Одной из наиболее фундаментальных проблем традиционной китайской философии, в особенности конфуцианства, была проблема природы человека (жэнь син). Ее обсуждение Ван Янмин ("Чуань си лу", цз. 3) относил к тому, что Конфуций называл "разговором о высшем" ("Лунь юй", VI, 19/21). Уже создателями конфуцианства были предложены такие решения этой проблемы, которые наметили магистральный путь дальнейших теоретических поисков и обусловили решающее значение ее аксиологического аспекта. Ко времени Ван Янмина были последовательно выдвинуты и пересмотрены все основные возможные на этом пути принципиально разнящиеся решения, и его концепция явилась последним существенным шагом вперед, тем более что нашествие маньчжуров, упразднившее идеологическое господство янминизма, поначалу значительно снизило общий уровень философствования, а затем проникновение западных идей изменило направление, которому следовала китайская философская мысль.

Конфуцианские концепции природы человека отличает понятийно-терминологическое единообразие, все они концентрируются вокруг основополагающей для китайской философии категории "син2" ("природная сущность", "качество", "характер", "пол"), которую Дай Чжэнь определил как "реальную телесную сущность и реальное дело" (ши ти ши ши) ("Мэн-цзы цзы и шу чжэн", цз. 3). Ее главный теоретический смысл - конкретная индивидуальная природа, т.е. естественные и подлинные качества каждой отдельной вещи или категории вещей-дел, и в первую очередь человека. К примеру, согласно формулировкам Чжу Си, "в Поднебесной нет вещи, не имеющей [индивидуальной] природы", а "[индивидуальная] природа есть то, чем наделен человек" ("Чжу-цзы юй лэй", цз. 4, 5). Поэтому и без специального определения иероглиф "син2" часто обозначает именно человеческую природу. За этим стоит не терминологическая расплывчатость, а мировоззренческая установка, согласно которой человек мыслился одним (хотя и центральным) из "десяти тысяч [родов] вещей", образующих весь мир.

Этимология иероглифа "син2", состоящего из знаков "сердце, центр" (синь) и "жизнь, рождение" (шэн), обнаруживает идею витального центра или психосоматической основы живого существа, на что прямо указывал Дун Чжуншу, который из производности "имени (мин1) син2" от "шэн" делал умозаключение: "Естественные (цзы жань) качества (цзы3) рожденного-живущего (шэн) называются [индивидуальной] природой (син2). [Индивидуальная] природа - это основа (чжиг)" ("Чунь цю фань лу", цз. 10, гл. 35).

В философских построениях "[индивидуальная] природа", как правило, фигурировала в соотношении с понятиями "добро" (шань), "зло" (э), "сердце" (синь), "предопределение" (мин1), "чувства, чувственность" (цин), "принцип" (ли). В буддийских текстах она соответствовала терминам "svabhava", "prakrti", "pradhana".

В конфуцианском осмыслении основных характеристик природы человека учение самого Конфуция, по всей вероятности, следует считать "нулевым циклом". В нем были даны предпосылки для различных, даже противоречащих друг другу точек зрения по этой проблеме. В "Лунь юе" сообщается, что "нельзя было услышать рассуждений учителя (т.е. Конфуция. - А.К.) о природе (син2) и небесном пути" (V, 13), но там же приводится и принципиально важное высказывание Конфуция: "По природе [люди] близки друг другу, а по привычкам далеки друг от друга"(ХVII, 2)). Вероятнее всего, в этом высказывании заключена мысль о единстве человеческой природы и ее нейтральности по отношению к добру и злу, которые становятся свойственны человеку под влиянием внешних обстоятельств.

Вместе с тем "Лунь юй" наполнен изречениями, утверждающими разнокачественность людей: "Случается, что благородный муж негуманен, но еще не случалось, чтобы ничтожный человек был гуманен" (XIV, 6); "Благородный муж достигает высшего, ничтожный человек достигает низшего" (XIV, 23); "Высшая разумность и низшая глупость неизменны" (XVII, 3); "С людьми выше среднего можно говорить о высшем, с людьми ниже среднего нельзя говорить о высшем" (VI, 19/21); "Знающие от рождения суть высшие, знающие по научении суть следующие, научающиеся через нужду суть следующие за следующими, не научающиеся [даже] через нужду суть низшие среди людей" (XVI, 9).

Во всех этих высказываниях не говорится прямо о природе человека: термин "син2" встречается в "Лунь юе" только дважды, и обе включающие его фразы мы уже процитировали. Поэтому указанные градации можно считать относящимися к благоприобретенным свойствам, однако кое-что разнит людей от рождения и ничем не может быть устранено: "высшая разумность и низшая глупость неизменны". Но принципиально важно то, что данное разграничение касается только интеллектуальных качеств человека, не распространяясь ни на его моральные качества, ни тем более на его природу в целом.

Некоторые из последующих конфуцианцев стремились универсализировать различие человеческих качеств, превращая его в различие природы людей (подробнее об этом - ниже), другие, наоборот, старались его теоретически сгладить. Интересно, например, что уже в "Чжун юне", произведении, традиционно приписываемом кисти внука Конфуция - Цзы-Сы (492-431 или 483-402), приведенное выше высказывание Учителя специфическим образом трансформируется: "Некоторые знающи от рождения, некоторые знающи по научении, некоторые знающи через нужду, но что касается знания, то оно едино" (§ 20). Здесь подчеркивается единство людей с точки зрения качества того знания, которым они располагают, и отсутствует категория "не научающихся [даже] через нужду", тогда как в другом месте говорится, что и глупец может быть причастен к знанию пути "благородного мужа" (§ 12).

Все это вполне соответствует общему пафосу "Чжун юна", состоящему в утверждении сущностного единства всех людей. Тем же пафосом проникнуто и другое фундаментальное конфуцианское сочинение, автором которого считается непосредственный ученик Конфуция - Цзэн-цзы, а именно "Да сюэ". В нем доказывается врожденная склонность всякого человека к добру: "Ничтожный человек, пребывая в праздности, творит недоброе и способен в этом дойти до крайности, однако, столкнувшись с благородным мужем, в томлении скрывает свою недоброту и прикидывается добрым" (II, 6.2), - и в качестве всеобщей и универсальной задачи выдвигается требование "остановки на добре (высшем, абсолютном благе - чжи шань. - А.К.)" (I, 1).

Великий последователь Конфуция - Мэн-цзы, развивая идею Учителя об общности природы всех людей, что наиболее ярко выразилось в его тезисе: "Совершенномудрые и я (мы) - однородны" ("Мэн-цзы", VI А, 7), определил эту сущность как изначальную доброту. "Человеческая природа добра" (жэнь син шань е) ("Мэн-цзы", IV А, 2, III А, 1), и это свойство присуще ей так же, как воде - свойство течь вниз.

Под изначальной добротой Мэн-цзы понимал главным образом четыре прирожденных специфических качества человека, своим истоком имеющих непосредственное спонтанное чувство, а завершением - сознательное поведение.

"Мэн-цзы сказал: "Все люди обладают не выносящим [чужого страдания] сердцем... У всякого человека, вдруг увидевшего ребенка, готового упасть в колодец, будет испуганное и страшащееся, соболезнующее и сострадающее сердце. И это происходит не из-за внутренней близости с родителями ребенка, не из желания иметь хорошую репутацию среди соседей и друзей и не из отвращения к тому, что ребенок разразится воплями. Отсюда видно, что не имеющий соболезнующего и сострадающего сердца - не человек, не имеющий стыдящегося [за себя] и негодующего [на другого] сердца - не человек, не имеющий отказывающего [себе] и уступающего [другому] сердца - не человек. Соболезнующее и сострадающее сердце - начало гуманности, стыдящееся [за себя] и негодующее [на другого] сердце - начало должной справедливости, отказывающее [себе] и уступающее [другому] сердце - начало благопристойности, утверждающее и отрицающее сердце - начало разумности. Человеку принадлежат эти четыре начала, так же как ему принадлежат четыре конечности (см том)"" ("Мэн-цзы", II А, 6).

Ту же мысль Мэн-цзы высказывал в другом месте, специально разъясняя тезис о доброте человеческой природы: "Все люди обладают соболезнующим и сострадающим сердцем, все люди обладают стыдящимся [за себя] и негодующим [на другого] сердцем, все люди обладают благоговейно-уважительным и почтительно-осторожным сердцем. Соболезнующее и сострадающее сердце - это гуманность, стыдящееся [за себя] и негодующее [на другого] сердце - это должная справедливость, благоговейно-уважительное и почтительно-осторожное сердце - это благопристойность, утверждающее и отрицающее сердце - это разумность. Гуманность, должная справедливость, благопристойность и разумность не извне внедрены в меня, они мне исконно (гу\) присущи" ("Мэн-цзы", VI А, 6). Естественным выводом отсюда было признание того, что "всякий человек может стать [совершенномудрым] Яо или Шунем" ("Мэн-цзы", VI Б, 2).

Истолковывая доброту как изначальное свойство человеческой природы, Мэн-цзы не только развивал, но и ревизовал взгляды Конфуция, который связывал понятие доброты (шань) с высшей категорией человеческих существ: "Учитель сказал: "Совершенномудрого человека я не видел. Увидеть благородного мужа - этого достаточно. Доброго (шань) человека я не видел. Увидеть обладающего постоянством - этого достаточно"" ("Лунь юй", VII, 26). В "Цзо чжуани", произведении, традицией приписываемом кисти Цзо Цюмина, ученика и современника Конфуция, эта идея выражена максимой: "Добрый человек есть основание (цзи2) неба и земли" (Чэн-гун 15 г., I, 5).

Слишком высокое представление Конфуция о доброте, очевидно, дало в дальнейшем основание для идентификации его положений с теориями более позднего времени, в частности с концепцией множественности человеческих природ. Так, по поводу его тезиса о неизменности высшей разумности и низшей глупости в 20-м цзюане "Ханъ шу" ("Книги [о ранней династии] Хань") говорится: "Способность участия в совершении добра и неспособность участия в совершении зла называется высшей разумностью... способность участия в совершении зла и неспособность участия в совершении добра называется низшей глупостью... Способный участвовать и в совершении добра, и в совершении зла называется средним человеком". В "Ханъ шy" на этом теоретическом основании- строится девятиступенчатая классификация (три ступени высшего класса, три ступени среднего класса, три ступени низшего класса) мифических и исторических персонажей от "сотворения мира" до тогдашней современности.

