных международных вопросов. С другой стороны, как бы то ни было, именно неправительственные организации нередко являются теми участниками урегулирования, которые первыми вовлекаются в этот процесс и последними сворачивают свою деятельность. Структура их действий (в том числе и в результате многочисленности и разнообразия НПО) сегодня, пожалуй, более всего соответствует характеру урегулирования современных международных конфликтов. Однако некоторые государства, входящие в межправительственные организации, рьяно отстаивая свой суверенитет, зачастую отказываются признать правомочность решений этих организаций, что понижает эффективность их деятельности. Поэтому, наилучшие результаты получаются, когда и тот и другой тип организаций действуют совместно и согласованно. В качестве примера здесь можно привести "успешное взаимодействие организации ЮНИСЕФ и некоторых неправительственных организаций во время урегулирования конфликта в Судане, когда этими участниками был установлен "коридор спокойствия", использование которого помогло доставке необходимой помощи детям, относившимся к разным сторонам конфликта"64. Таким образом, урегулирование конфликтов в современном меняющемся мире является на сегодняшний день многоплановой проблемой, решение которой включает в себя рассмотрение целого ряда новых вопросов системы международных отношений |
||
|
|
© uchebnik-online.com |