Нужна ли подготовка к публичному выступлению? Безусловно. Однако она может быть различной. Так, митинговая речь обычно бывает краткой — 5—10 минут или чуть больше, и она может быть произнесена после минимальной подготовки. А вот лекция уже требует подготовки основательной. Конечно, при этом учитываются и опыт оратора, и его знания, и умение общаться с аудиторией, и многое-многое другое.

В 1928 году вернулся из Сорренто в Москву М. Горький. Чествовали писателя в Большом театре: Речь о его творчестве должен был произнести А. В. Луначарский, который узнал об этом за сорок минут до начала торжества. На -тщательную подготовку просто не было времени. И вот что интересно: речь, произнесенная по случаю приезда Горького, — один из самых блестящих образцов ораторского искусства Луначарского. В ней глубоко анализируется творчество писателя, она увлекательна по форме. Что это, импровизация? Когда коллеги, знавшие о внезапности выступления, спрашивали об этом Анатолия Васильевича, он отвечал, пожимая плечами: “Ну какая же импровизация? Ведь сколько я писал о Горьком еще до революции и, разумеется, продолжаю как критик заниматься его творчеством”. Таким образом, к этому выступлению Луначарский, по его собственным словам, “готовился всю жизнь”. Словом, импровизированная речь, как правило, строится на основе хорошо известного материала, знаний, опыта оратора. Иначе говоря, оратор мало готовится или совсем не готовится к ней накануне выступления, но имеет достаточные знания, а также опыт произнесения речей, чтобы ограничиться минимальной подготовкой или произнести ее “экспромтом”.

Перед оратором стоит три взаимосвязанных вопроса: что сказать, где сказать и как сказать. Конечно, разработка речи начинается с уяснения темы выступления, ее основной идеи. Тема должна быть актуальной, интересной, конкретной, четко сформулированной, доступной. Не должна быть перегружена проблемами: двух— трех вопросов вполне достаточно.

Каковы же цели оратора? Основная цель — информировать слушателей, т. е. научить их, дать им определенные сведения, воздействовать на них, сформировать у них убеждения, представления, которые станут затем мотивами поведения людей, короче говоря — сформировать стереотип поведения.

Важный вопрос, который встает перед оратором, — оценка обстановки и состава слушателей. Неожиданная, непривычная атмосфера может вызвать у оратора дискомфортное ощущение. Поэтому он должен подготовить себя к ней заранее. Следует как можно обстоятельнее выяснить, в каких условиях состоится выступление, вплоть до таких, казалось бы, мелочей, как количество слушателей, наличие микрофона, трибуны, стола, размер и интерьер зала, время, отведенное оратору, соотношение данного выступления с другими. Чтобы выступать с микрофоном, нужны определенные навыки: с непривычки микрофон будет вас сковывать. Если зал небольшой и слушателей мало, то предпочтительнее выступать за столом. Таким образом вы создаете атмосферу непринужденности, как бы сливаетесь с аудиторией. Если же зал большой и слушателей много, то необходимо выступать с трибуны. Это позволит вам видеть всех, чувствовать реакцию зала. Вечером выступать сложнее, чем в первой половине дня: люди придут уже уставшие. Что же касается соотношения выступления с другими, то здесь наблюдается такая закономерность: каждое последующее, как правило, должно быть интереснее (возможно, значительнее, важнее и т. д.) предыдущего, т. е. иметь какое-либо отличие, оказывающее воздействие на аудиторию.

При подготовке речи необходимо представлять себе, как воспримут ее слушатели и что им будет непонятно. Оратор должен знать и учитывать состав аудитории. Существуют разные подходы к ее оценке. Приведем один из них. Можно оценивать аудиторию по параметрам. Прежде всего учитывается ее социально-профессиональный состав (рабочие, учителя, инженеры и т. п.) и культурно-образовательный уровень (начальное, среднее, высшее образование). Здесь, естественно, принимается во внимание степень подготовленности слушателей, их интеллектуальный потенциал, характер деятельности. Следует учитывать также возраст, пол, национальные особенности аудитории. Но самое главное — однородность или неоднородность ее по всем параметрам. Разумеется, тяжелее всего выступать перед неоднородной аудиторией. Практика показывает, что весьма сложная аудитория — молодежная. Ведь интеллектуальные и физические изменения, которые происходят в молодом возрасте, довольно противоречивы: с одной стороны, преобладает объективное отношение к действительности, положительные оценки людей, с другой — крайний субъективизм, отрицание всего сущего, болезненное самолюбование. Поэтому наиболее эффективны для молодежи эмоциональные речи. В то же время в выступлениях перед всеми возрастными группами требуется логическая убедительность, лаконичность и точность изложения. У взрослой аудитории на первом месте всегда логическое развитие мысли, аргументированность, доказательность изложения.