Главным оппонентом Мэн-цзы в вопросе о характере человеческой природы традиционно считается другой великий конфуцианец древности, Сюнь-цзы (Сунь Цин), утверждавший, что "человеческая природа зла; то, что она добра, - искусственное приобретение" (жэнь син э, ци шань чжэ вэй е) ("Сюнь-цзы", гл. 23). Сюнь-цзы, так же как и Мэн-цзы, исходил из положения Конфуция об общности природы всех людей: "Природа [совершенномудрых] Яо и Шуня и [негодяев] Цзе и Чжи едина. Природа благородных мужей и ничтожных людей едина" (там же). Но в отличие от Мэн-цзы он утверждал, что "[обычный] человек с улицы может стать [совершенномудрым] Юем" (там же) только путем преодоления своих врожденных инстинктов и естественных склонностей, путем преобразования своей изначальной природы (фань юй син, хуа син), а отнюдь не следования ей (цун син).

Доказывая положение об изначальной недоброте человеческой природы, Сюнь-цзы ссылался на то, что человеку от рождения присущи желания и стремления, противоречащие прежде всего двум из четырех указанных Мэн-цзы сущностных человеческих качеств - благопристойности и должной справедливости. Любовь к пользе-выгоде губит способность "отказывать [себе] и уступать [другим]" ("польза-выгода" - "ли2" - стандартный антоним "должной справедливости" - "и", а названная способность, как это явствует из вышеприведенных слов Мэн-цзы, - начало благопристойности), плотские же страсти непосредственно губят благопристойность и должную справедливость (там же).

Выдвигая свою концепцию, Сюнь-цзы открыто полемизировал с Мэн-цзы. Но Мэн-цзы также развивал свой взгляд в полемике с философом Гао-цзы, который был то ли его учеником, то ли старшим современником, последователем Мо-цзы и именем которого названа излагающая эту дискуссию гл. VI "Мэн-цзы". Гао-цзы утверждал, что "природа человека безразлична к добру и недобру" (жэнь син чжи у фэнь юй шанъ бу шпнь) ("Мэн-цзы", VI А, 2). Интересно при этом, что и Гао-цзы и Сюнь-цзы, исходя из разных представлений о человеческой природе (первый - как нейтральной, второй - как злой), одинаковым образом истолковывали возникновение доброты в человеке. Оба философа отождествляли ее с благоприобретаемыми свойствами (Гао-цзы - с гуманностью и должной справедливостью, Сюнь-цзы - с должной справедливостью и благопристойностью), изменяющими изначальную природу человека точно так же, как изменяет иву превращение в чашу (Гао-цзы), а кривое дерево - искусственное выпрямление (Сюнь-цзы).

Гао-цзы понимал нейтральность человеческой природы в абсолютном смысле, т.е. не считал для нее возможным сделаться доброй или злой. Добрыми или злыми могут быть лишь те формы, в которых она реализуется. Это хорошо видно из следующего высказывания ученика Мэн-цзы - Гунду-цзы: "Гао-цзы говорит: "[Человеческая] природа лишена как добра, так и недобра". Некоторые говорят, что "[человеческая] природа может быть (сделаться - вэй. - А.К.) доброй, а может быть (сделаться) недоброй"... Другие говорят, что "есть добрая человеческая природа и есть недобрая человеческая природа"" ("Мэн-цзы", VI A, 6).

Китайские комментаторы полагают, что "некоторые" здесь выражают точку зрения конфуцианца "в третьем поколении" (т.е., видимо, современника Цзы-Сы) - философа Ши Ши. О последнем Ван Чун сообщает следующее: "Человек [эпохи] Чжоу - Ши Ши считал, что человеческая природа имеет добро и имеет зло (жэнь син ю шанъ ю э). Если брать добрую природу человека и, пестуя, доводить ее до высшей степени, тогда разовьется добро. [Если же брать] злую природу [человека] и, пестуя, доводить ее до высшей степени, тогда разовьется зло" ("Лунъ хэн", гл. 13).

Есть, впрочем, некоторое основание для сомнения в тождестве идей, приписанных анониму в "Мэн-цзы" и Ши Ши в трактате Ван Чуна. И там и тут говорится о возможности сделать человеческую природу доброй или злой, но в первом случае вовсе не утверждается, как во втором, что предпосылкой данного преобразования является изначальное наличие в человеческой природе и добра и зла. Поэтому из приводимого Гунду-цзы первого анонимного тезиса можно извлечь лишь мысль о том, что человеческая природа потенциально добра и зла, тогда как Ши Ши, согласно Ван Чуну, полагал ее и доброй и злой актуально.

Представленный Гунду-цзы в предельно обобщенном и недетализированном виде такой подход к вопросу о человеческой природе был теоретически разработан в учении Дун Чжуншу. Определяя ее как "основу" (чжи2), он замечал, что последняя из "имени добра", в отличие от "имени [человеческой] природы", не выводима (чжун), и, следовательно, нельзя говорить, что "основа - добра", но можно прибегнуть к сравнению: "[Человеческая] природа подобна рису на корню, добро - рису в зерне. Хотя рис в зерне происходит из риса на корню, нельзя рис на корню всецело отождествлять с рисом в зерне. Хотя добро происходит из [человеческой] природы, нельзя [человеческую] природу всецело отождествлять с добром" ("Чунь цю фанъ лу", цз. 10, гл. 35).

Таким образом, Дун Чжуншу первым ввел очень важную идею доброты человеческой природы как ее потенциального состояния. Еще не будучи доброй, человеческая природа от рождения обладает "доброй основой" (шпнь чжи), "добрым началом" (шань дуань). Актуализирует потенциальную доброту человеческой природы обучение и воспитание. Признание актуальной нейтральности изначальной человеческой природы сближает Дун Чжуншу с Конфуцием, оценка ее как потенциально доброй - с Мэн-цзы, а упор на социализацию как фактор формирования доброго начала в человеке - с Сюнь-цзы. В этом смысле можно согласиться с утверждением- Фэн Юланя, что учение Дун Чжуншу о природе человека "представляет собой синтез идей Конфуция, Мэн-цзы и Сюнь-цзы" [1].

1 Фэн Юланъ. Чжунго чжэсюэ ши (История китайской философии). Шанхай, 1935. Т. 2. С. 517-518.

Дун Чжуншу принадлежат еще два важных нововведения в области философских представлений о человеческой природе. Во-первых, он указал на дуалистичную структуру человеческой природы (в широком смысле), состоящей, по его мнению, из природы (в узком смысле) и чувственности (цин): "Телесной ичности (шэнъ) присущи природа и чувственность, так же как небу присущи [силы] инъ и ян" ("Чунь цю фань лу", цз. 10, гл. 25) Природу (в узком смысле) Дун Чжуншу трактовал как добротворный, а чувственность - как злотворный фактор.

Идея сложносоставности человеческой природы представляет собой существенный шаг вперед не только по отношению к концепциям, исходящим из ее однокачественности (природа добра, зла и нейтральна), но и по отношению к концепции, исходящей из ее разнокачественности (одновременное наличие в ней и добра и зла), поскольку таким образом дифференцируются природные факторы добра и зла, с одной стороны, и добро и зло как свойства природы - с другой.

Во-вторых, Дун Чжуншу ввел "принцип относительности" применительно к понятиям доброты и природы. С этой точки зрения человеческая природа может считаться доброй, если ее сравнивать с природой птиц и зверей, но не может считаться таковой, если ее сравнивать с природой совершенномудрых. И то, что называется природой совершенномудрых, не является природой в том же смысле, что и природа средних людей, а природа последних не есть природа в том же смысле, что природа совершенных ничтожеств (доу шао) [1]. Дун Чжуншу утверждал, что Мэн-цзы в своей теории ориентировался на превосходство человеческой природы по сравнению с природой животных, тогда как он сам ориентируется на то, что природа обычных людей (которую он только и имеет в виду под "природой") уступает природе совершенномудрых, т.е. не добра по большому счету.

1 Выражение "доу шао" восходит к "Лунь юю" (XIII, 20) и буквально означает "маленькая корзинка".

За довольно тонкими дистинкциями Дун Чжуншу последовала более простая и радикальная концепция Ян Сюна, который с наибольшей отчетливостью и последовательностью выразил восходящую, видимо, к Ши Ши идею амбивалентности человеческой природы. Ян Сюн писал: "В человеческой природе добро и зло перемешаны (жэнъ чжи син е шанъ э хунь). Если совершенствовать присущее ей добро, то станешь добрым человеком. Если совершенствовать присущее ей зло, то станешь злым человеком" ("Фа янь", цз. 3).

Вернемся, однако, к цитате из "Мэн-цзы". Во втором анонимном тезисе, воспроизведенном Гунду-цзы, проблема доброты или недоброты человеческой природы решается уже не "качественно", а "количественно", т.е. утверждается, что природа одних людей добра, и природа других - недобра.

У Дун Чжуншу эта идея приобрела завуалированную форму, поскольку, с его точки зрения, природа совершенномудрых - сверхприрода, а природа совершенных ничтожеств - недоприрода, и в соотношении с низшими разрядами все вышестоящие разряды - добры, а в соотношении с высшим абсолютным разрядом совершенномудрия все остальные - недобры.

Ван Чун, возобновив концепцию различных типов человеческой природы, попытался на ее основе синтезировать важнейшие принципы своих предшественников: "Действительность состоит в том, что человеческая природа бывает доброй, а бывает злой (жэнъ син ю шань ю э) [1], подобно тому, как человеческие способности бывают высокими, а бывают низкими. Высокие не могут стать низкими, а низкие не могут стать высокими... Я уверен, что высказывание Мэн Кэ [Мэн-цзы] о том, что человеческая природа добра, относится к людям выше среднего, высказывание Сунь Цина [Сюнь-цзы] о том, что человеческая природа зла, относится к людям ниже среднего, а высказывание Ян Сюна о том, что в человеческой природе добро и зло перемешаны, относится к средним людям" ("Лунь хэн", гл. 13) [2].

1 Формула Ван Чуна "жэнь син ю шань ю э" тождественна формуле Ши Ши, но выражает иной смысл: не в единой природе совмещаются добро и зло, а добры и злы разные природы.
2 Окончание этого фрагмента показывает, что приведенная в предыдущем примечании формула в контексте Ван Чуна может пониматься и в смысле Ши Ши - применительно к среднему человеку. Видимо, поэтому Ши Ши и его последователей Ван Чун считал "почти достигшими правильности" ("Лунь хэн", гл. 13).

