Перечень учебников |
Учебники онлайн |
|
|---|---|---|
Концепция гуманитарного вмешательстваОдним из проявлений усиления взаимозависимости государств и глобализации мирового развития становится увеличение числа таких ситуаций, когда внутриполитические решения и события, происходящие на территории одной страны, могут оказать негативное воздействие на развитие других стран и на международную жизнь в целом. Вооруженные конфликты на этнической почве; природные и техногенные катастрофы; экологические бедствия, а иногда и преступления; национальная политика правительства; агрессия против независимого государства; массовые нарушения прав человека или же крах государственной политики в той или иной стране не могут оставить равнодушными другие государства и между народные организации, не могут не вызвать их реакции. Землетрясения в Армении, Греции, Турции; Чернобыльская катастрофа; нападение Ирака на Кувейт; вырубка лесов в Бразилии; преследование курдов и шиитов со стороны багдадского режима; гражданская война и политический хаос в Сомали, результатом которых стала массовая гибель гражданских лиц от голода и вооруженных столкновений различных политических группировок; отмена югославским режимом албанской автономии в Косово, а затем и массовые нарушения прав этнических албанцев; резня на этнической почве в Восточном Тиморе — таковы только некоторые примеры событий, которые, находясь в компетенции государственного суверенитета соответствующих стран, стали в последние годы предметом вмешательства со стороны международных организаций. Важным политическим, обстоятельством в условиях современной международной среды с ее возможностями практически мгновенного распространения информации (как, впрочем, и манипулирования ею) становится и то, что описанные выше ситуации оказывают сильнейшее влияние на общественное мнение, которое становится одним из важных факторов и побудителей международной политики. «Современное правосознание не воспринимает национальный суверенитет как неограниченное право творить любой произвол во внутренней жизни, тем более когда речь идет о правах человека, — пишет отечественный исследователь 10. Захаров. — Соответственно ссылки на национальный суверенитет и принцип невмешательства не могут служить аргументом против международных акций по обеспечению этих прав» (Захаров. 1994. С. 131). Глубоко укоренившееся ощущение сопричастности, обострив- щееся чувство морального долга в условиях распространения демократии не могут не приниматься в расчет «творцами международной политики». Результатом всех этих изменений стали не только действия международных организаций, подобные тем, которые имели место в отношении пострадавших от землетрясения в Армении в 1988 г., но и такие операции, как «Буря в пустыне» по отношению к Ираку (1991), «Возрождение надежды» в Сомали (апрель .1992 — март 1993 г.), Косовская операция НАТО «Союзная сила» (март 1999 г.), направление многонациональных сил в Восточный Тимор в сентябре 1999 г. Подобные примеры можно было бы продолжить. Но все они говорят о том, что в современных условиях появляются механизмы, сознательного регулирования международных отношений и тем самым преодоления их «естественного состояния». Вместе с тем специалисты указывают на целый ряд возникающих в этой связи вопросов (см., например: Могеаи /)е/иг^е.\. 1992. Р. 239; Курс международного права. Т. 1. С. 456—457; 1)епис1и>1. 1986. Р. 136— 137; Орджоникидзе. 2000). Одна группа вопросов связана с ситуацией, в которой может быть осуществлено гуманитарное вмешательство. Нарушения прав человека — явление не редкое. Почему в одних случаях (как, например, в Гватемале и на Гаити в 1997 г., в Югославии в 1999 г.) они влекут за собой вмешательство, а другие (например, массовые страдания мирного населения в ходе продолжающегося Афганского конфликта и поддержка талибов со стороны Пакистана) остаются в этом отношении без последствий? Кто должен принимать решение о вмешательстве — влиятельные межправительственные организации (ООН, СБСЕ) или сами государства? Могут ли подобные решения приниматься без согласия того государства, населению которого оказывается гуманитарная помощь? Высказываются мнения, что при современном состоянии МГП возможно исходить из прецедентной формы применения «права на вмешательство». Стоит лишь определить наиболее типичные случаи его вступления в силу, за пределами которых вопрос о вмешательстве должен рассматриваться специально и соответствующими международными институтами или их органами. В тех же случаях, когда вмешательство будет легитимным, «это не Должно означать, что этим правом может инициативно воспользоваться любое государство (группа государств), действуя от своего имени. Легитимными будут действия только от имени и с санкции мирового сообщества» (Захаров. 1994. С. 115). И все же вопрос остается: какая организация в условиях широко известной забюрократизированное™ и длительности процесса принятия решений международным сообществом (ООН) будет принимать решение о прецеденте (требующем срочного вмешательства) и определять его формы? В настоящее времяна это все более настойчиво претендует НАТО. Однако такие претензии вызывают решительные возражения со стороны значительной части государств — членов ООН, которые опасаются, что «прецедентное право» разрушит всю систему современного международного права, заменив ее «правом силы» и «ограниченного суверенитета» (см. об этом: Орджоникидзе. 2000). Другая группа вопросов касается границ между гуманитарным вмешательством и вмешательством политическим. Не является ли всякое вмешательство неизбежно политическим? Ведь ни одно государство (группа государств) никогда не может абстрагироваться от своих национальных интересов. Эта закономерность действует и в рамках ООН: любое ее решение является продуктом политического соглашения. Оказывая помощь иракским курдам в 1991 г., США и их союзники не пошли на создание «зон защиты», опасаясь, что они могут стать зародышем курдского государства. Не следовало бы пойти дальше и найти политическое решение курдской проблемы? Действительно ли решение о вмешательстве в Косово в 1999 г. исходило, как это заявляют те, кто его принимал, из чисто гуманитарных соображений и не преследовало абсолютно никаких интересов (см.: Blair. 