Эффективность речи возрастает, если она предназначена не аудитории вообще, а определенным группам людей, которые имеют свои интересы, цели. Поэтому следует прежде всего учитывать мотивы, которые побудили их прийти на выступление: интеллектуальные, моральные, эстетические. Чаще всего слушатели хотят получить какую-то новую информацию, иногда они приходят по обязанности, по приглашению, реже — чтобы доставить себе эстетическое удовольствие. Необходимо учитывать также настроение слушателей, их физическое состояние, отношение к теме выступления и оратору, их знакомство с данным вопросом.

Следующий этап — работа над теоретическим, фактическим материалом и составление самой речи, т. е. ее композиционно-стилистическое оформление. Текст речи может быть написан или “составлен в уме” на основе проработанных материалов, прошлых текстов или прошлого опыта. При подготовке выступления можно написать его полный текст, конспект, тезисы, развернутый план или краткий план. Это зависит от привычки выступающего, его опыта, знаний и т. д. Вот мнение известного судебного деятеля П. С. Пороховщикова (П. Сергеича).из книги “Искусство речи на суде”. Он утверждал: “Мы не будем повторять старого спора: писать или не писать речи. Знайте, читатель, что, не исписав несколько сажен или аршин бумаги, вы не скажете сильной речи по сложному делу. Если только вы не гений, примите это за аксиому и готовьтесь к речи с пером в руке<...>.

Остерегайтесь импровизации.

Отдавшись вдохновению, вы можете упустить существенное и даже важнейшее.

Можете выставить неверное положение и дать козырь противнику. У вас не будет надлежащей уверенности в себе.

Лучшего не будет в нашей речи. Импровизаторы, говорит Квинтилиан, хотят казаться умными перед дураками, но вместо того оказываются дураками перед умными людьми.

Наконец, имейте в виду, что и крылатый конь может изменить.

Люди, знающие и требовательные, и в древности, и теперь утверждают, что речь судебного оратора должна быть написана от начала до конца. Спасович, Пассовер, Андреевский — это внушительные голоса, не говоря уже о Цицероне.

Но если это не всегда бывает возможно, то во всяком случае речь должна быть написана в виде подробного логического рассуждения; каждая отдельная часть этого рассуждения должна быть изложена в виде самостоятельного логического целого и эти части соединены между собой в общее неуязвимое целое. Вы должны достигнуть неуязвимости, иначе вы не исполнили своего долга” [26, 289—290].

Как видим, начав с категорического утверждения о необходимости писать полный текст речи, П. С. Пороховщиков заканчивает тем, что можно ограничиться “подробным логическим рассуждением”, то есть чем-то вроде конспекта. Известно, что многие ораторы пишут именно конспекты, а не полный текст. Например, К. А. Тимирязев составлял сначала краткий план, расширял его до подробного, затем на его основе писал конспект, который неоднократно переписывал, уточняя расположение материала и формулировки. Но есть и другие суждения по этому поводу. Так, известный судебный деятель А. Ф. Кони в статье “Приемы и задачи прокуратуры (Из воспоминаний судебного деятеля)” рассказывает, что речей своих он никогда не писал. Раза два пробовал набросать вступление, но убедился в бесплодности этого: судебное следствие дает такие житейские краски и так перемещает центр тяжести измерения, что даже несколько слов вступления “оказываются вовсе не той увертюрой, выражаясь музыкальным языком, с которой должна бы начинаться речь”. И далее он продолжает: “Самую сущность речи я никогда не писал и даже не излагал, в виде конспекта, отмечая лишь для памяти отдельные мысли и соображения, приходившие мне в голову<...> и набрасывая схему речи, перед самим ее произнесением, отдельными словами или условными знаками<...>. Я всегда чувствовал, что заранее написанная речь должна стеснять оратора, связывать свободу распоряжения материалом и смущать мыслью, что что-то забыто или пропущено”. Такое отношение к речи, то есть составление схемы, плана, позволяют себе только опытные, одаренные ораторы. Это зависит также от длительности речи, ее рода и вида.

