Перечень учебников |
Учебники онлайн |
|
|---|---|---|
Отдать или занять?В Новое время сложились и существуют до сих пор две конкурирующие концепции: при согласии подчиняться правителю люди передают ему свою собственную власть (Т. Гоббс); люди просто дают взаймы свою власть властителю, сохраняя за собой право забрать долг в любой момент (Д. Локк). Какая концепция ближе к истине? Сама идея конфликта между передачей власти и ссужением власти в долг не нова. Средневековые мыслители первыми задумались над фрагментом Кодекса Юстиниана, в котором содержится ссылка на идею общественного договора: «Приказы властителя становятся законом, поскольку на основании его высшей власти люди передают властителю и изливают на него весь свой авторитет и власть»136. Если в акте передаче власти индивиды отчуждают от себя свое же свойство, то никакое посягательство на власть (восстание, переворот) и ниспровержение власти (революция) оправдать нельзя. Если правитель берет власть в долг, но нарушает условия займа или не платит долги, то восстания, перевороты и революции всегда оправданны. В современной литературе концепция Гоббса квалифицируется как отчужденная теория договора, а концепция Локка считается субъектной и хорошо обоснованной теорией договора137. Субъектная теория договора имплицитно содержит утверждение: бытие индивидов по определению предшествуют государству; государство — изобретение человека, продукт человеческой деятельности. Безлюдного (в буквальном смысле слова) государства никогда и нигде не было. Общество становится государством в результате заключения действительных договоров между индивидами, а также между индивидами и властителем. Этим договорам приписывается реальное бытие наряду с другими договорами. Само их наличие — отличительное свойство и базис позитивной оценки государства. Индивиды заключаю* и связаны условиями сделки о купле-продаже власти. Поэтому правитель обязан осуществлять власть строго определенным образом. Суть контрактного аргумента сводится к положению: основание связи индивидов с властью — согласие первых на существование второй. Бытие государства легитимно в той мере, в которой люди не возражают против этого факта социальной жизни. Но Д. Юм заметил: никто из нас не припоминает, чтобы он заключал или соглашался с таким договором: «...если бы вы спросили у большей части членов нации, давали ли они когда-либо свое согласие на власть своих правителей и обещали ли им повиноваться, то они, наверное, составили бы о вас весьма странное мнение и без сомнения ответили бы, что это не зависит от их согласия и что они от рождения обречены на такое повиновение»138. А если ни один индивид никогда такого договора не заключал и потому не давал разрешения ни на какую власть, то ссылка на договор не позволяет понять природу политических обязанностей и легитимизировать власть государства над индивидами. Обреченность на повиновение не имеет отношения ни к обязанностям гражданина, ни к легитимности власти. Поэтому сторонники общественного договора отвечали Юму, что они имеют в виду некий гипотетический договор. Если договор гипотетичен, ссылка на него не объясняет историческое происхождение легитимной власти. Эта ссылка — просто привычный шаблон мысли о пространственно-временных условиях власти государства над индивидами. Значит, идея общественного договора не объясняет природу действительных политических обязанностей и является фикцией — спекулятивным рассуждением о том, каким образом согласие, выраженное людьми в неких идеальных условиях, может привести к разным формам правления. Но оно ничего не говорит о том, почему реальные государства, возникшие без всякого согласия, властвуют над людьми: «На деле гипотетическое согласие не есть форма действительного договора и не может называться согласием»139. Следующая форма контрактного аргумента состоит в попытке найти в исторически существовавших обществах некую слабую форму контракта. Практически строгий акт заключения договора не встречается. Но если члены общества действуют на основе молчаливого согласия с властью, они имплицитно заключают такой договор. Локк писал: «Так как правительство обладает непосредственной юрисдикцией только над землей и эта юрисдикция распространяется на ее владельца (до того, как он фактически включает себя в общество), только пока он живет на этой земле и пользуется ею, то и обязательство, лежащее на каждом в силу этого пользования, подчиняться правительству начинается и кончается вместе с пользованием»140. Иначе говоря, согласие индивидов подчиняться государству и польза государства для подданных тождественны. Если польза государства мнима или навязана (т. е. никто о ней не просил), то никаких обязанностей по отношению к нему индивиды не несут. Или же такие обязанности всегда являются неопределенными и произвольными. Локк установил строгое различие между политическими обязанностями индивидов, которые явно или молча согласны с принадлежностью к данному государству. Бытие явного согласия гипотетично. Молчаливое согласие— это определенное состояние: «...человек подчиняется законам какой-либо страны, ведет спокойную жизнь и пользуется привилегиями и защитой этих законов»141. Но такого согласия недостаточно, чтобы сподобиться быть членом государства в полном смысле слова: «Ничто не может сделать человека таковым, кроме как его фактическое вступление в сообщество посредством положительного обязательства и непосредственно выраженного обещания и договора. Именно это относится к началу политических обществ, и именно такое согласие делает любого человека членом какого-либо государства»142. Но Локк не доказал идею молчаливого согласия. Если люди молчат, то при образовании государств и любой смене власти возникают пункты неопределенности: при каких условиях (если таковые существуют вообще) человек молча поддерживает государство, и с чем конкретно он молча согласен? В итоге природа обязанностей гражданина остается неясной. Такой способ рассуждения не может ни обосновать, ни защитить государственную власть. Наконец, возможна и такая интерпретация, когда идея общественного