Перечень учебников

Учебники онлайн

3. Зарубежные и отечественные ученые о перспективах нового мирового порядка

Окончание холодной войны породило радужные надежды на то, что после прекращения биполярного противостояния и поражения коммунистической идеологии международные отношения утратят один из основных признаков — конфликтность,, и достигнут, наконец, состояния согласия и сотрудничества. Эта мысль нашла свое отражение в знаменитой статье «Конец истории?», опубликованной в США в 1989 г. (см.: Фукуяма. 1990). Ее автор — Ф. Фуку яма, тогдашний чиновник госдепартамента США, выдвинул тезис, в соответствии с которым падение коммунизма и распространение во всем мире рыночной экономики и либеральной демократии знаменуют собой последнюю стадию исторического развития человечества. С этой точки зрения «рыночная демократия» представляет собой конечный идеал, «абсолютную идею» международных отношений. Этот тезис имел огромный резонанс. Он породил полемику и вызвал массу опровержений и вопросов, в частности о том, может ли история иметь окончание. Однако его оптимистический заряд идеей о возможности установления нового международного порядка, характеризующегося отсутствием войн, вооруженных столкновений, противоречивых интересов и торжеством общепризнанных идеалов и универсальных ценностей, сохранялся еще некоторое, хотя и непродолжительное, время.
А уже в 1993 г. профессор Гарварда С. Хантингтон выступил с противоположной идеей — идеей «столкновения цивилизаций» (Хантингтон. 1994). В соответствии с ней на смену классическим конфликтам эпохи холодной войны приходит конфликт между культурами. Настаивая на том, что Запад испытывает все более серьезную угрозу со стороны враждебных ему цивилизаций, Хантингтон обнаруживает свою близость к реалистской школе. Однако он уже не верит в возможности государства-нации в регулировании международных отношений. Поэтому он делит мир на шесть цивилизаций — западную, тайско-конфу- цианскую, исламскую, индуистскую, славяно-православную, латиноамериканскую — и иногда добавляет седьмую, африканскую. По его мнению, грядущие столкновения будут происходить не между государствами, Севером и Югом, богатыми и бедными, капитализмом и коммунизмом, и не во имя явных экономических интересов, а между тремя первыми из названных цивилизаций. Неизбежность такого столкновения объясняется следующими причинами. Во-первых, реальность и непримиримость различий между цивилизациями. Во-вторых, взаимозависимость мира, которая превращает его в «мировую деревню», влечет за собой рост межцивилизационных взаимодействий и увеличение миграционных потоков. В-третьих, происходящие в мире процессы экономической модернизации и социального развития отрывают людей от их корней и идентичностей, ведут к ослаблению государства и росту влияния религий. В-четвертых, всплеск межцивилизационных Противоречий объясняется и двойственной позицией Запада: доминируя на международной арене в экономическом и научном отношении, он в то же время поощряет «возврат к истокам» в незападных цивили-зациях, следствием чего является «дезападнизация» элит развивающихся стран. В-пятых, культурные особенности являются более устойчивыми, чем политические и экономические. Поэтому компромиссы в этой деликатной сфере найти гораздо труднее. Наконец, в-шестых, мировая экономика регионализируется: возникают крупные экономические объединения (ЕС, НАФТА, МЕРКОСУР и т.п.), что также усиливает «цивилизационное сознание», ибо экономические организации базируются на общих культурных основаниях.
«Цивилизационный шок» проявляется на двух уровнях — нижнем, между группами смежных культур, соприкасающихся друг с другом по линиям цивилизационных разломов, и верхнем, между государствами, принадлежащими к разным цивилизациям. Поэтому в краткосрочной перспективе не может идти никакой речи о становлении единой цивилизации, а в долгосрочной предполагается, что мир XXI в. будет состоять из различных цивилизаций, каяедая из которых должна будет научиться сосуществовать с другими. Это Хантингтон считает довольно сомнительным.
