Перечень учебников |
Учебники онлайн |
|
|---|---|---|
1.3. Глобализация и национальная идентичностьО процессах глобализации. Целый ряд процессов глобализации – демократизация, экономизация, информатизация, культурная стандартизация, ценностная универсализация и др. – неизбежно наталкиваются на национальную идентичность как на препятствие своему естественному развитию, как на центральное ядро, хранящее наиболее устоявшиеся, накапливающиеся порой тысячелетия, и потому наиболее прочные представления различных этнонациональных общностей о себе самих. При этом развиваются многообразные конфликты, исход которых зависит от прочности или рыхлости сложившихся национальных идентичностей, их бескомпромиссности и жесткости, невосприимчивости к новому, или, напротив, их гибкости, способности к адаптивному изменению, обновлению без утраты культурных идентификационных ядер. Глобализация, стремящаяся перемолоть национальную идентичность, растворить ее в глобальных процессах – это, таким образом, своего рода квалификационный турнир для таких ядер. О первых из трех упомянутых процессах глобализации – демократизации, экономизации и информатизации – уже было сказано в методологическом введении к данному пособию. Ограничимся здесь краткой характеристикой двух других с точки зрения их влияния на национальную идентичность. Культурная стандартизация, будучи в определенной степени следствием информационной открытости, взрывает некогда замкнутые культурные идентичности. При помощи сверхсовременных информационных технологий, сопротивление которым невозможно, глобализация раз и навсегда взламывает казавшиеся ранее незыблемыми, как скала, барьеры между различными культурами, вовлечения их в водоворот всемирной конкуренции. В этом водовороте выживают лишь те культуры, которые оказываются способными к адаптации к стремительно меняющемуся миру, воспринимать новейшие достижения мировой цивилизации, при этом не теряя своей самобытности. Яркий пример такой адаптации – японская культура. Впрочем, противоположных примеров гораздо больше: это и испанская, и турецкая и мексиканская, и аргентинская, и много других культур, не выдержавших столкновения с натиском культурной унификации, порожденной глобализацией. Массовая культура глобализации в этих случаях оказалась сильнее культурного ядра национальной идентичности, которые в условиях глобализации сохранились лишь как культуры фольклорные: испанская коррида, турецкий ислам, мексиканская кухня, аргентинское танго. Во всех этих случаях глобализация перемолола культурные ядра национальных идентичностей, сделав граждан этих стран «гражданами мира», и оставила от этих ядер лишь некий набор туристических курьезов. Очевидно, что вслед за этими странами уже идут все без исключения страны Восточной и Центральной Европы (Польша, Венгрия, Чехия, Словакия, Болгария, Румыния), страны Балтии, в последнее время, похоже, Грузия, Украина и Молдова. На очереди – Великобритания, Франция, Германия. Они сопротивляются, поскольку имеют большую «историческую» культурную глубину. И, наконец, самые «крепкие орешки» в этом отношении – это Китай, Индия и Россия, имеющие более чем тысячелетнюю культурную историческую традицию. Однако слишком уповать на это обстоятельство не стоит: глобализация перемелет и их, если культурные ядра национальных идентичностей этих стран не окажутся достаточно адаптивными к происходящим стремительным переменам в экономике, технологиях и социальной жизни. До нынешнего момента все эти три культуры – и это признают все серьезные наблюдатели – демонстрируют свои высокие адаптационные способности. Именно эти три культуры (и только они!) рационализировали свою национальную, а затем и политическую идентификацию, всегда когда они сталкивались с чужеродными культурами, утверждающими иные культурные стандарты. Более того, вопрос об идентификации в этих трех культурах остро вставал именно в условиях давления чужих культурных стандартов, попыток других культур навязать им эти чужие стандарты. Отторжение чужих стандартов, т.е. инородной ткани, «чужой группы крови» и стимулировало в этих трех культурах процесс собственной культурной идентификации. В то же время во всех трех случаях были продемонстрированы поразительно высокий адаптационный потенциал: Индия «переварила» британскую культуру; Россия «переварила» два западных проекта – либеральный и коммунистический; Китай «переварил» коммунизм в его советской интерпретации, а сейчас, похоже, «переваривает» не только западный экономический либерализм, но и американский культурный глобализм. Сказанное, однако, не означает, что эти три страны абсолютно гарантированы от угрозы культурной стандартизации и обладают стопроцентно надежными культурными иммунными системами, способны противостоять вызову культурной стандартизации. Решающая битва за национальную идентичность еще впереди. И ее исход главным образом зависит от того, смогут ли эти три культуры противопоставить глобализации более мощные и убедительные