Умело подобранный фактический и цифровой материал делает речь конкретной, предметной, доходчивой и убедительной. Факты выполняют две функции: иллюстрации положений речи и доказательства их правильности. Факты должны быть яркими, но не случайными, а типичными, отражающими суть явления. К ним предъявляются также требования актуальности и убедительности, практической направленности и значимости, достоверности и абсолютной точности, системности и связи с общей идеей речи, направленности на учет интересов и потребностей слушателей. При подготовке к выступлению необходимо работать с разными источниками.

Параллельно идет работа над стилем изложения и композиционно-логическим расположением частей речи. Каким же должен быть язык выступления? Конечно, грамотным с литературной точки зрения, эмоциональным; нарушение литературной нормы и ее сухость снижают действенность речи.

Яркую и содержательную характеристику стилю речи дал известный судебный деятель прошлого века К. Л. Луцкий. Хотя говорил он о судебном красноречии, его слова с полным правом можно отнести к любому выступлению: “Речь судебного оратора не без основания можно сравнить с глиной в руках скульптора, принимающей по его желанию самые разнообразные формы. Подобно глине у скульптора, речь может быть мягка и податлива, тверда и упруга и заключать в себе самые совершенные образы, надо лишь уметь открывать их в ней и знать, как ими воспользоваться. Великая тайна прекрасного в речи заключена в ее стиле<...> “Мы слушаем, — говорит Расин, — только постольку, поскольку то нравится нашим ушам и воображению благодаря очарованию стиля”. Поэтому Цицерон и считал, что нет красноречия, где нет очарования, и Аристотель учил очаровывать слушателей: те, кто охотно слушают, лучше понимают и легче верят. Главное очарование стиля заключается в гармонии речи, той гармонии, которая вызывает представление о соразмерности в повышении и падении, благородстве и изяществе, величии и мягкости, и которая есть результат порядка, распределения и пропорциональности слов, фраз и периодов и всех составляющих судебную речь частей. Из такого рода пропорциональности, распределения и порядка вытекает так называемая ораторская соразмерность, представляющая мудрый и сложный ораторский механизм, столь необходимый, что без него не существовало бы в красноречии ни движения, ни силы. Механизм этот зависит, главным образом, от выбора слов и их последовательности в речи<...>. В них звучит то грубость и мягкость, то тяжесть и легкость, то быстрота и медленность. И различие это должно непременно приниматься оратором во внимание при выборе слов” [29, 200—201].

Итак, выступление написано полностью, осмыслено, несколько раз, но фрагментарно, по мере подготовки, прочитано. Теперь подошел новый этап работы над речью, очень важный для начинающего оратора, — репетиция. Именно к ней должен чрезвычайно внимательно отнестись начинающий оратор. Полезно прочитать речь полностью, уточнить время ее звучания, ориентируясь на соответствующий нормам публичной речи темп (примерно две минуты — одна машинописная страница). Можно произнести текст либо мысленно (внутренний монолог), либо вслух (внешний монолог). Лучше — вслух и перед зеркалом, чтобы видеть выражение своего лица и жесты, которые будут сопровождать речь.

На этом этапе работы над речью особое внимание необходимо обратить на технику произношения. Прежде всего на орфоэпию — образцовое литературное произношение, соответствующее произносительным нормам, а также на правильное ударение в словах. Ведь неверное произношение и особенно неправильное ударение снижают доверие аудитории к оратору, подрывают его авторитет, вынуждают скептически относиться к словам, которые произносятся с трибуны. “Чему может научить меня человек, который не владеет образцовой речью?” — думают многие слушатели.

Следует обратить внимание и на дикцию — ясное, четкое, “чистое” произношение звуков, на интенсивность, т. е. силу или слабость произнесения, связанную с усилением или ослаблением выдыхания (например, разная по интенсивности речь будет в комнатной обстановке и в большой аудитории). Безусловно, имеет значение интонация, т. е. ритмомелодическая сторона речи, служащая средством выражения синтаксических отношений во фразе и эмоционально-экспрессивной окраски предложения. К интонации относится и темп – скорость протекания речи во времени и паузы между речевыми отрезками. Слишком быстрая речь не позволяет слушателям вникнуть в содержание высказывания, слишком медленная вызывает их раздражение. Большую роль играют паузы: они облегчают дыхание, позволяют обдумать мысль, подчеркнуть и выделить ее. Фразовое и логическое ударения служат средством выделения речевых отрезков или отдельных слов во фразе и также повышают выразительность речи.

