В практической философии Иммануила Канта (Immanuil Kant, 1724-1804) основные тенденции новоевропейской этики - к утверждению автономии человека и рациональному обоснованию морали - достигли своей вершины. Кант с наибольшей полнотой и последовательностью выразил эти два принципа: свобода и разум суть непременные предпосылки моральности личности. При этом Кант представил мораль как своеобразное средство принуждения к поступкам - через долженствование, специфическим выражением которого является нравственный закон в форме категорического императива. Этику Канта обоснованно называют этикой долга, или этикой категорического императива.

Практическая философия Канта получила развитие в трех фундаментальных произведениях: "Основание метафизики нравов" (1785), "Критика практического разума" (1788) и "Метафизика нравов" (1797) [1]. Этические проблемы Кант рассматривает и в ряде других своих работ.

1 Большинство кантовских работ по практической философии опубликованы на русском языке, причем в разных переводах. "Основание метафизики нравов" (пер. Л.Д.П. под ред. В.М. Хвостова, уточненный А.П. Скрипником) и "Критика практического разума" (пер. Н.М. Соколова, уточненный Ц.Г. Арзаканьяном) далее цитируются по: Кант И. Лекции по этике / Общ. ред., сост., вступ. ст. АЛ. Гусейнова. М., 2000; "Метафизика нравов" (в пер. С.Я. Шейнман-Топштейн и Ц.Г. Арзаканьяна) - по: Кант И. Соч.: В 6 т. / Под общ. ред. В.Ф. Асмуса, АВ. Гулыги, Т.И. Ойзермана. М., 1965. Т. 4 (2).

Условия этического исследования. Названные работы Канта обычно причисляют к этическим. Признавая справедливость такой их квалификации, необходимо иметь в виду, что Кант установил довольно строгие рамки и условия исследования морали. Как "Основание", так и "Критика" предваряются точными методологическими замечаниями, без которых невозможно теоретическое рассуждение о нравственности. И оба произведения являются по сути дела философским введением в учение о морали.

Уже в лекциях по этике, которые Кант читал в Кенигсбергском университете в начале 1780-х годов, он ставил вопрос о принципе нравственности. Всякая наука, по Канту, должна иметь первый принцип; такой принцип важен и для науки о морали. Без него невозможен единый критерий оценки того, что является добром или недобром. Обращаясь к истории философии, Кант показывал, что возможны два подхода к установлению принципа морали: один выводит мораль из эмпирических начал, другой - из интеллектуальных. Эмпирические начала могут быть внутренними (физическое или моральное чувство) или внешними (воспитание, обычаи, политическая власть). В системах, основывающихся на интеллектуальных началах, мораль покоится в рассудке и постигается до всякого опыта (apriori); при этом интеллектуальные основания морали также могут быть внутренними (когда действия человека соотносятся с его рассудком) или внешними (когда действия человека соотносятся с "другим, чуждым, существом", т.е. неким божественным началом) [1].

Этика определяется Кантом как наука о законах свободъ?. Действия по законам свободы, т.е. свободные действия возможны при условии, что они независимы от каких-либо принципов, основывающихся на опыте, или от целей, имеющих практический результат. Это - действия, основывающиеся исключительно на рациональных основаниях. Поэтому при том, что в этике есть эмпирическая часть, которую Кант называет "практической антропологией" [3], она должна начинаться с метафизики - метафизики нравов, или "чистой моральной философии", совершенно свободной от какого бы то ни было эмпирического содержания. Метафизика нравов вскрывает первопринцип морали, и на этой основе строится эмпирическое изучение нравственности.

1 Кант И. Лекции по этике // Кант И. Лекции по этике. С. 45-47. Эта схема в развернутом виде представлена Кантом в "Критике практического разума" (Указ. соч. С. 313).
2 См.: Кант И. Лекции по этике. С. 47; Основание метафизики нравов // Указ. соч. С. 224.
3 Кант И. Основание метафизики нравов // Указ. соч. С. 225. Этико-антропологическая проблематика представлена в части одного из наиболее поздних произведений Канта - "Антропология с прагматической точки зрения" (1798) (Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1966. Т. 6. С. 349-588).