С этой же синтезирующей точки зрения Ван Чун интерпретировал и концепцию Дун Чжуншу: "Высказывания [Дун] Чжуншу говорят о том, что Мэн-цзы видел присущую ей (человеческой природе. - А.К.) [силу] ям, а Сунь Цин видел присущую ей [силу] инъ". При этом, однако, он критически замечал: "Человеческая природа и чувственность совместно получаются из [сил] инь и ян. Рождаясь из [сил] инъ и ян, [они] могут быть изобильны или скудны. [Так], яшма, рождаясь из камня, может быть чистой, а может быть пестрой. Природа и чувственность, подобно [силам] инь и ян, разве могут быть исключительно добрыми?" ("Лунь хэн", гл. 13).

Обосновывая свою позицию, Ван Чун ссылался и на приводившиеся выше высказывания Конфуция. Стремясь связать их в единую систему, он заявлял, что слова Конфуция о взаимной близости людей по природе относятся к "средним людям" (людям средней категории), а его слова о неизменности высшей разумности и низшей глупости - к носителям абсолютного добра и абсолютного зла (цзи шань, цзи э) ("Лунь хэн", гл. 13). Таким образом, Ван Чун принципиально преодолел идею сущностного единства природы всех людей и тем самым фактически дезавуировал принцип возможности для "человека с улицы" стать совершенномудрым.

После Ван Чуна идею трех видов человеческой природы развивал Сюнь Юэ (148-209). Он применил в классификации людей термин "три категории" (сань пинъ), употреблявшийся ранее в классических древних текстах, но не в приложении к людям: например, в "Шу цзине" (гл. 6) говорится о "трех категориях металлов". Впоследствии этот термин взял на вооружение Хань Юй, которому и стало затем приписываться авторство теории трех категорий человеческой природы. Правда, деление людей на три категории Сюнь Юэ непосредственно связывал с предопределением (мин1), а не с природой.

Различая предопределение и природу, Сюнь Юэ писал: "Прирожденное называется природой, таковы тело (син1) и дух (шэнь1). То, благодаря чему устанавливается и завершается жизнь, называется предопределением" ("Шэнь цзянъ" - "Расширенное зерцало", гл. 5). Считая предопределение для людей высшей категории и предопределение для людей низшей категории константами, Сюнь Юэ признавал возможность влияния на предопределение, присущее людям средней категории, их собственных поступков: "Имеются три категории [небесного предопределения]. Высшая и низшая неизменны. Что касается средней, то она находится в зависимости от человеческих дел" ("Шэнь цзянъ", гл. 5).

В рамках такого различения основное внимание Сюнь Юэ уделял средней категории. При этом он уклонялся от прямой оценки природы в аспекте доброты или недоброты, рассматривая данные атрибуты скорее как присущие ее проявлениям (через посредство чувственности), нежели ей самой ("Шэнь цзянъ", гл. 5).

Свое отношение к другим концепциям человеческой природы Сюнь Юэ выражал следующим образом: "Мэн-цзы утверждал, что [человеческая] природа добра, Сюнь Цин [Сюнь-цзы] утверждал, что [человеческая] природа зла, Гунсунь [Ни]-цзы говорил, что [человеческой] природе не присущи ни добро ни зло, Ян Сюн говорил, что в человеческой природе добро и зло перемешаны, Лю Сян говорил, что [человеческая] природа и чувственность соответствуют друг другу: природа не является исключительно доброй, чувственность не является исключительно злой... Только высказывания [Лю] Сяна верны" ("Шэнъ цзянь", гл. 5).

Согласно Ван Чуну, Гунсунь Ни-цзы придерживался мнения Ши Ши, что в человеческой природе наличествует и добро и зло. Поскольку сочинения Гунсунь Ни-цзы утрачены, установить истину сейчас весьма сложно, тем более что одни авторы считают его учеником (учеником ученика) Конфуция, а другие - учеником Сюнь-цзы [1].

1 Го Мо-жо. Бронзовый век. М., 1959. С. 226-235, 254, 255.

Следует, однако, признать, что в."Юэ цзи" ("Записках о музыке"), произведении, приписываемом Гунсунь Ни-цзы (как, впрочем, и Сюнь-цзы) и представляющем собой ныне 17/19-ю главу "Ли цзи", трактовка человеческой природы действительно близка к высказанному Конфуцием [1]. Там сказано: "От рождения человеку присуще спокойствие - такова небесная природа. В результате восприятия вещей возникают движения - таковы страсти (юй) природы. После того как вещи достигаются, а знания познаются, формируются любовь и ненависть (шоу) к ним. Если любовь и ненависть не умеряются внутри, а знания поглощены внешним, невозможно оборотиться к самому себе (фанъ гун), и небесный принцип гибнет".

1 См.: Го Можо. Бронзовый век. С. 233.

В "Юэ цзи" признание того, что человеку изначально присущ небесный принцип (тянъ ли), противоположный человеческим страстям (жэнъ юй) ("Когда человек изменяем вещами, тогда гибнет небесный принцип и до предела развертываются человеческие страсти"), а также того, что "благодать является началом (дуанъ) природы, сочетается с утверждением, что музыка, "будучи воспринятой, приводит в движение доброе сердце (шань синь) человека". Следовательно, добро здесь мыслится атрибутом не спокойной природы, а подвижной чувственности. Надо также учитывать, что "ненависть" из пары "любовь и ненависть" обозначается тем же иероглифом, что и "зло" из пары "добро и зло", поэтому представление о добре и зле как явлениях, принадлежащих подвижной познавательно-чувственной сфере, для данного контекста вполне естественно. Это сопоставимо с положениями Ван Янмина: "Наличие добра и зла - это движение пневмы (ци)"; "Наличие добра и зла - это движение помыслов" ("Чуанъ си лу", цз. 1,3). Таким образом, если считать сказанное в "Юэ цзи" выражением взглядов Гунсунь Ни-цзи, сообщение Сюнь Юэ следует признать верным.

Что касается взглядов Лю Сяна (77-6), то Ван Чун приводит следующее его высказывание, отсутствующее в сохранившихся произведениях этого философа: "[Человеческая] природа есть то, что таково от рождения. Будучи заключенной в телесной личности (шэнъ) человека, [она] не проявляется вовне. Чувственность есть то, что таково благодаря соприкосновению с вещами (изе юй у). [Она] выходит из тела вовне. Выходящее из тела вовне называется [силой] ян. Не проявляющееся вовне называется [силой] инь" ("Лунь хэн", гл. 13). Здесь бросается в глаза противоположная по сравнению с данной Дун Чжуншу корреляция между природой и чувственностью, с одной стороны, и силами инь и ян - с другой. Соотношение же того и другого с добром и злом не уточняется. Поэтому свои критические замечания в адрес Лю Сяна Ван Чун заключает словами: "Не говоря о том, добра или зла [человеческая] природа, а только обсуждая внешнее и внутреннее, [силы] инь и ян, трудно познать принцип. Согласно высказываниям Цзы-Чжэна (Лю Сяна), [человеческая] природа - это [сила] инь, а чувственность - это [сила] ян, однако природные данные (бин) и чувственность человека в конце концов добры или злы?" ("Лунь хэн", гл. 13).

Таким образом, все основные идеи и термины, затем развитые в более сложную и четкую систему Хань Юем, содержались уже в учении Сюнь Юэ. В начале своего трактата "Юань син" ("Обращение к началу [человеческой] природы"), специально посвященного разбираемой проблеме, Хань Юй писал: "Существуют три категории [человеческой] природы, а того, благодаря чему она является природой, пять". Далее он пояснял, что высшей категории (шан пинь) присуще только добро, низшей (ся пинь) - только зло, а средней (чжун пинь) - и добро и зло. Пять качеств, делающих человеческую природу тем, что она есть, суть следующие: гуманность, благопристойность, благонадежность (синъ2 - способность вызывать доверие), должная справедливость и разумность. Из перечисленных пяти качеств важнейшим Хань Юй считал гуманность.

Его представления о соотношении трех категорий человеческой природы с ее пятью сущностными качествами показаны ниже (знак "+" означает наличие данного качества, а "-" - наличие его противоположности): Категории человеческой природы определялись Хань Юем и по второму параметру: по степени совершенства присущей человеку чувственности, т.е. семи эмоций: радости, гнева, печали, страха, приязни, ненависти, вожделения. В высшей категории семь эмоций пребывают в состоянии уравновешенности, или "срединности" (чжун) [1], в средней - незначительно отклоняются в ту или иную сторону, в низшей - недостаточны или чрезмерны.

1 Ср.: "Непроявленность веселья и гнева, печали и радости называется уравновешенностью (буквально: срединностью - чжун. - А.К.). Соответствие мере при проявлении всех [этих чувств] называется гармоничностью (хз). Уравновешенность (сре-динность) - это великий корень Поднебесной. Гармоничность - это не имеющий преград путь (дао) Поднебесной ("Чжун юн" § 1).

Ни в "Лунь юе", ни в "Мэн-цзы" еще не было установлено соотношение между понятиями "син2" и "цин". Выражающие их знаки связаны как общим ключом "синь" - "сердце", так и семантическим параллелизмом [1]: "син2" - 1) природные качества любой отдельной вещи, 2) человеческая природа, 3) пол; "цин" - 1) природные свойства любой отдельной вещи, 2) способность восприятия и реагирования (прежде всего - эмоционального), присущая живым существам, в особенности человеку, 3) чувственность, привязанность, любовные чувства.

Таким образом, иероглиф "цин" обозначает и объективные, и субъективные данные, чувствуемое и чувствующее, что ближе всего к значению слова "чувственное" как "сенсуальное". В "Лунь юе" он употреблен дважды (как и иероглиф "син2") - в третьем значении:"Когда верхи любят благонадежность, среди народа нет осмеливающихся не проявлять чувство привязанности (бу юн цин)" (XIII, 4); "Если [ты, Янфу] [2], добьешься их [беспутных] привязанности (дэ ци цин) - печалься и переживай, а не веселись" (XIX, 19).

1 У Чжу Си об этом сказано так: "Иероглиф "сердце" - это только мать знаков (изыму). Поэтому иероглифы "природа" и "чувственность" производны (иун) от "сердца"" ("Чжу-цзы юй лзй", цз. 5).
2 Янфу - по-видимому, ученик ближайшего ученика Кофуция - Цзэн-цзы, которому принадлежат эти слова.