Литературному произношению нужно учиться, внимательно вслушиваясь в произношение высокообразованных, культурных, “знающих” людей, владеющих правильной литературной речью, в речь опытных ведущих телевидения и радио, наконец, необходимо специально изучать нормы, пользоваться словарями и справочниками. Важно уметь слышать звучание своей речи, чтобы иметь возможность корректировать и совершенствовать ее.

Существует три способа выступления: чтение текста, воспроизведение его по памяти с чтением отдельных фрагментов, свободная импровизация. Читают текст в следующих случаях: если он представляет собой официальное изложение, от формы и содержания которого нельзя отступать; если оратор “не в форме” (болен, плохо себя чувствует); если материал большого объема и совершенно новый для выступающего. Вообще же чтение текста не производит такого сильного впечатления, как живая речь, во время которой оратор смотрит на слушателей (а не на бумажки) и следит за их реакцией. Нет ничего более утомительного, чем слушать чтение речи, когда оратор перестает контролировать реакцию аудитории. Конечно, искусство свободного выступления приобретается не сразу, а в процессе длительной работы и необходимых тренировок. После завершения речи могут быть заданы вопросы, в которых иногда заключается прямая или скрытая полемика. Это наиболее трудная часть выступления, поскольку требует быстрой реакции оратора. Вопросы могут быть связаны с уточнением какого-либо факта или теоретического положения, с желанием получить какие-либо дополнительные сведения или разъяснение содержания, с позицией оратора и т. д. Большое количество вопросов свидетельствует об интересе аудитории к выступлению.

Кстати, провал ораторов, читающих текст “по бумажке”, во многом объясняется тем, что речь их становится быстрой, монотонной и утомляет слушателей. Подобные “чтецы” не умеют имитировать устную речь при чтении текста, а это очень важно.

Приведем несколько воспоминаний о выступлениях мастеров устного слова. У каждого из них своя манера речи.

Кандидат технических наук И. И. Голованова пишет о выступлениях А. Л. Чижевского, известного биолога: “Чижевский не очень задумывался над тем, как начать свое выступление. “Вот я сегодня вам расскажу...” — были нередко первые его слова. И затем приводился какой-либо факт или общее положение. Он как бы отталкивался от него, бросаясь в самую стихию слова. Цепочка суждений и попутных умозаключений сопровождалась замечаниями, не, только усиливающими интерес, но и делающими его все более напряженным.

Он не обременял себя заимствованиями приемов и методических указаний, о которых мог прочитать в книгах (хотя волшебная сила слова занимала его с юношеских лет, он жадно тянулся к трудам филологов-классиков, знаменитых педагогов, писателей, раскрывающих “технологию” своего творчества). Не любил стоять за кафедрой, свободнее чувствовал себя рядом, впереди или в стороне от нее — так, чтобы не было искусственного рубежа между ним и слушателями. Не заботился о том, как звучит его речь, как он сам выглядит. Раскованность, естественность в слове и движении были так характерны для его выступлений! Выразительный, светящийся доброжелательностью взор, свободная мимика, подчеркивающая смысл сказанного, — вот и все. Внимание было сосредоточено на том, чтобы довести мысль до сознания каждого из внимавших<...>.

Его выступления были неповторимы, и вместе с тем в каждом налицо была явная устойчивость определенных навыков. Это приобретается лишь в результате систематических занятий. Четкая дикция, правильная артикуляция, звучный голос, разнообразие интонаций, в меру нарастающий темп, совершенное отсутствие грамматических погрешностей — все это само по себе создавало весьма благоприятное впечатление. Добавим еще воодушевление, уверенность в себе, лишенную всякой натянутости осанку, эмоциональную окраску речи, сдержанную жестикуляцию — в той степени, в какой она служила неназойливым внешним воплощением творческих усилий облегчить восприятие речи. И сама речь — взаимное общение, в котором мысли, слова, манеры постоянно приспосабливались к слушателям, не опускаясь, а подтягивая их до своего уровня” [8, 133—135].