1999)? Или же правы те, кто утверждает, что оно преследовало вполне реальные, хотя и несовпадающие интересы США и их европейских союзников? (см., например: Bennis. 1999; Gresh. 1999). Более того, правозащитный потенциал «гуманитарного вмешательства» был во многом сведен на нет как раз прецедентной практикой его применения: «За правогуманитарными аргументами, оправдывавшими в глазах международного сообщества использование вооруженных санкций, нередко стояли прагматические цели внешней экспансии. В понятийной паре гуманитарная интервенция главный упор на практике переносился в этих случаях с характеристики гуманитарная на аспект интервенция...» (Бекназар-Юзбашев. 1996. С. 22). Третья группа вопросов связана с принципом равенства. Может ли гуманитарное право применяться одинаково ко всем государствам? Трудно представить, чтобы оно было применено, например, по отношению к США или любой великой державе Европы. Подобные вопросы являются еще одним свидетельством противоречивости международного права и, в частности, того, что наиболее динамичные из его основных положений, отражающие реальности все возрастающей взаимозависимости мира и выходящие за рамки межгосударственных отношений, неминуемо сталкиваются с традиционными, придерживающимися понятий суверенитета, неприкосновенности границ и независимости государств. Специалисты отмечают, с одной стороны, обострение в последние годы действительной правовой коллизии, конфликт между принципом Нерушимости границ и правом народов свободно распоряжаться своей судьбой, а с другой стороны, стремление некоторых сил на Западе легитимировать на этой основе использование силы для гуманитарного вмешательства с целью помочь самоопределению этнических меньшинств в ущерб территориальной целостности государств. Так, А. Коновалов подчеркивает, что «никакая норма международного права не трактует право на самоопределение как право на сецессию. Этнический национализм не имеет строгих легальных оснований для утверждения «мы — нация и поэтому, должны иметь собственное государство». В Декларации прав меньшинств (1992) говорится о защите прав меньшинств на активное участие в культурной, религиозной, социальной, экономической и общественной, жизни. И ни слова о праве на государственное отделение» (см.: Коновалов. 1999. С. 8). Между тем, несмотря на Резолюцию СБ ООН 1244 (принятой на его 4011-м заседании 10 июня 1999 г.), в соответствии с которой международный военный контингент в Косово призван обеспечить условия для сохранения этого края в составе Югославии и для совместного проживания всех национальностей и религиозных конфессий, населявших его до конфликта, события развиваются в направлении самоопределения косовских албанцев. «Никто на Западе не скрывает, что отделение Косово — вопрос 2—3 лет. А ведь резолюция 1244 гарантирует целостность Югославии и совместное мирное проживание в Косово представителей различных национальностей и конфессий. Если Косово отделится от Югославии, это будет первый случай после Второй мировой войны, когда границы суверенного государства (Югославии) изменятся с помощью внешней военной силы (НАТО). Надо ли говорить, что означал бы такой прецедент для безопасности Европы?» (Коновалов. 2000). Такое развитие событий противоречит внутриполитическим традициям некоторых стран — членов НАТО, вопреки которым они принимают в нем активное участие. Например, Франция не подписала текст Европейской конвенции о правах человека, дополненный «рамочным соглашением по национальным меньшинствам». Причиной послужило то, что, не давая термину «национальные меньшинства» четкого определения, указанный текст, тем не менее, обязывает обеспечивать Им определенные права — в частности, в культурной и языковой сферах — и запрещает принудительную ассимиляцию. Тьерри де Монб-Риаль, директор ИФРИ, пишет: «В 1992 году, опираясь на эдикт Вилье-Коттре 1593 года, обязывавший использовать французский язык во всех официальных документах, Франция отказалась подписать европейскую хартию о защите региональных языков. Таким образом, Франция считает, что права человека должны быть гарантированы индивидуально, а не коллективно». И далее: «Лидеры нашего общественного мнения, не упускающие случая, чтобы вспомнить о праве народов на самоопределение, должны знать, что французская традиция идет в ином направлении» (Монбриаль. 1997. С. 1999). А разве не «в ином направлении» идет британская традиция, традиция страны, правительство которой еще более настойчиво выступало за коллективные гарантии прав албанского населения Косово? Конечно, нельзя не видеть того, что основные принципы являются главным каналом проникновения в международные отношения общечеловеческих норм взаимодействия между социальными общностями. Как отмечает немецкий юрист Г. Каде, в десяти основных принципах взаимоотношений между государствами «были сформулированы основные международно-правовые нормы политических взаимоотношений и этические правила, соблюдение которых всеми государствами- участниками... является непременной предпосылкой дальнейшего прогресса» (цит. по: Коршунов. 1988. С. 119). Правомерно и утверждение о том, что «действительное право не может существовать без нравственной основы» и поэтому «нельзя говорить о легитимации, полностью игнорируя моральный аспект проблемы» (Захаров. 1994. С. 115). Однако нельзя согласиться с выводом о том, что, «когда нравственная норма требует вмешательства ради предотвращения или превращения несправедливости, а то и преступления, тот или иной правовой принцип не может служить препятствием» (там же). Необходимость соотнесения правовых норм и нравственных ценностей не тождественна подмене первых вторыми. Международные отношения ждут произвол и анархия, если будет стерто всякое различие между правом и моралью. Их взаимодействие основано не только на наличии ряда объединяющих их общих черт, но и на существенных особенностях каждого из этих общественных институтов. |
||
|
|
© uchebnik-online.com |