Таким образом, концепция Хантингтона выглядит полностью противоположной тезису Фукуямы. Первый представляет будущее международных отношений в оптимистическом свете, второй — в пессимистическом. Однако, события внесли свои коррективы и во взгляды Фукуямы. Спустя Ю лет после опубликования своей нашумевшей статьи Ф. Фукуяма заявляет: «История не умерла. Послание следует». Вместо «конца истории», как он пишет, может прийти конец человечества, по крайней мере в том виде, каким мы его знаем. Дело в том, что блестящий прогресс науки, в особенности биологии, несет с собой риск осуществления старой тоталитарной мечты об изменении человеческой природы и вступления истории в «постчеловеческую эру», абсолютно непредсказуемую в политическом плане (Fukuyama F. 1999).
В 1996 г. Хантингтон также внес несколько уточнений в свою концепцию, что сделало ее еще более алармистской. Он заявляет, что культуры не могут смешиваться даже под влиянием рынков. Западная цивилизация не единственная из претендующих на влияние в современном мире, поэтому Западу надо будет защищаться от других, незападных по своей истории, религии и культуре цивилизаций и, возможно, освобождаться от нынешних, чуждых ему в цивилизационном отношении союзников (например, от Греции и Турции) (см.: Huntington. 1997 ).
Еще одну модель будущего представил в своей работе «Мир, лишенный смысла» французский автор Заки Лаиди. Он считает, что конец холодной войны означает «не только разрыв с коммунизмом, но и окончание эпохи Просвещения». С его точки зрения, именно это обстоятельство препятствует возникновению нового миропорядка и обостряет «кризис смысла» мирового развития. Этот кризис проявляется, во-первых, в «утрате конечной цели» (куда движется мир?) и, во-вторых, в «утрате центростремительных тенденций» (все институты, как международные, так и национальные, переживают кризис). Лаиди отстаивает, таким образом, тезис об анархическом, дезориентированном и лишенном смысла мире.
Вышеприведенные работы иллюстрируют оценку нынешнего состояния международных отношений с точки зрения возможностей перехода к новому мировому порядку и его содержания. Вариации представлений о современном мировом порядке довольно многообразны. Крайние из них выглядят следующим образом. В рамках оптимистического сценария переход от эпохи, последовавшей за холодной войной, к новому миропорядку пройдет удачно и, несмотря на неизбежные конвульсии, приведет к примирению «двух Европ», т.е. к «партнерству», «общему дому», «паневропейскому союзу» и евро-атлантическому сотрудничеству. Пессимистический сценарий предполагает, что переход будет неудачный. Он приведет либо к всеобщему хаосу и анархии, либо к новой конфронтации, но теперь уже не между Востоком и Западом, а главным образом между богатыми и бедными нациями, а также к другим конфликтам нового поколения.
Скорее оптимистическими (при всех его оговорках) могут быть названы и взгляды директора Французского института международных отношений (1Ши) Т. де Монбриаля. Становление нового миропорядка он рассматривает через призму «триады», в которую включает глобализацию, расширение гражданского общества (как в национальных рамках, так и в общемировых), эмпирические поиски модели справедливого правления (МопЛпа1. 2000. Р. 13—17). Похожие позиции и у некоторых отечественных ученых. Например, описывая современную ситуацию в международных отношениях как «беспорядок», Н.В, Загладин все же считает, что новая конфронтация между Востоком и Западом не грозит миру. Это невозможно прежде всего потому, Что Запад предпринимает всяческие усилия с целью содействия России в укреплении институтов демократии, принципов правового государства и создания фундамента рыночной экономики. Подчеркивая, что «стратегия Евросоюза, как и НАТО (а это наиболее существенно), исходит из того, что Россия, разделяющая общие с ними ценности и заботы, способна быть важным партнером в укреплении стабильности и безопасности в Европе и в мире в целом», он видит главное препятствие на этом пути в позиции правящей элиты России и отражающихее воззрения СМИ (см.: Загладим. 2000. С. 23). Стремление российского руководства к сохранению статус-кво на мировой арене, представляющее собой вызов другим странам, которые заинтересованы в переменах; приверженность сохранению ООН в ее нынешнем виде, в то время как она не соответствует современным требованиям; позиция по вопросу о расширении НАТО, которая игнорирует право политического выбора стран Центральной и Восточной Европы; концепция многополярности, несоответствующая существующим сегодня международным реальностям, проще говоря, «антизападная политика» РФ представляет собой одно из важнейших препятствий в формировании нового мирового порядка (там же. С. 24).