национальные проекты. Очевидно также, что на данном этапе исторического развития самым слабым и уязвимым звеном из этой «тройки» является Россия. Наконец, глобализация настаивает на универсализации ценностных ориентиров. При помощи тех же массовых информационных технологий (в первую очередь телевидения и Интернета) она наглядно демонстрирует преимущества в первую очередь западной модели развития и, соответственно, западных ценностей: индивидуальная свобода, права человека, демократические механизмы, рыночная экономика, правовое государство, гражданское общество, нанимающее это государство. Что бы то ни было, но именно те страны, которые следовали этим ценностям, добились успеха, а те, кто этому не следовали, стали неудачниками. Это, однако, означает, что многие ценности, которым традиционно следовали, например, Китай, Индия и Россия, а именно коллективизм, государственный патернализм, авторитарные (а порой и тоталитарные) механизмы управления, община как институт гражданского общества, государственный дирижизм в экономической жизни и т.п. в условиях глобализации, как минимум, поставлены под сомнение. С другой стороны, пока остается далеко не ясным, будут ли традиционные западные ценности «работать» в условиях быстро наступающей постэкономической эпохи. Вполне возможно, что в этой эпохе будут более востребованы ценности незападного типа. Так что России, Индии и Китаю, возможно, не следует слишком торопиться и отказываться от своих традиционных ценностей, которые еще, быть может, пригодятся не только им, но и всему человечеству. Глобализация и модернизация. В условиях повсеместного и всеобъемлющего кризиса национальной идентичности каждое государство, разумеется, делает все возможное для его преодоления. И вполне закономерно, что попытки отстоять свою идентичность в ряде случаев сталкиваются с аналогичными попытками, предпринимаемыми другими государствами. Идет «битва идентичностей». В этой конкурентной борьбе пощады не дают никому. И выигрывают те государства, чья идентичность имеет большую историческую, культурную, этническую и политическую глубину и силу. Государства, слабые в этом отношении, вынуждены лишь наблюдать, как их национальные идентичности неизбежно растворяются в процессах глобализации. Иными словами, «тупо» сопротивляться процессам глобализации не только невозможно, но и контрпродуктивно. Овладев ее «правилами игры» следует использовать те возможности, которые она предоставляет, а желательно – самому влиять на эти правила. Иными словами необходимо, по возможности, быть не только объектом, но и субъектом глобализации. Каждая без исключения страна является ее объектом. Но лишь немногие – субъектами. Например, та же Япония – это и объект, и субъект глобализации. Испытывая давление американизации, она является ее объектом. Но, трансформируя заимствованные ценности, она выступает в роли субъекта глобализации, передавая их в адаптированном виде азиатским странам. На данном этапе мирового развития - и об этом уже говорилось в методологическом введении - глобализация создает преимущества для наиболее развитых в социально-экономическом и технологическом смысле стран (США, стран Евросоюза, Японии), что ведет к растущему разрыву между ними и развивающимися государствами. С другой стороны, именно эти страны в силу своей развитости и накопленного богатства, образа жизни, ценностей и поведенческих стереотипов стали в условиях глобализации и создания сетевого общества наиболее уязвимыми для новых вызовов и угроз. Повсеместное распространение телевидения, сделавшего общедоступными для бедных стран образы и стандарты недостижимо богатого западного общества, стимулировало в некоторых бедных странах (прежде всего мусульманского мира) волну антизападных настроений, проявившихся, в частности, и в виде международного терроризма. В результате мир в начале ХХI века столкнулся с новыми глобальными вызовами, ответить на которые в одиночку не может ни одно государство мира, даже США. Между тем, одно из наиболее негативных последствий глобализации состоит именно в том, что она, создавая преимущества для наиболее развитых стран, по существу увековечивает их неравенство со странами развивающимися. Тем самым она блокирует проекты национальной модернизации. Глобализация ведет к закреплению такого мирового порядка, при котором существует «богатый Север» и «бедный Юг». При этом «Юг» оказывается на периферии мирового развития, в своего рода «экономической резервации», в которую сбрасываются все отходы жизнедеятельности «Севера». При этом ряд стран, в т.