договора одновременно объясняет и легитимизирует государство и его власть над гражданами. В этом случае контрактный аргумент становится дескриптивно-гипотетическим. Дело в том, что теоретики общественного договора не столько описывали природу государства, сколько культивировали новую форму его апологетики. В настоящее время дескриптивные элементы кон-трактуализма полагаются самоочевидными, но в политическом смысле слова противоречивыми. Гоббс и Локк прекрасно понимали, что жители Англии XVII в. не давали никакого явного согласия ни на какую власть. Однако ссылка на общественный договор как начало государства позволила сформулировать фактуальное суждение: любое авторитарное государство есть продукт человеческой деятельности. Радикальность этого тезиса несомненна. По существу он означал: фактическая государственная власть не вытекает ни из естественных (врожденных) свойств «монархов Божьей милостью», ни из авторитета Священного Писания. Эти свойства и авторитет мнимы. Государственная власть — одно из человеческих изобретений. При установлении государств люди не прочь получить одобрение Бога. Но создание государства есть процесс изобретения правовых норм, которые определяют правовую систему и устанавливают обязанности людей ей подчиняться. Отсюда вытекает: легальная власть принадлежит чиновникам, обладающим ею на основании права. Но ни один контрактуалист не считал власть чиновника человеческим изобретением. Согласно Локку, даже родительская власть и власть Бога являются естественными, а не человеческими изобретениями. Так можно ли считать реальную власть чиновников противоестественной, античеловечной или даже дьявольской? На этот вопрос у Локка нет ответа. Зато из контрактного аргумента вытекает: хотя власть системы права есть человеческое изобретение, люди безусловно обязаны ей подчиняться. В чем же специфика взаимодействия людей при создании и поддержке политической и правовой системы? Для ответа на вопрос контрактуалисты используют термин общественный договор. Но этот термин вводит в заблуждение, поскольку содержит неявную посылку: люди молча или вслух обещают друг другу создать и поддерживать некие государственные структуры. В действительности так не бывает. Контрактная аргументация просто «связана с признанием конвенционального характера государственных структур»143. Определенные институты, практики и правила образуют искусственный (неестественный) элемент общества. Поскольку люди поддерживают эти конвенции, они играют главную роль в политическом и правовом устройстве страны. Такой ход мысли можно вывести из текстов Гоббса, который утверждал: каждый человек может догадаться о пользе, которую получает при выполнении приказов правительства, в предположении, что все остальные тоже должны их выполнять. Юм считал явными и конвенциональными такие институты (собственность), которые поддерживаются постольку, поскольку их бытие приносит гипотетическую общую пользу. Что же предпочесть — догадку или гипотезу при анализе политической мысли и практики? Конвенциональное толкование природы общественного договора как гипотетического основания системы права способствует дескриптивному, достоверному и логическому объяснению природы государства. При этом становится правдоподобной и определенная интерпретация природы молчаливого согласия граждан с государством. Показатель согласия — поддержка конвенций, образующих политический и правовой строй государства. Индивиды не против государства, если существующие конвенции соответствует их интересам. Если же этого нет, индивиды молча или явно выражают несогласие, сопротивление и ведут активную борьбу с данными конвенциями. В любом случае все установления государства есть искусственное изобретение. Следует подчеркнуть дескриптивный смысл указанной концепции. Ни один контрактуалист не утверждал, что после получения согласия государство автоматически становится легитимным и получает моральное одобрение. Просто аргументы за государство на основе социального договора более-менее истинно описывают государство как искусственное изобретение человека. Этот аргумент достовернее ссылок на божественное, естественное, социально-историческое, геополитическое, цивилизационное и тому подобное происхождение государства. В любом случае проблема меры истинности концепции договора (согласие индивидов на существование государства) остается открытой. Если концепция контракта выполняет дескриптивную роль при объяснении государства, то является ли она нормативной? Контрактуализм рассматривает бытие государства и морали как результат человеческого изобретения конвенций. Отсюда вытекает главный тезис контрактуализма: легитимность государства — универсальная характеристика общества, которая зависит от меры эффективности искусственной структуры государства в обслуживании естественных желаний, потребностей и интересов индивидов. Тем самым возникает вопрос: с чем можно и нужно согласиться при переоценке и преобразовании существующих конвенций? Для ответа надо установить меру рационального, морального и общего согласия с ними. Если мера высока, люди могут действовать с опорой на данные конвенции. Реальные конвенции определяют фактуальность политической жизни. Гипотетические устанавливают меру общего одобрения конвенций и сферу политического долженствования — идеала (или образца) государства. Результат согласия обладает нормативной силой не потому, что люди связаны фиктивными обещаниями в гипотетических мирах. Просто согласие отражает факт: результат рационален для всех (или большинства) людей. Следовательно, контрактный аргумент означает: молчаливое согласие только тогда связывает индивидов с легитимным государством, когда индивиды согласны с образующими его конвенциями. Необходимое условие согласия — способность индивидов к незаинтересованной и честной оценке и репродукции данных конвенций. Но как определить сферу возможного согласия? На этот вопрос в контрактуализме есть два ответа. Они вытекают из разных точек зрения относительно метода использования идеи договора для описания политической морали. |
||
|
|
© uchebnik-online.com |