Другие отечественные ученые, в отличие от Н.В. Загладина, указывают на «фобии Запада в отношении России», необоснованность расширения НАТО и выбор Запада в пользу создания односторонней системы безопасности, необходимость пресечь линию на подрыв ООН (Салмин. 1999). Эксперты СВОП отмечают соблазн Запада использовать слабость РФ с помощью традиционных методов экспансии, дестабилизирующие последствия новой стратегии НАТО, сохранение роли геостратегического мышления и значения военной силы в международных отношениях (Стратегия для России. 2000). Перспективы глобальной демократии и расширения гражданского общества многим представляются труднодостижимыми и отнюдь не столь оптимистичными (Дилигенский. 2000. С. 89—92). Подчеркивается двойственная природа западной цивилизации, совмещающей в себе культурную самодостаточность со все более явным стремлением к несвойственной другим цивилизациям культурной экспансии. Акцентируется то, что методы имперского господства, заметные в политике сегодняшнего мирового лидера, США, несовместимы с принципами глобального миропорядка (Лапкин. 2000. С. 95). При этом фактически все авторы, чьи мнения были представлены, достаточно критически относятся к концепции многополярности, которая, по меньшей мере, требует наличия ресурсов, хотя бы в минимальной степени сопоставимых с ресурсами ведущих держав современного мира. Большинство исследователей и экспертов подчеркивают необходимость вовлечения РФ в процессы глобальной экономической интеграции и сотрудничества с Западом при одновременном отстаивании собственных национальных интересов.
Видимо, именно поэтому критика российских ученых в адрес Запада (здесь мы не берем во внимание правоэкстремистские или крайне левые позиции, которые при всей их остроте выглядят все же маргинальными в общей картине подходов к рассматриваемой проблеме в отечественной литературе), касающаяся его позиции в отношении глобального миропорядка,.выглядит гораздо более сдержанной по сравнению с той, которую можно наблюдать в среде самих западных ученых. Так, известный французский политолог Пьер Аснер пишет: «...то, что рассматривается на Западе как прогресс универсалий и в, частности, прав человека, в глазах большей части остального человечества выглядит как освящение произвола и западной, в особенности американской, мощи, которая разит там, где она считает нужным, и, не соблюдая больше традиционных границ суверенитета, погружает сама себя в состояние варварства» (Наьшег. 2000. Р. 47). И. Районе считает, что операция НАТО в Косово знаменовала собой окончание десятилетия неуверенности и беспорядка в международных отношениях и стала кануном нового глобального порядка. По его мнению, экономическая глобализация — господствующая черта послехолодновоенного периода — теперь дополнена первой попыткой воплощения глобального стратегического проекта в области безопасности. «Во имя гуманитарного вмешательства, ставящегося отныне превыше всего, НАТО без колебаний нарушает два важнейших запрета международной политики: государственный суверенитет и устав Организации Объединенных Наций» (Кадаоие/. 1999). По мнению И. Районе, черты глобального миропорядка, на создание которого направлена новая стратегия Запада, проявляются в приоритете принципа «нулевых потерь», ставшего для западного мира абсолютным императивом при проведении гуманитарных операций. Полное отсутствие человеческих жертв и незначительность материальных потерь со стороны НАТО и одновременно многие тысячи погибших сербов (прежде всего среди военных, но также и около двух тысяч погибших среди гражданского населения), массовые разрушения военной, промышленной и гражданской инфраструктуры, отбросившие страну на несколько десятилетий назад в ее развитии, заставляют говорить о том, что данная операция уже не может быть названа войной в традиционном смысле этого термина. Несоизмеримость соотношения сил, характеризующегося абсолютным превосходством нападавшей стороны, показывает, что в действительности это была, скорее, карательная операция (там же). Другой важной