В "Мэн-цзы" иероглиф "цин" встречается четыре раза и во всех случаях - в первом значении. Наиболее характерен следующий пример: "Неравенство вещей - это их свойство (цин)" (III А, 4). Кроме того, знак "цин" выступает здесь как синоним знака "син2" в его втором значении: "Мэн-цзы сказал: "Что касается их (людей. - А.К.) природных свойств (цин), то [таковые] можно считать добрыми"" (VI А, 6, см. также VI А 8).

Сюнь-цзы акцентировал второе значение иероглифа "цин" и взаимоопределил понятия "цин" и "син2". Он писал: "То, что таково от рождения, называется природой... Обусловливаемые природой любовь и ненависть, веселье и гнев, печаль и радость называются чувствами" ("Сюнь-цзы", гл. 22). Тождественный данному список эмоций содержится в более раннем тексте - "Цзо чжуани", но там они не обозначены иероглифом "цин" (Чжао-гун, 25 г.). Согласно Сюнь-цзы, чувства вторичны по отношению к врожденной человеческой природе и представляют собой результат ее взаимодействия с внешним миром. Различие врожденных (сищ) и благоприобретенных (цин) свойств он выразил в четкой формуле: "К [индивидуальной] природе (син2) относится то, что я не способен (нэн) сотворить (вэй), но могу (кэ1) преобразовать. К чувственности (цин) относится то, чем я не обладаю [изначально], но то, что я могу (кэ1) сотворить. Приведением в соответствие (цо) и привыканием к обычиям преобразуется [индивидуальная] природа" ("Сюнь-цзы", гл. 8). Кроме того, Сюнь-цзы разграничивал чувства и страсти (юй): "[Индивидуальная] природа есть воплощение неба (т.е. естественности. - А.К.), чувства суть основа [индивидуальной] природы, а страсти суть реакции (мм) чувств" ("Сюнь-цзы", гл. 22).

Трактовка цин как вторичных, благоприобретаемых человеком свойств была философски новаторской. Во входящей в "Ли цзи" главе 7/9 "Ли юнь" ("Циркуляция благопристойности"), тексте, видимо, несколько более раннем, чем "Сюнь-цзы", перечисление ceми человеческих чувств (жэнъ цин), ставшее затем стандартным и частично совпадающее с шестичленным набором Сюнь-цзы, сопровождается замечанием, что они суть то, на что человек способен (нэн) без научения. В то же время в "Юэ цзи", тексте, также входящем в "Ли цзи" (гл. 17/19) и, видимо, в той или иной степени связанном с творчеством Сюнь-цзы, после перечисления шести эмоций (как состояний сердца) следует заключение: "Эти шесть не природны (фэй син), являясь движениями, возникающими в результате восприятия вещей". Новаторство Сюнь-цзы в трактовке чувств-цин как творимых самим человеком становится еще более заметным на фоне следующего определения "цин", содержащегося в синхронном "Мэн-цзы" даосском каноне "Чжуан-цзы", где этот иероглиф, так же как и в "Мэн-цзы", берется в своем первом значении: "То, на что человек не может повлиять, - все это свойства (цин) вещей" (гл. 6).

Дун Чжуншу, как мы уже отмечали, воспринял введенное Сюнь-цзы противопоставление цин и сищ и универсализировал его, представив чувственность и природу (в узком смысле) в качестве двух "равноправных" членов оппозиции, аналогичной универсальной оппозиции инь-ян. С этой точки зрения чувственность и природа оказываются одинаково врожденными: "То, что рождаемо небом и землей, называется [индивидуальной] природой и чувственностью" ("Чунь цю фань лу", гл. 35).

Лю Сян синтезировал универсализацию Дун Чжуншу с пониманием соотношения цин и сищ, данным Сюнь-цзы, т.е. с пониманием сищ как внутреннего естества человека, а цин - как его способности "соприкасаться с вещами" (цзе юй у) - иначе говоря, контактировать с объективной действительностью. В результате, как мы уже отмечали, он пришел к противоположной, нежели Дун Чжуншу, корреляции чувственности и природы с силами инъ и ян. Действительно, раз природа - это нечто внутреннее и не контактирующее с вещами, т.е. скрытое, значит, она - инь, и раз чувственность - это внешнее и контактирующее с вещами, т.е. явное, значит, она - ян. Этот вывод опровергал Ван Чун, ссылаясь на то, что "[индивидуальная] природа также соприкасается с вещами", поскольку, например, "смиренность и скромность, [способность] отказывать [себе] и уступать [другому] являются проявлениями [индивидуальной] природы" ("Лунь хэн", гл. 13).

Видимо, и парадоксальный результат Лю Сяна, и критика Ван Чуна повлияли на то, что Хань Юй отказался от равноположенности сищ и цин, вернувшись к первоначальной трактовке их соотношения, предложенной Сюнь-цзы. Эссе Хань Юя начинается словами: "[Индивидуальная] природа человека - это то, что дано ему от рождения, а чувственность - то, что порождается соприкосновением с вещами". С точки зрения Хань Юя, как и с точки зрения Сюнь-цзы, чувства могут быть и хорошими и плохими, тогда как, с точки зрения Дун Чжуншу, они составляют "алчную" (тань) сторону человеческой натуры, природа же (в узком смысле) составляет ее "гуманную" (жэнъ\) сторону.

В целом рассуждения Хань Юя очень близки к рассуждениям Ван Чуна. В обоснование трехступенчатой градации человеческой природы он также ссылался на Конфуция и также пытался охватить своей теорией концепции Мэн-цзы, Сюнь-цзы И Ян Сюна как частные случаи. Правда, в отличие от Ван Чуна, Хань Юй считал эти концепции относящимися к людям средней категории. Основанием для такого вывода у него служит то, что все они предполагают возможность изменения изначальной природы в ту или иную сторону (что должно было объяснить реальное разнообразие человеческих натур), тогда как с его точки зрения природа людей высшей и низшей категорий константна. В этом Хань Юй опирался на уже отмеченные нами высказывания Конфуция: "Высшая разумность и низшая глупость неизменны" ("Лунь юй", XVII, 3); "Случается, что благородный муж негуманен, но еще не случалось, чтобы ничтожный человек был гуманен" ("Лунь юй", XIV, 6) и т.п. Считая сами категории неизменными и переход из одной в другую - невозможным, Хань Юй вместе с тем допускал возможность больших или меньших изменений в ту или иную сторону в рамках каждой категории.

Разбирая вопрос о категориях человеческой природы, следует не упускать из виду, что представляемое посредством иероглифа "син2" различие между людьми столь же глубоко и органично, как, например, различие между полами (напомним, что иероглифу "син2" принадлежит и значение "пол").

Связанная с категорией "син2" проблематика неоконфуцианства была во многом подготовлена философскими построениями буддизма, преимущественно школы чань (тезис о прозрении в собственном "сердце" сущностной, принадлежащей всем существам "[индивидуальной] природы будды" - фо син) и "школы (дхармической) [индивидуальной] природы ([фа] син цзун), отождествлявшей "[индивидуальную] природу" и "сердце", а также даосизма, которым в 1-м тыс. н.э. активно разрабатывалась проблема соотношения "[индивидуальной] природы" с "предопределением" (мин1). Последнее, понимаемое как обусловленный природными силами "[жизненный] путь", предполагалось возможным "алхимическими" (психофизическими и магическими) методами скорректировать вплоть до "обращения вспять" движения от рождения к могиле. Законченную форму этот тезис приобрел в учении Чжан Бодуаня (983?-1082) об "одновременном совершенствовании [индивидуальной] природы и [жизненного] предопределения" (син мин шуан сю).

Син2 и мин1] рассматривались даосами в качестве пневмы, причем "[индивидуальная] природа" соотносилась с "изначальным духом" (юань шэнь), т.е. разумным психическим началом, а "[жизненное] предопределение" мыслилась как соматические процессы, непосредственно не связанные с мышлением и психикой. Отсюда, отмечает Е.А.Торчинов, возникали "постоянные упреки даосов в адрес буддистов, психотехника которых была направлена исключительно на "совершенствование сердца" (синь) или "природной сущности" (син2) и игнорировала пневменно-энергетические начала в человеке (мищ). Это делало буддийскую практику, с позиции даосов, односторонней и недостаточной для обретения полного совершенства и бессмертия" [1]. Поэтому в ряде течений даосизма син2 предполагалось уже не "совершенствовать", а "преодолевать".

1 Чжан Бодуань. Главы о прозрении истины (У чжэнь пянь) / Пер. Е А. Торчинова. СПб., 1994. С. 21.

Подобные концепции оказали влияние на тезис Чжан Цзая и Чэн И о "преодолении" "[индивидуальной] природы на пневменной основе" (ци чжи чжи син) с целью самосовершенствования и возвращения к "[индивидуальной] природе неба и земли" - тянъ ди чжи син (Чжан Цзай) или "предельно коренной, совершенно изначальной [индивидуальной] природе" - цзи бэнь цюн юаньчжи син (Чэн И).

Чэн И и Чжу Си подвергли критике буддийское отождествление "сердца" (сознания) и "[индивидуальной] природы", подчеркнув онтологическую первичность сищ. Чжу Си воспринял проведенное Чжан Цзаем и Чэн И различение "предельно коренной, совершенно изначальной [индивидуальной] природы" (цзи бэнь цюн юань чжи син) и "[индивидуальной] природы на пневменной основе" (ци чжи чжи син) и, связав их с началами ли (принцип) и ци (пневма) соответственно, окончательно сформировал концепцию изначально-общей доброй природы, обладающей вторичными и конкретными модусами, которым в разной степени присуще добро и зло.

"[Индивидуальная] природа, - утверждал Чжу Си, - это принцип. Настоящий принцип не имеет недоброго. Ведь слова Мэн-цзы о [человеческой] природе относятся к ее коренному состоянию. В таком случае [в них] безусловно есть то, на что можно опереться. Но ведь данное на пневменной основе не может не различаться как поверхностное и глубокое, толстое и тонкое. Слова Конфуция о том, что по природе [люди] близки друг другу, [а по привычкам далеки друг от друга], касаются пневменной основы" ("Чжу-цзы юй лэй", цз. 4).

