Перечень учебников |
Учебники онлайн |
|
|---|---|---|
Компромисс и компроматПравда, его необходимость постоянно возникает при любом сотрудничестве, а не только в политике. Компромисс позволяет делать общее дело при противоположных целях, ценностях и идеалах участников. Речь идет о реализации такого интереса, когда люди получают пользу от сотрудничества ради достижения общих целей, временно или постоянно отказываясь от собственных целей для достижения результатов, возможных только на основе сотрудничества. Такой компромисс не входит в сферу морали и может противоречить ей. Но при отказе от надежды на достижение идеалов понесенный ущерб обладает моральным содержанием. Например, ради экономической стабильности политик отказывается от необходимой реформы здравоохранения или от установления налоговой системы, которая обеспечивает большую социальную справедливость. В результате компромисса политика становится постоянным нанесением морального ущерба, ответственность за который тоже трудно установить. Такие ситуации сплошь и рядом встречаются в политике. Постоянная переоценка идеалов ведет к тому, что самосохранение политика и других политических структур преобразуется в главную цель. На этой основе возникает политический прагматизм. Постоянные компромиссы ведут политика к потере целей, во имя которых требуется самосохранение. К тому же идеалы всегда можно изменить, отложить и отвергнуть. Однако главные моральные нормы — элемент индивидуального характера. Всякая торговля в этой сфере является не компромиссом, а компрометацией идеалов. А компрометация всегда негативна. Если грязное дело требует ограничить моральные требования и отбросить принципы, сама эта норма становится ложной. Другой источник грязного дела — желание политика освободиться от морального болота своего или чужого выбора. Политик всегда либо инициирует аморальные действия, либо вынужден отвечать за аморальные действия предшественника. Например, политик убежден в несправедливости войны, которую ведет его страна. Но в качестве нового премьера (или президента) не может ее сразу прекратить. Всякая немедленная капитуляция или прекращение войны наносит вред государству. Постепенный вывод войск превышает достоинства немедленного отступления и позволяет избежать этой опасности, хотя политик вынужден по-прежнему вести несправедливую войну — массовое убийство. Детальное обсуждение этого вопроса требует учета множества частностей. Но проблему ответственности можно сформулировать так, чтобы политик всегда отвечал за аморальные поступки независимо от выбора действия. В этом смысле ответственность политика не является негативной (как полагает конвенционали-стская этика), а находится в рамках обычного морального дискурса. Отсюда следует, что политика не обладает преимуществом над моралью. Осуждение войны было, есть и будет главным фактором, определяющим решение данной ситуации. Д. Томпсон предложил обсуждать властно-управленческую деятельность всех государств как проблему множества грязных анонимных дел, порождаемых государственными аппаратами56. Эта деятельность обычно порождает следствия, которые запутывают или снимают вопрос о персональной моральной ответственности за любой результат. Показательным примером может быть роль политических советников и научных экспертов. Они обычно ничего не знают о целях, для достижения которых используется их знание, и не желают нести ответственность за результаты политических решений. Типичный юрист, бухгалтер, военный и ученый обычно рассуждает следующим образом: «Я получаю деньги за профессиональное знание. И обязан приносить клиенту (работодателю) пользу (доход) своим профессиональным знанием, независимо от способа его использования». На первый взгляд, советники и эксперты следуют рецепту Макиавелли: цель оправдывает средства. Однако это не так. Они не желают знать и оценивать политические цели, для достижения которых используется профессиональное знание, ограничиваясь обсуждением средств. Такая норма поведения привела к тому, что отказ от моральной ответственности стал общей характеристикой цивилизации. Это порождает многочисленные политические и социальные опасности. Проиллюстрируем их на примере «дела Никитина», который по материалам открытой печати собрал данные об экологической обстановке в Баренцевом море, а ему за это инкриминировали шпионаж. В современной России под прикрытием государственной безопасности нарушаются законы. Данные об экологической обстановке