ч. и Россия, находятся в промежуточном положении: они могут скатиться к «Югу», а могут и примкнуть к «Северу» в случае успешной реализации национального модернизационного проекта. Но именно это и стремится блокировать глобализация. При этом должно быть окно, что успешная модернизация напрямую связана с преодолением кризиса национальной идентичности, ибо именно такая модернизация определяет цивилизационный вектор развития той или иной страны: войдет ли она в состав «богатого Севера» или рухнет в «глубокий Юг». Для России, которая является европейской страной, это обстоятельство имеет особое значение. Впрочем, верно и обратное: для общества, решающего масштабные модернизационные задачи, национально-цивилизационное самоопределение является решающим фактором, определяющим модель развития и в конечном итоге успешность национальной модернизации. Если, например, Россия сделает твердый европейский выбор, то и задачу модернизации ей будет решать гораздо легче. Это, в свою очередь, поднимает другую проблему: проблему взаимного и обратного влияния модернизации и идентичности. Дело в том, что успешно проведенная модернизация не может не затронуть культурные, а следовательно, идентификационные коды нации. Более того, успешная модернизация во многом основана на адаптивной трансформации этих кодов. Можно поэтому предположить, что проблема адаптивной трансформации идентичности – одна из основных (а, возможно, и главная) проблем модернизации. С другой стороны, чрезмерно жесткая конструкция национальной идентичности, не способная к гибкой трансформации, может стать непреодолимым препятствием к модернизации страны. В этом случае часто возникают и распространяются представления об «особом» пути развития. Такие представления, будучи по существу реакцией на неудачи и провалы модернизации, способны привести к скатыванию в традиционализм или даже в архаику. Положение дел усугубляется тем, что в условиях глобализации и распада сложившегося после второй мировой войны мирового порядка в результате развала СССР и биполярного мира произошло резкое падение уровня управляемости международными процессами. Прежние системы и механизмы международной безопасности оказались неэффективными, резко возросла региональная и отчасти глобальная нестабильность. Это, в частности, привело к тому, что национальная безопасность оказалась тесно связанной с безопасностью международной. Международное измерение национальной безопасности, которое и раньше никем не оспаривалось, многократно возросло. Отныне любое государство, в том числе и Россия, может чувствовать себя в относительной безопасности лишь в условиях формирования нового, более справедливого мирового порядка, отвечающего интересам всех стран мирового сообщества. Одновременно в начале ХХI столетия заметно проявился структурный кризис систем как международной, так и национальной безопасности. Стала очевидной коренная, органическая неадекватность этих систем новым вызовам и угрозам наступившего ХХI века. Это делает еще более актуальным переосмысление методологических и концептуальных основ безопасности, диктует необходимость переоценки ресурсов и механизмов ее обеспечения, выявления и артикуляции национальных интересов, четкой расстановки приоритетов внутренней и внешней политики. Все это не может не влиять на проблему национальной идентичности. На сегодняшний день, а также в обозримом будущем, положение дел в мировой политике таково, что лидером глобализации являются США. Именно они оказывают наиболее сильное влияние на формирование нового мирового порядка. Какую бы проблему международной безопасности мы ни взяли, ее решение невозможно без активного участия США. Это обстоятельство делает для России сотрудничество с США жизненно необходимым, поскольку в условиях вышеупомянутой взаимозависимости международной и национальной безопасности, обеспечить последнюю без тесного взаимодействия с лидером глобализации едва ли возможно. Однако и США в одиночку справиться с вызовами и угрозами глобализации не в состоянии и остро нуждаются в таких партнерах, как Россия. Эрозия национального государства. Говоря о кризисе национальной идентичности, нельзя не упомянуть тесно связанную с ней эрозию национального государства в том виде, в каком оно складывалось начиная с ХV в. и достигло наивысшего развития к концу XIX в. С одной стороны, в ходе интеграционных процессов государства передают ряд своих функций наднациональным органам. С другой – эти процессы являются лишь отражением растущего могущества транснациональных экономических структур, влияние которых превосходит влияние любого отдельно взятого государственного ведомства. Регулирование деятельности таких структур в рамках отдельно взятого национального государства часто оказывается бессмысленным. Однако, как отмечалось выше, вряд ли правильно предсказывать полное исчезновение национальных государств. Скорее следует ожидать, что они будут постепенно утрачивать функции носителей исключительно суверенитета и включаться в иерархическую вертикаль в качестве среднего звена (над ними – международные организации и наднациональные органы интеграционных группировок, под ними – органы регионального и муниципального управления с расширенными полномочиями). В этих условиях транснациональные корпорации, создавая собственные охранные и разведывательные службы, превращаются не просто в центры экономического влияния, но до известной