чертой западной стратегии глобального миропорядка, проявившейся в Косовской операции НАТО, стала манипуляция СМИ. Главная задача НАТО состояла в том, чтобы, по словам Рамоне, «сделать войну невидимой и остаться для журналистов главным источником информации», что! однако, не исключало и «новой формы демократической цензуры и приветливой пропаганды». В результате освещение событий западными СМИ было сведено к рассказу свидетелей о зверствах вооруженных сил Белграда в отношении гражданского населения Косово (при отсутствии их документальных подтверждений самими репорте-рами). Попытки иного подхода решительно пресекались путем оказания политического давления на жу рналистов. Так, британский корреспондент Би-Би-Си в Белграде Джон Симпсон, сделавший попытку привлечь внимание к разрушенным бомбардировками НАТО школам и другим гражданским объектам, а также рассказать о существовании в Сербии демократической оппозиции правящему режиму, был обвинен правительством Великобритании в «пособничестве Милошевичу» (одновременно правительство потребовало его отзыва из Белграда, что, впрочем, не встретило содействия Би-Би-Си). В Италии «агентом Милошевича» за подобную попытку был назван корреспондент РАИ Эннио Ремондино. Во Франции репортажи известного публициста Режи Дебрей о кратковременном пребывании в Косово, не совпадавшие с официальной «истиной», стоили ему «настоящего интеллектуального линчевания» (Ramonet. 1999).
И. Районе, как и другие сторонники вышеописанной позиции, группирующиеся вокруг французского жу рнала «Монд дипломатию), считает, что стратегия глобального миропорядка не объединяет, а, скорее, разъединяет Западную Европу и США, поскольку их интересы все более расходятся. Если европейцы видят новый миропорядок результатом совместных усилий Запада по построению сообщества государств на основе либеральных ценностей и прав человека, то США делают все, чтобы обеспечить свое единоличное лидерство в мире. Союз с европейцами им нужен лишь для решения конкретных прагматических задач, после чего до очередного появления такой необходимости они перестают склоняться к каким-либо совместным действиям (см.: Gresh; Bennis;Petrella; Najman; Klare; Schiller...). Придерживающийся близких взглядов А. Жокс считает, что Америка в противоположность Европе действительно стремится управлять планетой. Поэтому вместо бессвязного и раздробленного впечатления, которое вызывают дискуссии, ведущиеся по этому поводу в США, их следует рассматривать через призму присущей им доктринальной и эмпирической внутренней логики. США не хотят быть основателями государств, они хотят быть основателями рынков. Их стратегия для Европы, как и для развивающихся стран, состоит в том, чтобы, разрушая государства и сами госаппараты, создавать транснациональные региональные объединения. «Это неоимперский негосударственный проект, — пишет А. Жокс. — В противоположность ему европейские страны рассматривают себя в качестве основателей государств и разрушителей империй. Французская революция, распад Оттоманской империи, экспансия колониальных империй, Версальские договоры и деколонизация: вся новейшая история Европы — это непрерывное создание государств» (Joxe. 1997. Р. 326, 335).
Задаваясь вопросами о том, каким будет XXI в. и как распределятся роли между двумя сотнями государств, существующих сегодня на планете,. Э. Шиллер полагает, что некоторые из них будут, конечно, иметь больше влияния, чем другие. «Но одна из стран — Соединенные Штаты — обладая экономической, военной и культурной мощью, использует все, чтобы сохранить свое бесспорное превосходство. В частности, она стремится в одностороннем порядке установить выгодные только ей правила игры «электронной эры» с тем, чтобы обеспечить свое господство над планетарными сетями взаимозависимости грядущего века. С этой целью Интернет рассматривается прежде всего как средство американской торговой экспансии. Но вечной гегемонии не существует. И уже сегодня Европа и некоторые государства Юга начинают, хотя еще робко, проявлять неповиновение» (Schiller. 1998).