необходимы для превращения страны в правовое государство и строительства гражданского общества. Однако сотрудники ФСБ противодействуют национальной безопасности: «За получение экологической информации неизбежно приходится бороться. Государство пытается скрыть от общества данные (законодательно доступные!) об угрожающем состоянии окружающей среды, когда это связано с деятельностью государственных структур, а у государства нет ни желания, ни средств на ее улучшение. Преследование экологов как шпионов и раскрывателей государственной тайны используется ФСБ не для укрепления экологической безопасности России, а ради продвижения по службе»57. В ст. 7 Закона «О государственной тайне» 1993 г. отмечается, что «не подлежат засекречиванию сведения о чрезвычайных происшествиях и катастрофах, угрожающих безопасности и здоровью граждан, и их последствиях, а также о состоянии экологии». ФСБ под предлогом безопасности предлагает помощь экологическим службам58. Если лица или ведомства отказываются от услуг, ФСБ устанавливает за ними наблюдение, прослушивание телефонов, квалифицирует обсуждение экологических проблем как целенаправленные действия по сбору информации, составляющей государственную тайну, назначает своих адвокатов по делам. А прокуратура по обращению ФСБ сразу подписывает ордеры на арест. Если адвокат берет деньги помимо кассы (об этом информируют следователи самих подследственных), он сразу оказывается на крючке. Ему в любой момент могут пригрозить и заставить поступать по указке. Проверочные мероприятия при желании растягиваются на многие недели, чтобы сломать человека. Международными решениями по экологическим вопросам ФСБ пренебрегает: «Законы в стране применяются сугубо избирательно и пишутся не для спецслужб»59. Эти службы опираются на традицию доносов (80% уголовных дел возбуждались ЧК-ГПУ-НКВД по доносам граждан)60. По активности затопленных радиоактивных отходов СССР в два раза превзошел страны, проектировавшие захоронения в морях. Баренцево море сделали свалкой. Причастные к ее созданию лица и структуры получили средства на ликвидацию отходов, но потратили их не по назначению. Поэтому каждый, кто хотел прикоснуться к тайне ядерной свалки, был потенциальным врагом. Для этого Минобороны, Минатом, РАН и ФСБ использовали жупел государственной тайны: «...секретность — это такой забор, за каким можно спрятать собственную бездарность, невежество и преступления. Секретность — это инструмент, с помощью которого можно уйти от ответственности, устранить конкурентов, получить новые должности и звания... Альянс генералов и ФСБ, кивающих друг на друга, способен перемолоть любое ведомство, а не только отдельного человека. У чекистов остался инстинкт, заложенный в сталинские времена»61. Составная часть этого инстинкта — незаинтересованность в истине. По делам, вызывающим интерес за рубежом, российский МИД рассылает в посольства ложные справки, подготовленные ФСБ. Допуск к секретным документам и сведениям не отражает заботу о сохранении государственной тайны, а является ритуалом приобщения к особо доверенным лицам, согласным играть по правилам КГБ-ФСБ, которые привыкли владеть монополией на информацию. Ведомственные эксперты не препятствуют такой монополии. Например, 8-е управление Генштаба по делу Никитина согласилось с нарушением закона о государственной тайне, но отказалось отвечать на вопрос об ущербе и открытых источниках. Минатом не обнаружил государственной тайны в инкриминируемых ему материалах по атомным энергетическим установкам, а по ядерным и радиационным авариям вообще отказался выполнять экспертизу. Миноборонпром написал пустое заключение, которое ничего не прибавило и не убавило в ситуации. Экологи дали заключение, согласно которому ядерные и радиационные аварии не имеют отношения к экологической безопасности. Эксперты всех министерств отметили, что в государстве нет методик подсчета ущерба, который может быть нанесен разглашением государственной тайны. А по закону без подсчета ущерба невозможно предъявить статью о разглашении государственной тайны: «Нечеткость и несовершенство законов, зависимость экспертов от ФСБ дают чекистам возможность творить произвол»62. Следователи ФСБ решили эту проблему обычным способом: «Узнав, что адмирал О. Шкирятов, старший оппонент отца моей жены, является начальником одного из НИИ МО РФ, они обратились к нему с предложением провести в институте "экспертизу по ущербу" по "делу Никитина". И тот, чтобы насолить своему