степени в центры власти. Интересы связанных с ними социальных групп не совпадают более с интересами никакого государства вообще. Развитие транснациональных структур в развитом мире и рост их могущества продолжаются. В то же время эти структуры распространяют свое влияние и на остальную часть мира – развивающееся и постсоциалистическое пространство. Идеологическим обоснованием этого процесса служит классический экономический либерализм, основные постулаты которого применяются уже в масштабах не отдельного национального хозяйства, а всей планеты. Речь идет о сложной системе производственно-технологических связей, опосредованных рыночными отношениями. Предприятия, включенные в цепочки этих связей, не «борются за рынки» с помощью конкуренции цен и качества, а работают на том уровне и в том ритме, который задан требованиями всей цепочки. Изменить структуру этих связей может не конкуренция производителей сходного товара, а технологический прорыв, который позволит удовлетворять данную потребность на более высоком уровне и/или с меньшими издержками. Технологический уровень предприятий (включая способность работников соответствовать этому уровню), их научный потенциал – обязательные условия конкуренции в современной системе мирохозяйственных связей. Рыночные стимулы объединяют людей различных наций и верований. По мере нарастания международных и межцивилизационных контактов усиливается критическое отношение к ценностям и стереотипу поведения традиционных цивилизаций, и универсальные рыночные стимулы постепенно вытесняют региональные. А потому можно сделать вывод, что действия, направленные на усиление регулирующей роли государства, на корректировку направлений развития, не только бесплодны, но и реакционны. Если мир стремится к транснационализации, то, препятствуя ей, можно только ухудшить условия будущего вступления в систему мирохозяйственных связей. Неизбирательный протекционизм – простейшая, чисто «физиологическая» реакция недостаточно конкурентоспособного национального хозяйства на внешние раздражители. Это не ответ на вызов, а отказ от развития, стремление сохранить обособленность, которая все равно не может быть абсолютной, и в итоге превращается в одностороннюю зависимость. В перспективе снижение роли национально-государственных структур и возрастание роли транснациональных можно считать долговременной тенденцией. Соответственно поведение людей все в большей степени будет определяться не традициями предков, а стилем жизни, который будет складываться в соответствующих структурах. Вряд ли, однако, можно с уверенностью утверждать, что этот стиль жизни во всех структурах будет единым, а тем более – что он будет представлять собой новую форму западной цивилизации. По мере роста транснациональных экономических структур увеличивается их политическое и социокультурное влияния в мире. Смыкаясь в международные производственно-технологические системы, они образуют каркас мирового хозяйства. Вместе с тем вне функционирования этих систем остаются огромные зоны национальных экономик. Оставаясь за бортом этих процессов, значительная часть населения обречена на маргинализацию, она не участвует ни в формировании мирового дохода, ни в его перераспределении. Здесь имеется и другая проблема. Вырвавшись за национальные рамки в глобальную систему, предпринимательские инстинкты опрокинули сдерживающие начала хозяйствования, диктуемые национальным регулированием. Отсюда проистекает объективная необходимость глобальной координации мер экономического, политического, социального регулирования. Однако сегодняшний набор международных организаций не способен решать такие задачи: они зарождались под влиянием геополитических задач и потому неприемлемы для нового миропорядка, выстраиваемого в геоэкономических координатах. Нужен новейший класс мировых геоэкономических организаций. В то же время эрозия национальных экономических и политических структур была бы крайне опасной тенденцией. Сохранение эффективных институтов, ответственных перед всем населением страны или территории, которую они представляют, является гарантией экономической и социальной стабильности, позволяет учитывать интересы всех социальных групп, предотвращает попытки решать проблемы транснациональных структур за счет населения, не включенного в эти структуры. В сложившейся ситуации на ближайшее десятилетие стратегическая задача национального государства состоит в том, чтобы обеспечить интеграцию национальной экономики в мировое хозяйство на условиях, максимально благоприятных для как можно большей части населения. В этих условиях оно должно способствовать формированию таких экономических структур, которые содействовали бы интеграции основной массы населения в национальный хозяйственный организм, а через него – в мировой воспроизводственный процесс. Соответственно, национальная экономическая политика должна ориентироваться на достижения оптимального равновесия между национальным и мировым хозяйством, между внутренними