Большинство исследователей как на Западе, так и у нас в стране полагают, что независимо от позиции отдельных политических деятелей США и при всей бесспорности экономической, технологической, военной, информационной, культурной мощи этой страны, ее демократического имиджа единоличное американское лидерство на мировой арене невозможно по причине ограниченности даже тех огромных ресурсов, которыми она располагает в настоящее время (см., например, цит. соч. таких авторов, как: Colard, Montbrial, Senarclens, Богатурое; Загладим; Лапкин; Салмин; Хрусталее...).
Некоторые из них, правда, считают, что уже сегодня, фактически, сформировался «глобальный управляющий центр в виде «семерки», который с известной долей условности можно... рассматривать как прообраз будущего «мирового правительства»...» (Хрусталее. 1999. С. 49). Автор оговаривается, что данную идею не следует понимать упрощенно, подчеркивая, что речь идет об объективном процессе. И действительно, многое в развитии современных международных отношений выглядит по дт вс ржде н ис \ i высказываемых Хрусталевым взглядов. И все же главный вывод о «глобальном управляющем центре» вызывает сомнения: так же как и многие другие новые положения, он порывает с историей международных отношений, не принимая во внимания характерного для всех ее этапов расхождения социально-политических интересов главных действующих лиц. Разногласия между США и другими членами «семерки» не следует, конечно, абсолютизировать, но не стоит их и преуменьшать. Поэтому согласованное «единоличное» управление мировой политикой со стороны «семерки», а тем более превращение ее в «мировое правительство» не выглядит правдоподобным. Кроме того, мировая политика не сводится к «управлению» взаимозависимыми экономиками. На практике это нашло свое подтверждение в следующем. Вывод, согласно которому «формирова-ние единого правового пространства вступает в заключительную фазу» (см. там же. С. 50) был опрокинут бомбардировками Белграда буквально через считанные дни после того, как он был сделан.
Еще одна концепция глобального миропорядка сформулирована другим отечественным ученым, Н.В. Загладиным. С его точки зрения, путь к новому мировому порядку проходит через создание взаимодействующих «единых пространств». Факторами единства уже существующих (ЕС, НАФТА и др.) и формирующихся новых «пространств» и «подпространств» являются интеграция производства и капитала, объединенных в структурах ТНК и ТНБ, а также общность интересов, связанных с преодолением «нового мирового беспорядка» (Загладил. 2000. С. 24). Данная концепция очень близка к уже упоминавшейся выше и получающей все более широкое распространение в западной литературе концепции «управления» (governance). Рассмотрим ее несколько более подробно.
Понятие управление с середины 1990-х гг. использовалось международными финансовыми организациями для обозначения институтов, политической практики, способов управления, применяемых руководителями государственных и частных предприятий в работе с развивающимися странами. Оно нашло подтверждение и в документах ОЭСР. Согласно положению Комиссии по глобальному управлению (The Comission of Global Governance. 1995), планетарные вызовы требуют сближения позиций и взглядов подлинного «международного сообщества». Концепция управления развивается в работах таких известных авторов, как Дж. Розенау, О. Янг, Т. де Монбриаль, М.К. Смуте и др., и тесно соприкасается с теорией международных режимов. В ее основе лежит уже известная идея об упадке роли государства в международных отношениях и возрастающем значении других действующих лиц — транснациональных предприятий и фирм, НПО, частных групп давления, социальных движений, разного рода бюрократических структур и т.п. Т. де Монбриаль обозначает таких акторов термином «unites actives», под которым понимается любая организованная группа, обладающая ресурсами в широком смысле этого слова и способная ставить перед собой определенные цели и стратегии и достигать их (Montbrial. 2000. Р. 16). С этой точки зрения глобализация ведет к тому, что в контексте международных отношений формируется разнородная совокупность институциональных структур и практических действий, способствующих созданию нового международного порядка. При этом понятие управления подразумевает, что наблюдающийся уже в наши дни процесс функциональной унификации мира, углубление (что не означает завершения) которого возможно произойдет в XXI в., не приведет к созданию «мирового правительства» (см. там же. Р. 17).