Чжу Си был задан вопрос: "Мэн-цзы говорил, что природа [человека] добра, - Ичуань [Чэн И] называл это предельно коренной, совершенно изначальной природой. Конфуций говорил, что по природе [люди] близки друг другу, [а по привычкам далеки друг от друга], - Ичуань называл это природой на пневменной основе. Все это понятно. Но вот неизвестно: является ли то, что "Срединное и неизменное" характеризует как предопределяемое (мищ) небом и называемое [индивидуальной] природой, предельно коренной, совершенно изначальной [индивидуальной] природой или же природой на пневменной основе?" Учитель дал следующий ответ: "[Индивидуальная] природа бывает только одного рода. Как может различаться то, что предопределено небом? Именно благодаря неодинаковости пневменной основы возникают несхожести. Это Конфуций и характеризовал словами о том, что по природе [люди] близки друг другу, [а по привычкам далеки друг от друга]. А Мэн-цзы испугавшись, что люди скажут: природа одного [человека] изначально отличается от природы другого, обратился к тому, что предопределяемо небом и несомо внутри пневменной основы. Объясняя людям, [он] утверждал, что в [человеческой] природе нет недоброго. Это как раз то, о чем Цзы-Сы сказал: предопределяемое небом называется природой" ("Чжу-цзы юйлэй", цз. 4).

Свое отношение к концепциям других участников веками длившейся дискуссии Чжу Си выразил в следующем пассаже: "Мэн-цзы говорил только об [индивидуальной] природе и не говорил о пневме, что свидетельствует о неполноте. Если говорить о природе и не говорить о пневме, то учение об [индивидуальной] природе не будет исчерпывающим. Если же говорить о пневме и не говорить об [индивидуальной] природе, то не проникнешь в сущностные качества природы. И Сюнь[-цзы], и Ян [Сюн], и Хань [Юй] - все они, хотя и рассуждали о природе, на самом деле вели речь о пневме. Сюнь-цзы усмотрел лишь природу дурных людей, поэтому и говорил, что [она] зла. Ян-цзы усмотрел наполовину добрых, наполовину злых людей, поэтому и говорил о смешении добра и зла. Хань-цзы усмотрел то, что в Поднебесной имеется множество разнородных людей, и утвердил это в качестве учения о трех категориях [человеческой природы]. Среди [учений] этих трех мужей учение Хань-цзы сравнительно ближе к истине" ("Чжу-цзы юй лэй,", цз. 4).

Отчетливо видимое здесь стремление к универсальному теоретическому синтезу Чжу Си выразил и в более лаконичной форме: "Неодинаковость конфуцианских концепций [индивидуальной] природы не означает непонимания относительно добра и зла. Все дело только в неустановленности [смысла] слова "природа"" ("Чжу-цзы юй лэй", цз. 5). Весьма примечательно и то, что в синтезирующей схеме Чжу Си понимание человеческой природы Конфуцием оказывается объединенным с ее пониманием у Сюнь-цзы и противопоставленным ее пониманию у Мэн-цзы.

Помимо различения человеческой природы как субстанции и как модуса Чжу Си ввел в оборот и еще одно новшество - различение соотношений между добром и природой с онтологической и антропологической точек зрения: "В плане неба и земли добро - предшествующее, а [индивидуальная] природа - последующее... в человеческом плане [индивидуальная] природа - предшествующее, а добро - последующее" ("Чжу-цзы юйлэй", цз. 5). Смысл различения в том, что в онтологическом аспекте добро как атрибут принципа есть сущность по отношению к природе как явлению; в антропологическом же аспекте, наоборот, добро есть появление человеческой природы. Говоря о добре как онтологическом атрибуте принципа, не следует забывать о широте этого понятия, далеко выходящего за рамки чисто этического смысла и близкого к понятию "блага".

Понятия "природы" и "чувственности" Чжу Си связывал через понятие "сердца" (синь). Проводя аналогию между сердцем и водой, философ сопоставлял природу с ее (воды) неподвижным принципом (дин ли), а чувственность - с ее движущимся потоком. Движущуюся силу (ци ли) потока в этой аналогии он сравнивал с человеческими способностями (цай1). Отсюда следовал вывод, что "только [индивидуальная] природа едина и тверда (и дин), а чувственность, сердце и способность вместе образованы пневмой. Сердца изначально не бывают неодинаковыми, но в ходе человеческой жизни возникают различия. Чувства (цин) могут быть и добрыми и злыми" ("Чжу-цзы юй лэй", цз. 5).

Чжусианская концепция человеческой природы подверглась радикальной критике со стороны Ван Янмина. Во-первых, он отказался от проведенных Чжу Си различий между принципом и пневмой, сердцем и природой: "Пневма есть [индивидуальная] природа, [индивидуальная] природа есть пневма. Изначально невозможно провести различие между [индивидуальной] природой и пневмой"; "Сердце - это [индивидуальная] природа, а [индивидуальная] природа - это принцип" ("Чуанъ силу", цз.2, 1). Такой подход полностью противоречил чжусианскому соотнесению природы с принципом, а сердца - с пневмой.

Во-вторых, разделив абсолютное совершенное добро, или высшее благо (чжи шань), и добро соотносительное со злом, Ван Янмин отождествил первое из них с первосущностью, или "коренным телом" (бэнь ти), сердца: "Совершенное добро есть первосущность сердца" ("Чуань си лу", цз. 1). Совершенное добро, разумеется, было для него тождественно небесному принципу: "Первосущность сердца есть небесный принцип" ("Чуанъ си лу", цз. 2). Поскольку Ван Янмин так же, как и Чжу Си, рассматривал природу в качестве сущности (ти) сердца ("Чуань си лу", цз. 2), она у него отождествлялась с совершенным добром. Разъясняя фундаментальный тезис "Великого учения" об "остановке на совершенном добре" (чжи юй чжи шань), он писал: "Совершенное добро - это [индивидуальная] природа. В [индивидуальной] природе изначально нет ни капли зла, поэтому и называется совершенным добром. Остановиться на нем - это значит вернуться к ее первозданному состоянию, и только" ("Чуань си лу", цз. 1).

Отделение совершенного добра от соотносительных добра и зла апофатически вписывалось в общую схему бинарных оппозиций "покой-движение", "принцип-пневма": "Отсутствие и добра и зла - это покой принципа, наличие и добра и зла - это движение пневмы. Отсутствие движения под воздействием пневмы - это отсутствие и добра и зла, именно то, что называется совершенным добром". Как "не имеющую ни добра ни зла" Ван Янмин определял также сущность (ти) сердца (например, "Чуань силу", цз. 3), которую он, в свою очередь, отождествлял с благосмыслием (лян чжи).

Собственно говоря, в дискуссии об абсолютном и соотносительном со злом добре участвовал и Чжу Си. Полемизируя со взглядами школы Ху, главными представителями которой были отец и сын Ху Аньго (1073-1138) и Ху Хун (1105-1155), он категорически отвергал такого рода дистинкцию. Сама идея высшего блага, трансцендентного оппозиции "добро - зло", имеет даосско-буддийское происхождение. И поэтому традиционные обвинения Ван Янмина в проповеди чань-буддизма под маской конфуцианства не были лишены определенных оснований.

Однако в учении Ван Янмина эта идея была призвана играть функционально иную роль, нежели в буддизме. Философ сам это прекрасно осознавал и стремился всячески подчеркнуть: "Буддийское отсутствие и добра и зла сводится к отрешенности от каких-либо занятий и не может быть использовано для наведения порядка в Поднебесной. Отсутствие же добра и зла у совершенномудрых - это лишь "отсутствие самочинной (цзо) любви" и "отсутствие самочинной ненависти", отсутствие движений под воздействием пневмы; в таком случае "следуют Пути правителя (ван дао)"" и "соединяются с ним, имеющим абсолют" [1], - это и есть подчинение себя одному лишь небесному принципу" ("Чуань силу", цз. 1).

С еще большей силой, чем Чжу Си, Ван Янмин делал упор на единство природы: "[Индивидуальная] природа едина, и все. Как оформленную телесность (син ти) ее называют небом, как суверенного властелина ее называют господом (ди), как распространяющуюся активность (лю син) ее называют предопределением, как дарованное человеку ее называют природой, как владычествующее в телесной личности (шэнь) ее называют сердцем" ("Чуанъсилу", цз. 1); "[Индивидуальная] природа едина, и только. Гуманность, должная справедливость, благопристойность, разумность (чжи) представляют собой [индивидуальную] природу [индивидуальной] природы (син чжи син) [2].

1 Цит. по: "Шу цзин" ("Хун фанъ", § 5).
2 Отсюда видно, что Ван Янмин, подобно Дун Чжуншу, использует термин син2 и в узком, и в широком смысле.

Чуткость и прозорливость представляют собой основу (чжи2) [индивидуальной] природы. Веселье, гнев, печаль, радость представляют собой чувства [индивидуальной] природы. Эгоистические страсти и исходящие извне побуждения (кэ ци) представляют собой затмение [индивидуальной] природы. Основа бывает чистой и мутной, поэтому чувства иногда чрезмерны, иногда недостаточны, а затмение бывает поверхностным или глубоким. Эгоистические страсти и исходящие извне побуждения - это одна болезнь, проявляющаяся как два недуга, а не две [различные] вещи" ("Чуань силу", цз. 2).

Исходя из этих общих посылок, Ван Янмин вновь утвердил принцип единства человеческой природы в его наиболее радикальной форме: "Всякий человек может стать [совершенномудрым] Яо или Шунем" ("Чуань силу", цз. 1,8). "Благосмыслие (лян чжи) и благомо-чие (лян нэн) у глупого мужика и глупой бабы те же, что у совершенномудрых" ("Чуань си лу", цз. 2) [1]. "Это благосмыслие есть то, что объединяет совершенномудрых и глупых" ("Шу Вэй Шимэн цзю-ань" - "Послание Вэй Шимэну": "Ван Янмин цюань цзи", цз. 8).

1 Ср.: "Путь благородного мужа широко открыт и в то же время сокровенен. Глупые мужик и баба могут быть причастны к его знанию, но что касается его предела, то даже для совершенномудрого человека есть в нем нечто неведомое. Никудышные мужик и баба могут быть способны к его осуществлению, но что касается его предела, то даже для совершенномудрого человека есть в нем нечто непосильное" ("Чжун юн", § 12).