и транснациональными экономическими структурами, между настоящими и будущими интересами страны. Такая же ситуация характерна и для процессов, разворачивающихся внутри отдельного государства. Только здесь вместо ТНК вступают национальные финансово-промышленные группы (ФПГ), а вместо национальных экономик – отдельные регионы. Кроме того, и в XXI веке национальное государство продолжает оставаться и субъектом и объектом идентичности – и как носитель референтных общенациональных ценностей, и как инициатор культурной политики, обеспечивающей социализацию политики и взаимодействие этнических, конфессиональных и других групп. Трансформация национального суверенитета. С кризисом национальной идентичности и эрозией национального государства, в свою очередь, тесно связана трасформация национального суверенитета. Процессы глобализации, с одной стороны, размывают классический национальный суверенитет, а с другой, - способствуют подъему национального самосознания малых народов, поддерживая тенденцию к увеличению числа субъектов международных отношений. Принцип самоопределения вплоть до отделения, применяемый к национальным меньшинствам многонациональных государств, ведет к росту количества недееспособных государственных образований. Одновременно обостряется кризис национальной идентичности уже устоявшихся государств, в том числе, таких как Германия, Франция, США и Россия. Все это серьезно влияет на проблемы обеспечения как национальной, так и международной безопасности. Названия некоторых западных авторов говорят сами за себя: «Кто мы?», «Смерть Запада», «Если мы перестанем быть нацией», «Итальянцы без Италии», «Смерть родины», «Наше разделенное «мы» и т.д. Безусловно, сегодня понятие суверенитета носит относительный характер, абсолютного понятия суверенитета, которое имело место, например, в XIX веке или даже в первой половине ХХ века, как оно трактовалось юристами и политиками, уже нет. И любое суверенное государство сегодня, формально, официально суверенное, имеет целый ряд обязательств международного порядка, которые записаны в международных правовых документах (ООН, ОБСЕ, СНГ и др.), тем самым ограничивающие их суверенитет. Но сейчас мы наблюдаем в мире по целому ряду параметров прямо противоположную тенденцию той, которая заявлена сторонниками концепции десуверенизации и активного вмешательства во внутриполитические процессы, минуя оболочку современного государства нации. Эти тенденции и процессы особенно рельефно проявлялись в деятельности двух азиатских гигантов, которые в последние 10-15 лет уверенно увеличивают свое влияние в мировой политике - Китая и Индии. Индию часто называют крупнейшей в мире демократией, но это и демократия по-настоящему суверенного государства, которое существенно продвинулось по пути укрепления своего суверенитета, и, безусловно, на этом пути существенно укрепило свои экономические и, в частности, военные позиции. Можно наблюдать попытки обеспечения суверенитета и со стороны целого ряда других государств, например Бразилии. Сторонники концепции десуверенизации не замечают и того, что самая крупная держава современности – США - не демонстрирует никаких признаков того, что она готова отказаться хотя бы от части своего суверенитета. Наоборот, действия Соединенных Штатов на международной арене направлены во многом на усиление своих суверенных позиций. Сегодня можно говорить о том, что есть страны, которые обладают реальным суверенитетом, а есть страны, которые обладают суверенитетом только де-юре. Практически это все государства, которые входят в Организацию Объединенных Наций, обладают суверенитетом де-юре, который, с одной стороны, традиционно носит абсолютный характер, с другой стороны, как уже говорилось ранее, имеет относительный характер в силу принятых международных обязательств. Если говорить о реальном суверенитете в современном мире, то и сейчас, и традиционно он был присущ очень небольшому количеству государств, которые способны обеспечить определенные параметры своего развития, например, экономического, военного или развития своей политической системы. Надо отметить, что многими параметрами реального суверенитета обладают не только крупные державы, не только великие державы или стремящиеся стать таковыми. В мире есть немало примеров и сравнительно небольших государств, обладающих очень высокой степенью реального суверенитета. В Европе, например, таким государством является Швейцария, которая имеет независимую военную организацию с глубоко продуманной концепции национальной обороны. И Швейцария по целому ряду параметров, особенно в финансово-экономической сфере уверенно демонстрирует наличие своего реального суверенитета. Россия также обладает очень значительным потенциалом реального суверенитета, и вся историческая традиция России, те усилия, которые были предприняты на протяжение столетий нашим народом, говорят о том, что Россия способна и имеет огромный потенциал национального самосознания для отстаивания и