Дж. Розенау считает, что после холодной войны для международной политики свойствен рост уровня институализации и резкое увеличение числа регулятивных механизмов. В отсутствие какой-либо наднациональной по своему характеру верховной власти это означает формирование «правления без правительства», другими словами, создание совместными действиями новых акторов системы управления на основе общих ценностей. Такое управление (элементы которого, кстати, уже существуют как эмпирический глобальный порядок — см.: Rosenau. 1992b. P. 14), как правило, не нуждается в средствах принуждения, поскольку в основе его лежит согласие акторов по поводу его основных целей (Rosenau. 1992а. Р. 34). Тем самым происходит переход от централизованной и иерархизированной системы властных отношений к новой, не имеющей каких-либо определенных контуров, системе — системе неформальных связей и институтов, выполняющих взаимодополняющие функции для достижения сближающихся целей сотрудничества (Rosenau).
О. Янг утверждает, что, несмотря на отсутствие легитимной Принудительной власти, действия новых акторов, соблюдающих формальные и неформальные правила и опирающихся на межправительственные и неправительственные механизмы, являются предсказуемыми. Совокупность институтов, норм и процедур, которые дают людям возможность выражать свои стремления и бороться за свои интересы в относительно предсказуемом контексте, создают основы справедливого управления. Развитие этих систем регулирования международной политики подчинено утилитарным и прагматическим тенденциям и отражает не только соотношение сил, но и растущее сближение интересов (Young. 1994).
Понимаемое таким образом управление международной- жизни представляет собой постоянно продолжающийся процесс. Он преодолевает международную анархию, но, в отличие от режимов, никогда не представляет собой строго фиксированного состояния. Регулирование исходит не из некоего свода предустановленных правил, а представляет собой совокупность совместных действий, формирующуюся через обмены, переговоры, взаимные уступки и конфликты (см.: Smouts. 1998. Р. 150—151). Поэтому тесная связь между понятиями governance и гражданское общество — это возникновение «транснационального гражданского общества и, следовательно, зародыша мирового общественного мнения, которое государства все больше и больше вынуждены принимать во внимание» (Montbrial. 2000. Р. 15).В целом понятие глобальное управление выглядит довольно размытым. Оно не имеет четкого содержания и отражает, скорее, общий подход сторонников описываемой с его помощью концепции миропорядка. В соответствии с этим подходом, мировой порядок представляет собой процесс, вокруг которого сходятся интересы самых разных акторов, и поэтому последние всячески содействуют ему, участвуя тем самым в создании единой в своем многообразии системы регулирования международной политики. Такая система призвана отражать предпочтения гражданского общества, которые выражают ценности универсального характера.
Скептики, в числе которых могут быть названы такие ученые, как П. де Сенарклянс, Д. Золо, А.-М. Слоутер и др., указывают на ряд присущих данной концепции недостатков. По их мнению, она преувеличивает роль негосударственных акторов, в частности ТНК, принимая их вмешательство в политическую жизнь за позитивную эволюцию, которая позволяет смягчить недостатки государств. При этом наблюдается тенденция к смешению в неопределенном ансамбле всех акторов международных отношений, безотносительно к существующей между ними иерархии и той степени, в которой тот или иной из них способен оказывать влияние на их регулирование.