Вот как характеризует историк В. О. Ключевский, блестящий лектор XIX века, манеру выступления историка С. М. Соловьева: “Он именно говорил, а не читал, и говорил отрывисто, точно резал свою мысль тонкими удобоприемлемыми ломтиками, и его было легко записывать, так что я, по поручению курса составлявший его лекции, как борзописец, мог записывать его чтения слово в слово без всяких стенографических приспособлений. Сначала нас смущали эти вечно закрытые глаза на кафедре, и мы даже не верили своему наблюдению, подозревая в этих опущенных ресницах только особую манеру смотреть; но много после на мой вопрос об этом он признался, что действительно никогда не видел студента в своей аудитории.

При отрывистом произношении речь Соловьева не была отрывиста по своему складу, текла ровно и плавно, пространными периодами с придаточными предложениями, обильными эпитетами и пояснительными синонимами. В ней не было фраз: казалось, лектор говорил первыми словами, ему попавшимися. Но нельзя сказать, чтобы он говорил совсем просто: в ere импровизации постоянно слышалась ораторская струнка; тон речи всегда был несколько приподнят<...>. С кафедры слышался не профессор, читающий в аудитории, а ученый, размышляющий вслух в своем кабинете. Вслушиваясь в это, как бы сказать, говорящее размышление, мы старались ухватиться за нить развиваемых перед нами мыслей и не замечали слов. Я бы назвал такое изложение прозрачным. Оттого, вероятно, и слушалось так легко: лекция Соловьева далеко не была для нас развлечением, но мы выходили из его аудитории без чувства утомления<...>.

У Соловьева легкость речи происходила от ясности мысли<...> Гармония мысли и слова — это очень важный и даже нередко роковой вопрос для нашего брата преподавателя” [13, 516—517].

Известный судебный деятель К. К. Арсеньев писал о выступлениях А. Ф. Кони: “Какою бы точностью ни отличалась передача речи, как бы хорошо ни сохранилась при переходе в печать мысль оратора и даже словесная ее оболочка, многое теряется при этом переходе непоправимо и бесследно. Для читателей оратор никогда не может быть тем самым, чем он был для слушателей. Кто слышал А. Ф. Кони, тот знает, что отличительное свойство его живой речи — полнейшая гармония между содержанием и формой. Спокойствием, которым проникнута его аргументация, дышит и его ораторская манера. Он говорит негромко, нескоро, редко повышая голос, но постоянно меняя тон, свободно приспосабливающийся ко всем оттенкам мысли и чувства. Он почти не делает жестов; движение сосредоточивается у него в чертах лица. Он не колеблется в выборе выражений; не останавливается в нерешительности, не уклоняется в сторону; слово всецело находится в его власти. Не знаем, в какой мере он подготовляет свои речи заранее, в какой — полагается, на вдохновение минуты. Несомненно в наших глазах одно: ему вполне доступна импровизация, так как иначе его реплики заметно уступали бы его первоначальным речам, — а этого нет на самом деле... Глубоко обдуманная и мастерски построенная его речь всегда полна движения и жизни. Ею можно любоваться как произведением искусства — и вместе с тем ее можно изучать как образец обвинительной техники” [29, 44—45].

Как мы видели, существуют общие принципы подготовки и произнесения речи. И все-таки каждая речь — это проявление индивидуальности, чем крупнее фигура оратора, тем ярче проявляется эта индивидуальность. Конечно, имеются в виду не внешнее экстравагантное поведение и не бездумное манипулирование языком, а взвешенный подход и к своему поведению на трибуне, и к использованию слова.

Еще древние мыслители считали, что красноречие истинного оратора должно служить высоким и благородным целям борьбы за общее преуспевание, за настоящую справедливость и законность, за созидательную деятельность. И здесь можно вспомнить слова известного римского теоретика и практика ораторского искусства Марка Фабия Квинтилиана: “Оратор, которого мы воспитываем, оратор совершенный, который не может быть никем иным, кроме как добрым человеком, и потому мы требуем от него не одного только отменного дара речи, но и всех нравственных качеств души. Ибо тот муж — истинный гражданин, способный управлять общественными и личными делами, который может направлять граждан советами, укреплять законами, улучшать здравыми суждениями, будет, конечно, не кто иной, как оратор” [17, 189].