обеспечения своего реального суверенитета. Следует также сказать несколько слов об эволюции понятия национальные интересы в контексте процессов глобализации. Окончание глобальной конфронтации двух сверхдержав, крушение биполярного мира, развитие процессов глобализации не привели, как полагали некоторые политики (в том числе и бывшего СССР), к «растворению» национальных интересов в «общечеловеческих». Напротив, традиционно узкое понимание национальных интересов, а в ряде случаев и просто национальные эгоизмы, вновь вышли на первый план. В условиях дальнейшей демократизации мирового сообщества, национальные интересы, вероятно, будут не просто отмирать, а все более расширяться, впитывая в себя новые характеристики мировой политики, наполняясь новым содержанием, учитывающим интересы других стран и мирового сообщества в целом. В этой связи можно согласиться с российскими исследователями А.Галкиным и Ю.Красиным, которые утверждают, что новые подходы к национальным интересам и национальной безопасности утверждаются при одновременном сохранении, а порой и доминировании, старых. Наряду с утверждением видения национальной безопасности с позиций целостности и взаимозависимости современного мира, сохраняется, а в ряде случаев и преобладает, подход к этой проблеме с позиций противопоставления «своего» и «чужого». Его невозможно просто отбросить, а надо изжить, рационализируя и гуманизируя его содержание, освобождая от идей подчинения интересов живых людей некоей общей абстракции, приблизить к чаяниям и стремлениям отдельной личности. Пока же благие стремления к слиянию национально-государственных общностей в едином человечестве, к их объединению в цивилизованную кооперацию всех наций и государств – не реальность. Ссылки на начавшуюся глобализацию и демократизацию мирового сообщества и перспективу мирового порядка, в котором не будет статуса великих держав, не могут служить доводом и основанием для пренебрежения национальными интересами и национальной безопасностью. Во-первых, само слияние человечества в едином сообществе вряд ли будет выглядеть идиллическим, свободным от межнациональных и межгосударственных конфликтов. Во-вторых, дорога к этой цели долгая и трудная. На ней непременно проиграет тот, кто опрометчиво забывает о национальных интересах. Они в наше время играют не меньшую роль, чем в XIX или ХХ веках. И будут сохранять свое значение в мировой политике очень долго. Если и когда в мире сформируется международное гражданское общество – то возникнут и условия для утверждения нового демократического международного порядка, обеспечивающего демократические принципы взаимоотношений всех элементов и частей мирового сообщества. Только тогда национальный интерес действительно сможет быть поднят до уровня планетарного, общечеловеческого. Однако до этого еще далеко. Пока же национальный интерес остается базовой категорией политики всех без исключения государств мира. И пренебрегать им было бы непросто ошибочно, но и крайне опасно. Таким образом, последствия глобализации для национальной идентичности весьма противоречивы. Она создает как новые, невиданные ранее возможности для развития и процветания различных стран, так и новые, крайне опасные вызовы и угрозы. Для России, находящейся в стадии социально-экономической трансформации, и одновременно сохраняющей по объективным причинам преемственность своих не только региональных, но и глобальных интересов, все эти положения являются особенно важными и актуальными. С одной стороны, глобализация делает прозрачными границы между народами и государствами, ставит под вопрос прежнюю роль национального государства и связанную с ним национальную составляющую идентичности. С другой стороны, та же самая глобализация, способствуя сближению и интеграции различных социальных и этнических общностей, усиливает потребность в определении своей культурной и цивилизационной идентичности. В условиях информационной открытости всего мира, повсеместной доступности СМИ, прежде всего телевизионных, появляется широкая возможность выбора, что бросает вызов как отдельным индивидам, так и целым национальным сообществам. В числе последних оказывается и национальное государство, культурное ядро которого размывается. Его подменяют глобально узнаваемые символы, которые рождает общее пространство информации и коммуникаций. Подъем национализма во всем мире, включая развитые страны Запада, оказывается одним из ответов на вызовы культурного глобализма через утверждение «осязаемых» этнокультурных ориентиров идентичности. Таким образом, глобализация стремится перемолоть национальную идентичность, она хочет ее растворить в глобальных процессах экономизации, демократизации, информатизации, культурной стандартизации и ценностной универсализации. Национальная идентичность отвечает на этот вызов глобализации подъемом национализма в рамках национальных сообществ, а также дроблением этих сообществ на более мелкие, т.е. субнациональные |
||
|
|
© uchebnik-online.com |