В согласии с определением "Чжун юна" (§ 1) Ван Янмин утверждал: "Первосущность веселья, гнева, печали и радости сама по себе уравновешена (срединна) и гармонична" ("Чуань силу", цз. 2). С его точки зрения, чувства-эмоции, как таковые, суть функции благосмыс-лия и поэтому внеположны и добру и злу, они естественно-благостны: "Веселье, гнев, печаль, страх, любовь, ненависть и вожделение (юй) называются семью чувствами. Все семь совместно присутствуют в человеческом сердце. Однако надо ясно понимать [роль] благосмыс-лия. Взять к примеру солнечный свет: для него также нельзя указать направление и установить место. Пронизанная солнечным светом малейшая щель становится его местоположением. Пусть даже облака и туман заполнят все четыре стороны, в Великой пустоте (тай сюй) можно будет различить цвета и образы. Значит, солнечный свет неуничтожим. Из того, что облака способны затмить солнце, не следует заключать, что небо не должно рождать облака. Когда семь чувств следуют распространяющейся активности своего естества (цзы жань), все они являются деятельным проявлением (юн) благосмыс-лия и не могут быть разделяемы на добрые и злые. Однако не следует иметь здесь какую-либо нарочитость. Семь чувств, исполненные нарочитости, все вместе называются страстями (юй) и все вместе становятся затмевающими благосмыслие. Впрочем, как только появляется нарочитость, благосмыслие также само способно это осознать, а осознав - рассеять затмение и восстановить свою сущность. Как только эта задача разрешается, дальнейший труд [по нравственному самосовершенствованию] становится легким и всеобъемлющим" ("Чуанъ силу", цз. 3). Соотношение чувств-эмоций и благосмыслия Ван Янмин кратко определял следующим образом: "Благосмыслие не коснеет в веселье, гневе, скорби и страхе, однако веселье, гнев, скорбь и страх также не внеположны благосмыслию" ("Чуанъ силу", цз. 2).

Имеются свидетельства и о том, что Ван Янмин устанавливал определенную иерархию эмоций. Один из его последователей, Чжу Дэчжи (Бэньсы), сообщал: "Был задан вопрос о веселье, гневе, печали и радости. Наставник Янмин ответил: "Радость - это первосущ-ность сердца. Если имеет место радость - возникает веселье. Если имеет место противоположное радостному - возникает гнев. Если утрачивается радостное - возникает печаль. Когда отсутствуют и веселье, и гнев, и печаль, это называется истинной радостью"" (цит по.: Хуан Цзунси. "Мин жу сюэ ань" - "Отчет об учениях конфуцианцев [эпохи] Мин", цэ 5, цз. 25).

Сам Ван Янмин писал следующее: "Радость - это первосущность сердца. Не будучи тождественной с радостью - [одним] из семи чувств, [она] и не внеположна ей. Хотя совершеннрмудрым и высокодостойным особо присуща истинная (чжэнь) радость, в равной мере она присуща и обычным людям. Однако обычные люди, обладая ею, сами не знают об этом. Напротив, сами добиваются множества скорбей и горестей и сами прибавляют [к этому] обманутость и заброшенность. Но хотя пребывают в скорбях и горестях, обманутости и заброшенности, эта радость не может не находиться в них. Стоит только проникнуться одной просветляющей мыслью, оборотиться к самому себе и обнаружить подлинность, чтобы она тут же возникла" ("Чуань силу", цз. 2).

Такая трактовка заставила одного из собеседников Ван Янмина поставить перед ним вопрос ребром: "Пусть радость - это первосущность сердца, но непонятно, сохраняется ли она во время рыданий в случае кончины кого-нибудь из родителей?" Ответ Ван Янмина был столь же решителен, как вопрос: "Для того, чтобы была радость, необходимы великие рыдания. Нет рыданий - нет и радости. Несмотря на рыдания, умиротворенность этого сердца и есть радость. Первосущности никогда не присуще движение" ("Чуань силу", цз. 3).

Приоритет чувства радости, безусловно, связан с тем, что "первосущность сердца" Ван Янмин считал благосмысленной (лян чжи), т.е. преисполненной высшего и подлинного знания (чжи), атрибутом которого в конфуцианстве традиционно считалась радость: "Знающий (чжи) радуется" ("Лунь юй", VI, 23); "Оборотясь к самому себе (фанъ шэнь), обнаружить подлинность (чэн, т.е. достоверность знания и искренность чувства. - А.К.) - нет большей радости, чем эта!" ("Мэн-цзы", VII А, 4) [1].

Следует также иметь в виду, что в вэньяне, т.е. письменном литературном китайском языке, одним и тем же иероглифом выражаются как понятие "радость", так и понятие "музыка" [2], охватывающее помимо музыки массу других искусств вместе с соответствующими духовно-психическими состояниями, главное из которых - именно радость [3]. Семантическое единство "музыки" и "радости" было в конфуцианстве осмысленно и концептуально утверждено. А поскольку "музыка" рассматривалась конфуцианцами как высшее и необходимое проявление человеческой чувственности вообще, постольку "радость" естественным образом приобрела статус главного чувства. Основополагающим источником, зафиксировавшим эти представления, являются "Записки о музыке", в которых сказано: "Музыка - это радость [4], это то, что человеческие чувства не способны избежать... Музыка - это предопределение (мин1) неба и земли, основание (цзи2) уравновешенности (срединности) и гармоничности, то, чего человеческие чувства не способны избежать. Музыка есть то, с помощью чего прежние цари обнаруживали веселье".

1 Ср. с противоположным библейским принципом: "Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь" (Еккл. 1, 18).
2 Правда, этим понятиям соответствуют разные чтения: "лэ" ("радость") и "юэ" ("музыка").
3 См. также: Го Можо. Указ. соч. С. 235.
4 И понятие "музыка", и понятие "радость" здесь выражены одним и тем же иероглифом, поэтому в китайском оригинале фраза выглядит самоочевидной тавтологией.

Идейно господствовавшие во второй половине эпохи Мин последователи Ван Янмина развили и популяризировали эту тему. В частности, Ван Гэнь (1483-1540) утверждал: "Человечье сердце само в своей сущности радостно" ("И цзи" - "Посмертное собрание [произведений]", цз. 2, "Лэ сюэ гэ" - "Песня о веселом учении"). Поскольку семантика иероглифа "лэ/юэ" ("радость/музыка") в обоих указанных значениях связана с таким наивысшим проявлением чувственности, как эротика, подобные теоретические построения прекрасно согласовались с общим духом того времени, отмеченного наивысшим расцветом эротической литературы и живописи. По-видимому, не случайно одним из возможных создателей самого выдающегося китайского эротического романа "Цзинь, Пин, Мэй" ("Цветы сливы в золотой вазе") считается янминист Ли Чжи (1527-1602).

Согласно Ван Янмину, порочными чувства-эмоции делаются, становясь страстями (юй), т.е. благодаря нарушениям меры, которые суть следствия эгоистических помыслов и стремлений, обнаруживающихся в виде "любви к славе, пользе-выгоде, вещам" и являющихся атрибутами ненастоящего "эгоистического я" - сы у ("Чуань си лу", цз. 7). Главный из этих пороков - гордыня (ао), "преступлениям которой несть числа" (там же).

Искоренение страстей, с точки зрения Ван Янмина, должно автоматически привести к полному выявлению благосмысленной, абсолютно благой природы человека. Для "доведения благосмыслия до конца" (чжи лян чжи) Ван Янмин считал годными все средства, в том числе и медитирующее самопогружение в безмятежности и покое, и активную практику в социальной жизни. Достижение этой цели он связывал с выполнением нескольких рекомендаций:

1. Для начала - сосредоточенность в "спокойном сидении и пресечении дум и рассуждений", имеющая целью научить не погружению в нирвану, а "самоанализу и умению властвовать [собой]" ("Чуань силу", цз. 1).
2. Непреклонное намерение уподобиться совершенномудрому ("Чуань силу", цз. 3).
3. Личный опыт: "Если хочешь узнать, насколько горька [горькая тыква], тебе надо самому отведать [ее]" ("Чуань силу", цз. 1). Ср. афоризм Мао Цзедуна: "Если хочешь узнать вкус груши, то тебе нужно ее изменить - пожевать ее" ("Относительно практики").
4. Самопреодоление и постоянный каждодневный самоконтроль: всякую вредную мысль подстерегать, как кот - мышь (чаньский образ, ранее использовавшийся Чжу Си) ("Чуань силу", цз. 1).
5. Очищение от эгоизма, себялюбия и вредных пристрастий до конца, иначе "достаточно будет одной крупицы, чтобы нагрянули все скопища зла, влекомые друг другом" ("Чуань силу", цз. 1).
6. Самотренировка в текущих заботах: "Если проникнуть взором до самой сути, то в обязанностях сохранения достоинства и деловых обстоятельствах нет того, в чем бы благосмыслие не находило чудесного применения (мяо юн). Совсем вне пределов обязанностей сохранения достоинства и деловых обстоятельств вовсе нет благосмыслия" ("Чуань си лу", цз. 6), а еще лучше под ударами судьбы: несчастья, трудности, печали и горести - настоящие учителя ("Чуань си лу", цз. 4).
7. Ограничение существом дела; главное - сосредоточить свое внимание на основной идее ("Чуань силу", цз. 2).
8. Воздержание от форсирования всей этой деятельности: "Не нужно помогать расти [побегам, выдергивая их]" (реминисценция из "Мэн-цзы", II А, 2) ("Чуань силу", цз. 3), ибо "в доведении знания до конца все мы достигаем только того, что позволяет наше положение и возможности" ("Чуань силу", цз. 3), а "все замышляющие то, что их силами не достижимо, и добивающиеся того, на что их знания неспособны, не могут осуществлять доведение благосмыслия до конца" ("Чуань силу", цз. 2); "Природные данные у людей неодинаковы, поэтому при обучении не следует перепрыгивать через ступени. Если с людьми ниже среднего затеять разговор о природе (син2) или предопределении, они не поймут. Нужно шлифовать их потихоньку" (реминисценция из "Лунь юя", VI, 19/21) ("Чуань силу", цз. 3).

Проведенный анализ концепций сищ показывает, что за двухтысяче-летний период развития конфуцианства - от Конфуция до Ван Янмина - в нем были выдвинуты и разработаны практически все возможные решения проблемы соотношения человеческой природы с добром и злом. Этот факт реального исчерпания комбинаторно возможных ответов на поставленный философский вопрос свидетельствует прежде всего о том, что внутри традиционной китайской философии шел процесс постоянного развития в специфической форме постепенного перебора всех возможных решений тех или иных выдвинутых в древности проблем, а также перебора всевозможных взаимных комбинаций этих решений.

Причем со времени перехода конфуцианства на положение государственной идеологии в эпоху Хань [1] начала проявляться сильная тенденция к ассимиляции предшествующих концепций в качестве частных случаев более общей теории (этого не наблюдалось ранее, когда, например, Сюнь-цзы весьма категорически отвергал концепцию Мэн-цзы).

1 То, что потом конфуцианство временами утрачивало это положение, в данном случае несущественно, ибо в нем уже сформировалась и была теоретически обоснована идеологическая претензия на такой статус.