врагу, с радостью согласился. Вызвал двух "научных сотрудников", которые давно сидели без зарплаты, и предложил непыльную оплачиваемую работу. Иоти "гениальные ученые" в течение недели разработали методику, какую годами не могли разработать ведущие министерства, и подсчитали ущерб. Так появилась цифра 800 тысяч долларов. Суд на первом заседании не поверил этому и попросил пересчитать. К следующему суду эта цифра составила уже 18 тысяч долларов»63. Правовой основой обвинения служили секретные перечни, утвержденные приказами министра обороны, что противоречит Конституции России. Согласно закону, руководители ведомств могут лишь конкретизировать, классифицировать и устанавливать степень секретности сведений, которые законом отнесены к государственной тайне. Сами же ничего относить к государственной тайне не могут. А фактически перечни Минобороны относят к государственной тайне сведения, не предусмотренные законом. Дело Никитина показало, что следственные органы и органы прокуратуры не заинтересованы в установлении истины, а ждут изменений внутренней ситуации страны и новых веяний сверху. Таможня по указанию УФСБ задержала полторы тысячи экземпляров доклада «Северный флот» на русском языке, посланные «Беллуной» для «Гражданского контроля» с такой мотивировкой: ввоз сведений, составляющих государственную тайну России, из-за границы в Россию запрещен. ФСБ рассчитывает на усталость прессы, когда тема ей становится неинтересной. Большинство граждан и экологических организаций проявили безразличие к делу Никитина. Это свидетельствует о подконтрольности данных организаций другим структурам. А к общественному мнению российская власть традиционно безразлична. Одновременно происходит давление спецслужб на СМИ. В ходе процесса стало появляться все больше материалов, будто бы не имеющих отношения к делу Никитина, но сообщавших об усилении разведывательной деятельности стран Запада на территории России. Накануне суда газеты растиражировали высказывания тогдашнего директора ФСБ Н. Ковалева о «сосредоточении усилий иностранных разведок, в частности, на сборе всеобъемлющей информации об экологической обстановке в России». Это значило, что состояние окружающей среды в стране по-прежнему является секретным, несмотря на запрет Конституции и Закона «О государственной тайне». И нарушает закон сам директор ФСБ»64. Используются также оттяжки, проволочки, понятыми назначаются сотрудники ФСБ, неудобный следователь вдруг скончался, устанавливается открытая слежка как способ психического давления. Враги Никитина упрекали его, адвокатов и всех, кто его поддерживал, в том, что им выгодно, чтобы дело длилось долго, поскольку превратилось для них в источник доходов, популярности и славы. Научные институты холуйствуют перед властью. Например, Институт мировой литературы РАН в ответ на запрос суда прислал заключение, в котором поддерживал высказывание министра РФ по атомной энергии в беседе с сотрудниками радиостанции «Эхо Москвы». «Наша наука является второй сестрой той профессии, которую мы называем древнейшей»65. Таким образом, квалификация государства как носителя негативной свободы (суверенитета) наносит вред обществу. Понимание политики и управления государством как грязного анонимного дела намного продуктивнее. Но при обсуждении проблемы надо обойти тупик фактуально-статистического анализа. Такой анализ считает неизменными обстоятельства, порождающие грязное дело политики в виде отказа от моральной ответственности. Макиавеллистский дискурс скрывает факт: контекст политической жизни есть объект моральной рефлексии и структурных изменений. Истинность этого положения тем выше, чем больше контекст создает мнимую потребность в грязном анонимном деле. Обычно политики защищаются аргументом в необходимости пачкать руки. Так они выражают пренебрежение к индивидам, которые не желают этим заниматься. В итоге моральная рефлексия подавляется, а мнимая необходимость кажется глобальной и вечной. Макиавеллистский дискурс ставит мораль в положение защищающейся стороны. Возникает иллюзия: только в конфликте с политикой мораль обретает самостоятельное бытие и выполняет роль запрета. Однако мораль была и остается динамичной силой политических изменений. Коммунистическая тирания в СССР и странах Восточной Европы разрушена мирными моральными средствами. Значит, надо так переосмыслить понятие политического дискурса, чтобы в нем фиксировалась сама проблема в ее многообразии. |
||
|
|
© uchebnik-online.com |