На деле же, как считает, например, П. де Сенарклянс (,Зепагскт. 1998. Р. 198—202), основные черты международных акторов, их стратегия и их политическое влияние обусловлены конфигурацией международных политических сил и вытекающей из нее институциональной структурой. Вторжение же в сферу международных отношений различного рода экспертов, транснациональных бюрократий, локальных и региональных сетей вовсе не решает вопрос о процедурах политического участия и контроля властных пространств, поскольку природа этих акторов, как и инстанций, к которым они имеют доступ, очень разнородна. Так, НПО не имеют никакого доступа к ВТО или МВФ, в то время как число их представителей в международных организациях, имеющих ограниченное политическое влияние, не перестает расти. Имеющая в ряде случаев место делегитимация государства-нации, приватизация его функций деятельностью негосударственных политических и социальных сил носят ограниченный характер и не могут всерьез изменить место государства-нации в международной политике. Что же касается существования тенденций к становлению глобального гражданского общества, то они не являются необратимыми, испытывают сильное влияние противоположных процессов и не представляют собой проявлений процесса демократизации и транснациональной интеграции универсального характера и значения. «То, что западные космополитические круги называют «глобальным гражданским обществом», — пишет Д. Золо, — не выходит за пределы сети функциональных взаимодействий и взаимозависимостей, которые возникли в нескольких важных сферах «глобального рынка», главным образом в сфере финансов, технологии, промышленности и услуг» (2о1о. 1997). П. де Сенарклянс добавляет, что международные организации слишком часто избегают элементарных правил справедливого управления, в особенности механизмов контроля и противовеса, которые необходимы для функционирования демократических институтов (Яепагскт. 1998. Р. 202).
Таким образом, существующие сегодня как в отечественной, так и в зарубежной литературе взгляды на существо и перспективы нового миропорядка отличаются разноречивостью и разнообразием позиций. .Эти позиции не составляют единого видения проблемы. Ни одна из рассмотренных концепций не предлагает исчерпывающего решения проблемы миропорядка. Помимо всего, их несовместимость объясняется и приверженностью авторов к той или иной теоретической парадигме и, соответственно, их идеологическими предпочтениями. Так, например, в основе концепций «конца истории», «единых пространств» и «глобального управления», к которым примыкает концепция «глобального управляющего центра в виде «семерки», лежат различные варианты неолиберального подхода. Напротив, концепции «столкновения цивилизаций» и рассуждения о «полярности» и «конфигурации политических сил» исходят из реалистских взглядов. Что же касается тезисов об «американском империализме» и близких им положений, то они явно отдают дань неомарксизму.
Абсолютное большинство исследователей, описывая современное состояние международных отношений — эмпирический международный порядок — отмечают снижение роли государства на фоне становления мировой экономики с транснациональными производственными, финансовыми, информационными, коммуникационными и иными потоками. И в отечественной, и в зарубежной научной литературе подчеркивается, что поскольку сегодня ни одна страна не может избежать влияния на ее развитие и благосостояние ее граждан процессов глобального характера, то межгосударственное соперничество и сотрудничество смещаются именно в эту сферу: главной ставкой становится максимальная вовлеченность в мировой процесс экономической интеграции при минимальных потерях для собственных интересов. При этом указанные транснациональные потоки становятся все менее подвластными влиянию даже самых развитых государств. Правительства сталкиваются также с серьезными экологическими вызовами, которые возникают на планетарном уровне и затрагивают безопасность всех стран при отсутствии общемировых политических и институциональ-ных средств их разрешения. Ситуация осложняется сохранением элементов традиционного силового противоборства, упадком существующих межправительственных институтов (в частности, ООН, ОБСЕ...), в то время как действительных механизмов эффективного, а тем более справедливого глобального управления на сегодняшний день фактически не существует.
Все это говорит о том, что переходный период в становлении нового международного порядка не кончился. Становление мирового порядка лишь находится в новой фазе. Состояние «переходности» затрагивает как мировую систему в целом, так и все категории стран и скорее всего будет сохраняться еще длительное время. Однако вопрос не в том, быть ли глобальному миропорядку, а в том, каким ему быть.
Проблема представляет не только академический интерес. Оценка известными исследователями, авторитетными экспертами степени и «качества» эмпирического международного порядка и, в особенности, представления о будущем мироустройстве, оказывают влияние на политическое поведение ведущих международных акторов. А уверенность лиц, принимающих от их имени решения, в необходимости и возможности быстрой реорганизации международных отношений на основе «правильной» теоретической модели может обернуться неблагоприятными последствиями для всего остального мира.

< Назад   Вперед >

Содержание


 
© uchebnik-online.com