В наглядном виде весь комплекс рассмотренных решений проблемы человеческой природы можно представить следующим образом:

Доминантной в конфуцианстве все-таки была идея доброты человеческой природы. Именно эта доминанта обусловила отсутствие некоторых теоретически возможных вариантов трактовки человеческой природы (например, как потенциально или абсолютно злой). Это, в общем, вполне понятно - в противном случае конфуцианство вряд ли могло добиться положения официально господствующей идеологической системы, поскольку таковая заведомо не может быть проникнута духом антропологического пессимизма. В то же время, чтобы не выглядеть оторванной от реальной жизни утопией, такая система должна вскрывать и глубинные корни существующего в человеческом мире зла. Подобная диалектика изначального добра и изначального зла была камнем преткновения, разумеется, не только для конфуцианства. Аналогичную картину дает возможность наблюдать, например, и христианство (во всяком случае, официализированное), в котором идея изначальной доброты человеческой природы как являющей собой образ и подобие божие так или иначе доминировала над идеей первородного греха.

Помимо этого, так сказать, социально-прагматического фактора существовали и весьма важные общемировоззренческие предпосылки для исторического торжества концепции доброты человеческой природы в конфуцианстве.

Ставшее основополагающим для всего конфуцианства понимание соотношения между человеческой природой и небесным предопределением (тянь мин) было закреплено в таких фундаментальных произведениях, как "Ли цзи": "Предопределяемое небом (дословно: то, что приказывает небо. - А. К.) называется [индивидуальной] природой" ("Чжун юн", § 1), и "Чжоу и": "До истощения [исследуются] принципы, до исчерпания [раскрывается индивидуальная] природа - для того чтобы дойти до конца в том, что предопределено" ("Шо гуа чжуанъ", § 1).

Передающий здесь понятие предопределения иероглиф "мин1" имеет этимологическое значение - "устный приказ", о чем свидетельствуют входящие в его состав элементы: "рот" (коу) и "приказ" (лин). Осмысление неба как безмолвно [1] руководящей миром силы с необходимостью привело к переосмыслению миy1 как негласного предписания, предопределения, судьбы. Подобно русскому слову "судьба", так же первоначально выражавшему идею устного приказа, приговора, "суда", иероглиф "мин1" соединяет в себе значения "жизненное предопределение" и "предопределенная жизнь". Здесь же заключено объяснение того факта, что с помощью термина "мин1" образуются, казалось бы, противоречащие друг другу высказывания. Например, в "Лунь юе" смерть в одном случае определяется как мин (VI, 8,10), а в другом - как "утрата мин" (XIV, 12,13). Но ведь точно так же и по-русски о смерти может быть сказано: "Такова судьба" и "Знать, не судьба!". Все дело в том, что в первом случае под "судьбой" подразумевается жизненное предопределение, а во втором - сама жизнь, зависящая от предопределения.

1 "Несомое вышним небом не имеет ни звучания, ни запаха" ("Ши цзин", III, I, 1. 7); "Учитель сказал: "Разве небо [что-нибудь] говорит?"" ("Лунь юй", XVII, 17/18/19); "Небо не говорит" ("Мэн-изы", V А, 5).

Интересно, что в основных европейских языках имеются термины, выражающие два аксиологически противоположных понятия судьбы: судьбы как счастья (доброй судьбы) и судьбы как несчастья (злой судьбы). В древнегреческом это tyche ("попадание", "удача", "счастливый случай") и апапсё ("необходимость", "насилие", "страдание"), aisa ("доля", "жизненный век", "справедливость") и dice ("судебный приговор", "наказание", "возмездие", "кара"), moira ("часть", "доля", "владение", "счастливый удел", "счастье", но также - "несчастный удел", "кончина", "гибель") или eimarmene ("судьба", "справедливость") и ammoria ("несчастная судьба", "несчастье", "беда"), moros ("участь", "жребий", "кончина", "смерть") или potmos ("участь", "жребий", "несчастье" "смерть"); в латыни - fortuna ("случай", "удача", "успех", "счастье") [1] и fatum ("рок", "неизбежность", "неотвратимое несчастье", "гибель", "смерть") [2]; в русском - "счастье" [3] и "рок", "судьба" [4] и "участь" [5], "доля" [6] и "недоля". Нет нужды говорить, что это различие распространяется и на заимствования из классических языков в языках новоевропейских. Из приведенного попарного списка терминов явствует также связь идей счастливой судьбы и случайности и, наоборот, несчастливой судьбы и необходимости.

Китайский термин "мин1" не обладает такой парой ни в смысле оппозиции "счастье - несчастье", ни в смысле оппозиции "случайность - необходимость", имея значение предопределения как благого дара свыше (т.е. дара благого Неба). И судьба как случайность, и судьба как необходимость суть формы несвободы, которая не может быть познана, но может быть лишь угадана; напротив, предопределение допускает возможность свободы (о чем свидетельствует, например, совмещение в христианстве идей предопределения и свободы воли) и познания: "И познаете истину, и истина сделает вас свободными" (Иоан., 8, 32).

Понятие "мин1" предполагает отсутствие абсолютной необходимости в двух смыслах: как возможность изменения самого предопределения (ср. с идеей Нового завета) и как возможность подчинения ему или уклонения от него (ср. с идеей свободы воли). Подобное осмысление широко представлено уже в таких древнейших памятниках китайской идеологии, как "Шу цзин", "Ши цзин" и "Чжоу и".

1 Слепота богини Фортуны выражает идею случайности, а другой ее атрибут - рог изобилия - идею счастья.
2 О неотвратимости судьбы-фатума свидетельствуют известные максимы: Fata vo-lentem ducunt, nolentem trahunt (Послушных судьба ведет, непослушных - тащит), Fata viam invenient (От судьбы не уйдешь).
3 Идею случайности счастья как судьбы выражают пословицы: "Глупому - счастье", "Счастье, что трястье: на кого захочет, на того и нападет" (Даль В.И. Пословицы русского народа).
4 Значение "удача" в слове "судьба" выявляет выражение "не судьба" в смысле "неудача", а значение "случайность" - выражения "на произвол судьбы" и "какими судьбами". Вместе с тем "судьба", как и moira, может означать нечто прямо противоположное, т.е. злую судьбину, например: "Судьба - злодейка". Но такая судьба уже мыслится не случайной, а неизбежной, как неотвратимый рок, - "Судьбы не миновать" (ср. "Без року не умереть"), "И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет" (Пушкин А.С. Цыганы.).
5 Ср. "Охота смертная, да участь горькая".
6 Связь "доли" по преимуществу с идеей счастливого жребия явствует из пословицы: "Где нет доли, тут и счастье невелико" (Далъ В.И. Пословицы русского народа), а также из весьма прозрачной этимологии этого слова.

В "Шy цзине (гл. 26/34) говорится о "новом предопределении (синь мин), а в "Ши цзине" (III, I, 1, 1) - об "обновлении предопределения" (мин вэй синь). Согласно "Шу цзину" (гл. 43/51), "Небо изменяет (гай) предопределение"; в "Чжоу и" (гексаграмма № 49 Гэ) "изменение предопределения" (гай мин) и синонимичная ему "смена предопределения" (гэминУ фигурируют в более и менее древних частях текста соответственно. В "Шу цзине" (гл. 29/37) высказано положение: "Предопределение не является постоянным" (вэй мин бу юн чан), а в "Ши цзине" (III, I, 1,5) - его аналог: "Небесное предопределение не постоянно" (тянь мин ми чан). Там же утверждается, что "великое предопределение" (да мин) государства может быть "низвергнуто" (цин1) (III, III, 1, 7) и небесное предопределение может не быть решающим фактором, поскольку "нет не имеющих [его] изначально, но мало кто может иметь [его] в конце" (III, III, 1, 1).

Видимо, идея потенциальной изменяемости и ассоциирующееся с волевым импульсом значение "приказ" у иероглифа "мин" послужили главным основанием для широко распространенной трактовки "тянь мин" как "небесной воли". Нам такая трактовка представляется неадекватной хотя бы потому, что понятие "тянь мин" может быть противопоставлено, как это делали, например, монеты, понятию "тянь чжи", т.е. собственно понятию "небесная воля" ("Мо-цзы", гл. 26-28, 35-37). Воля в обычном понимании предполагает наличие конкретного субъекта воления (таково персонифицированное Небо у моистов), а предопределение-мин1 в стандартной конфуцианской трактовке - нет: "Если нет совершающих, а нечто совершается - это естественность (буквально: небо - тянь. - А.К.). Если нет доводящих до конца, а нечто доходит до конца - это предопределение" ("Мэн-цзы", V А, 6).

Рациональность предопределения-мин1 и нефатальность взаимоотношений между ним и человеком выступает на первый план в рассуждениях Мэн-цзы: "Нет ничего, что не было бы предопределено (фэй мин), но следует воспринимать только правильное [предопределение]. Поэтому знающий предопределение не станет под нависшей [и готовой рухнуть] стеной. Умереть, исчерпав свой Путь-дао, - это правильное предопределение. Умереть же в колодках и оковах [преступника] - не есть правильное предопределение" ("Мэн-цзы", VII А, 2) [2].

1 В современном китайском языке гэ мин трансформировалось в "революцию" (гэмин), а мин вэй am - в "реформы" (еэйсинь).
2 Ср.: "Всякий, делающий грех, есть раб греха", а не свободный человек (Ин., 8, 34).

Мэн-цзы подчеркивал, что предопределение-мин - это внешняя заданность: "Добиваясь - достигаешь, отбрасывая - утрачиваешь, при этом добиваться - полезно для достижения, поскольку это касается заключенного в самом себе. Если же добиваться того, что обладает Путем-дао, и достигать того, что обладает предопределением, то добиваться - бесполезно для достижения, поскольку это касается заключенного вовне" ("Мэн-цзы", VII А, 3). Как нечто внешнее пред-определение-мин1 самим субъектом может быть либо "утверждаемо" - ли мин ("Мэн-цзы", VII А, 1), либо "устраняемо" - фан мин ("Мэн-цзы", I Б, 4).

Разъясняя смысл "утверждения предопределения" (ли мин), Ван Янмин особо подчеркивал активный и творческий характер этого акта: "Утвердить (ли4) - это "утвердить" из [выражения] "создать и утвердить" (чуан ли). Сюда же относятся выражения такого рода: "утвердить благодать", "утвердить изречение", "утвердить достижение", "утвердить имя". Во всех случаях "утверждение" означает, что прежде никогда не бывшее ныне начинает возникать и утверждаться" ("Чуань силу", цз. 2) .

У Сюнь-цзы такой подход достиг апогея в тезисе об "ограничении небесного предопределения" - "чжи тянь мин" ("Сюнь-цзы", гл. 17). А Дун Чжуншу компромиссно признал существование двух видов предопределения: "великого предопределения" (да мин), которое "телесно" (природно) - ти, и "изменяющегося предопределения" (бянь мин), которое "политично" (социально) - чжэн1 ("Чунь цю фань лу", цз. 5, гл. 13).

Развитие подобных идей породило учение о трех типах предопределения, критически изложенное Ван Чуном. Согласно этому учению предопределение может быть либо безусловно счастливым ("правильное предопределение" - чжэн мин), либо безусловно несчастливым ("инцидентное предопределение" - цзао мин), либо счастливым или несчастливым в зависимости от добродетельности или недобродетельности поведения того, на кого оно нисходит ("соответственное предопределение" - суй мин) ("Лунь хэн", гл. 6). Так в конфуцианстве были теоретически оформлены два полюса семантики "мин1": предопределение как внешняя заданность, не зависящая от воздействий своего носителя (в этом смысле смерть есть мин1), и предопределение как внутренняя обусловленность, порождаемая всей совокупностью предыдущих поступков, т.е. жизненной линии своего носителя (в этом смысле смерть есть утрата мин1).

С конфуцианской точки зрения небесное предопределение реализовалось в следующих параметрах: верхний уровень - Космос (тянь ди), Поднебесная, государство; нижний - отдельная вещь (у), и в частности индивидуальная природа человека (жэнь син).

Утверждая возможность познания мищ, Мэн-цзы полностью следовал за Конфуцием, который говорил, что "не зная предопределения, нельзя стать благородным мужем" ("Лунь юй", XX, 3) и что сам он "в пятьдесят [лет] узнал небесное предопределение" ("Лунь юй", II, 4). Показательно при этом, что "познание небесного предопределения" Конфуций не считал высшей ступенью познания, заявляя, что в шестьдесят, а затем в семьдесят лет он достиг еще большего. Значимость предопределения для благородного мужа приравнивалась Конфуцием к значимости для него авторитета великих людей и высказываний совершенномудрых ("Лунь юй", XVI, 8).

Последователи Конфуция, основываясь на принципе гомоморфизма макрокосма и микрокосма, осмыслили возможность познания и изменения человеком своей собственной природы как возможность познания "неба" и влияния на него: "Знающий свою [индивидуальную] природу знает небо" (Мэн-цзы", VII А, 1); "Способный исчерпывающе [раскрыть] свою [индивидуальную] природу... может войти в триединство с небом и землей" ("Чжун юн", § 22). Причем под "исчерпывающим раскрытием" подразумевалось совершенное знание истинной природы и вполне адекватное этому знанию поведение. Таким образом, в трактовке первых конфуцианцев путь к воздействию на природу в целом (тянь - "небо") лежал через воздействие на индивидуальную природу (син2). И, следовательно, две формулы - "Чжуан юна" и "Чжоу и", приведенные в начале данного параграфа, описывают два вида противоположно направленных связей между природой в целом и индивидуальной природой. Эту замкнутую круговую систему можно представить с помощью следующей схемы: Две другие не менее фундаментальные формулы из "Чжун юна" и "Чжоу и" описывают этот процесс посредством понятий "Путь-дао" и "добро": "То инь, то ян - это называется Путем-дао. Продолжение этого есть добро. Оформление этого есть природа (син2)" ("Си ци чжуанъ", I, 4/5); "Руководствование [индивидуальной] природой (сит) называется Путем-дао)" (Чжун юн", § 1). Эти формулы говорят о том, что представленная на нашей схеме циркуляция есть не что иное, как Путь-дао, атрибутом которого является добро-шань, а конечным модусом - индивидуальная природа-син2. Отсюда понятен тезис Чжу Си об онтологическом первенстве добра по отношению к природе. Соотношение между шань и син2, следовательно, мыслится так же, как соотношение между дао и дэ. Путь-дао несет с собою добро-шанъ, которое, как было показано в § 2 главы III, сопричастно благо-дати-дэ, в свою очередь являющейся "завершением" (дуанъ) индиви-дуаньной природы-син2 ("Ли-цзи, гл. 17/19).

Таким образом, хотя в качестве эквивалента иероглифа "мин1" в практике перевода и утвердилось слово "судьба", несомое им понятие гораздо точнее выражает термин "предопределение". В конфуцианстве понятие "мин" представляет идею рациональной и нефатальной, а потому доступной познанию и пониманию детерминированности, которая как благо даруется человеку свыше. Именно такое понимание мин2 и явилось одним из важнейших теоретических факторов, определивших доминирующее положение в конфуцианстве идеи сущностной доброты человеческой природы, поскольку последняя считалась предопределяемой благим "небом".

1. Алексеев В.М. Китайская литература. М., 1978.
2. Антология даосской философии / Сост. В.В. Малявин и Б.Б. Виногродский. М., 1994.
3. Бамбуковые страницы: Антология древнекитайской литературы / Сост. И.С. Лисевич. М., 1994.
4. Бурое В. Г. Мировоззрение китайского мыслителя XVII века Ван Чуаныпаня. М., 1976.
5. Быков Ф.С. Зарождение общественно-политической и философской мысли в Китае. М., 1966.
6. Васильев Л.С. Культы, религии, традиции в Китае. М., 1970.
7. Васильев Л.С. Проблемы генезиса китайского государства. М., 1983.
8. Вэн-цзы. Познание тайн. Дальнейшее развитие учения Лао-цзы. СПб., 1999.
9. Го Можо. Философы древнего Китая. М., 1961.
10. Го юй (Речи царств) / Пер. B.C. Таскина. М., 1987.
11. Гэ Хун. Баопу-цзы / Пер. Е.А. Торчинова. СПб., 1999.
12. Древнекитайская философия: В 2 т. М., 1972-1973.
13. Древнекитайская философия. Эпоха Хань. М., 1990.
14. Жюльен Ф. Путь к цели: в обход и напрямик. Стратегия смысла в Китае и Греции. М., 2001.
15. Жюльен Ф. Трактат об эффективности. М.; СПб., 1999.
16. Зенгер X. фон. Стратагемы в китайском искусстве жить и выживать. М., 1995.
17. Иванов А.И. Материалы по китайской философии. Введение. Школа фа. Хань Фэй-цзы. СПб., 1912.
18. Избранные произведения прогрессивных китайских мыслителей нового времени (1840-1897). М., 1960.
19. Искусство властвовать // Ли Гоу. План обогащения государства. План усиления армии. План успокоения народа (XI в.) / Пер. З.Г. Лапина. Лю Шао. О человеческом существе (III в.) / Пер. Г.В. Зиновьева. М., 2001.
20. История китайской философии / Пер. B.C. Таскина. М., 1989.
21. Китайская военная стратегия / Сост. В.В. Малявин. М., 2002.
22. Китайская философия: Энциклопедический словарь. М., 1994.
23. Китайский эрос / Сост. А.И. Кобзев. М., 1993.
24. Китайские социальные утопии. М., 1987.
25. Книга правителя области Шан / Пер. Л.С. Переломова. М., 1993.
26. Кобзев А.И. "Великое учение" - конфуцианский катехизис // Историко-философский ежегодник. 1986. М., 1986.
27. Кобзев А.И. Философия китайского неоконфуцианства. М., 2002.
28. Кобзев А.И. Эрос за китайской стеной. М., 2002.
29. Конрад Н.И. Избранные труды. Синология. М., 1977.
30. Конфуцианство в Китае: проблемы теории и практики. М., 1982.
31. Кравцова М.Е. История культуры Китая. СПб., 1999.
32. Лапина З.Г. Политическая борьба в средневековом Китае. М., 1970.
33. Личность в традиционном Китае. М., 1992.
34. Люйши Чунъцю. Весны и осени господина Л юя. Лао-цзы. Дао цэ цзин (Трактат о Пути и Доблести) / Пер. ГА. Ткаченко. М., 2001.
35. Малявин В.В. Китайская цивилизация. М., 2000.
36. Мартынов А.С. Конфуцианство. "Лунь юй". СПб., 2001.
37. Маслов А.А. Мистерия Дао. М., 1996.
38. Мэн-цзы / Пер. B.C. Колоколова. СПб., 1999.
39. От магической силы к моральному императиву: категория дэ в китайской культуре. М., 1998.
40. Переломов Л.С. Конфуцианство и легизм в политической истории Китая. М., 1981.
41. Переломов Л.С. Конфуций. "Лунь юй". М., 1998.
42. Петров А.А. Ван Би. Из истории китайской философии. М.;Л., 1936.
43. Петров А.А. Ван Чун - древнекитайский материалист и просветитель. М., 1954.
44. Письмена на воде. Первые наставники чань в Китае / Сост. А.А. Маслов. М., 2000.
45. Позднеева Л.Д. (пер.). Атеисты, материалы, диалектики Древнего Китая.
46. Ян Чжу, Лецзы, Чжуан цзы. М., 1967.
47. Померанцева Л.Е. Поздние даосы о природе, обществе и искусстве ("Хуайнаньцзы" - II в. до н.э.). М., 1979.
48. Китайский философ Мэн-цзы / Пер. П.С. Попов. М., 1998.
49. Проблема человека в традиционных китайских учениях. М., 1983.
50. Религии Китая: Хрестоматия/ Сост. Е.А. Торчинов. СПб., 2001.
51. Рубин А.В. Личность и власть в Древнем Китае. М., 1993.
52. Сыма Цянъ. Исторические записки (Ши цзи) / Пер. Р.В. Вяткина и B.C. Tacкина: В7 т. М., 1972-1996.
53. Торчинов Е.А. Даосизм. СПб., 1998.
54. У-цзин. Семь военных трактатов Древнего Китая. СПб., 1998.
55. Феоктистов В.Ф. Философские и общественно-политические взгляды Сюньцзы. М, 1976.
56. Фэн Юланъ. Краткая история китайской философии. СПб., 1998.
57. Чжан Бодуань. Главы о прозрении истины (У чжэнь пянь) / Пер. Е.А. Торчинова. СПб,, 1994.
58. Чжуан-цзы. Ле-цзы/ Пер. В.В. Малявина. М., 1995.
59. Этика и ритуал в традиционном Китае. М., 1988.
60. Ян Юн-го. История древнекитайской идеологии. М., 1957.