Это суждение самоочевидно для кенигсбергского мыслителя. Он допускает и ряд других очевидностей, например, моральный закон существует; моральный закон "абсолютно необходим"; добрая воля существует, и она есть единственное проявление неограниченного добра. Эти положения внутренне связаны. Добрая воля - это не некая изначальная способность человека, но это требуемая характеристика существующей способности - способности воления. Как таковая она безусловна: "Добрая воля добра не благодаря тому, что она приводит в действие или исполняет, не в силу пригодности к достижению какой-либо поставленной цели, а только благодаря волению, т.е. сама по себе" [1]. Добрая воля, в свою очередь, обусловливает моральность всех остальных качеств и способностей человека; без нее они в моральном плане ни положительны, ни отрицательны.

Понятие долга. Понятие доброй воли Кант разъясняет через понятие долга. Он специально обращает внимание на недопустимость трактовки долга как свойства человеческой природы и вообще не допускает сведения каких-либо моральных определений к природе. Долг - это "практически безусловная необходимость поступка" [2]. Это значит, что поступок из долга безотносителен к конкретным обстоятельствам его совершения - он не выводится из опыта и не оправдывается опытом. Это действие не ради пользы и не из симпатии. Его оправдание - исключительно в разуме. Поэтому требование долга оказывается значимым "для всех разумных существ".

Различные действия людей по-разному относятся к долгу. Есть большой класс действий, положительно значимых для человека, однако не соответствующих долгу. Таковы полезные действия, т.е. приводящие к искомому результату, однако противоречащие долгу и не отвечающие нравственному критерию. Например, полезны для действующего лица, но противоречат долгу эгоистические действия, т.е. такие, в которых интересы лица ставятся безусловно выше интересов другого человека. Далее, есть действия, которые внешне соответствуют долгу, но не являются нравственными по существу. Так, люди могут совершать действия, сообразные долгу, из эгоистических мотивов, сообразные с долгом, но не из долга, а из склонности и благорасположения. Такие поступки, говорит Кант, заслуживает похвалы и поощрения, но не нравственного одобрения. Лишь совершение поступка из долга придает ему нравственное достоинство.

Поскольку же поступок из долга совершен не ради некой цели, которая посредством него достигается, а ради самого долга, постольку его моральная ценность зависит "не от действительности объекта поступка, а только от принципа воления, согласно которому поступок был совершен" [3]. Принцип воления априорен и формален в отличие от побудительного стимула, который материален, т.е. направлен на содержательно или предметно определенные цели.

1 Кант И. Основание метафизики нравов // Указ. соч. С. 229-230.
2 Там же. С. 253.
3 Там же. С. 234.

Обобщая эти характеристики, Кант приходит к следующему выводу: "Долг есть необходимость поступка из уважения к закону" [1]. Закон - единственный фактор, определяющий волю извне. Изнутри же воля определяется чистым уважением к закону. Это значит, что его исполнение всегда предпочитается следованию каким-либо склонностям. Моральная ценность поступка определяется, по Канту, самим по себе стремлением к исполнению закона, а не искомым или даже полученным результатом.

Противопоставление долга и склонности - одна из характерных черт кантовской этики. Под склонностью Кант понимал любые влечения и порывы, которые отвечают потребностям, материальным интересам или душевному настрою человека. Даже, благодеяние, оказанное только из симпатии, участливости или благорасположения, хотя и полезно благодетельствуемому, мало свидетельствует о моральности благодетеля. Совершение благодеяния есть долг. И потому моральность человека, оказывающего благодеяния, определяется тем, руководствуется ли он долгом. В этом же духе Кант трактует и заповедь "Люби Бога больше всего, а ближнего своего, как самого себя", которую он называет "сердцевиной всех законов". Любовь к Богу как чувственная любовь, как склонность вообще невозможна. Чувственная любовь к человеку возможна, но она не может быть предписана как заповедь. Так что и в том, и в другом случае речь идет не о склонности и влечении, а об уважении к закону. "Любить Бога - значит охотно исполнять его заповеди; любить ближнего - значит охотно исполнять по отношению к нему свой долг" [2].

1 Кант И. Основание метафизики нравов.
2 Кант И. Критика практического разума // Указ. соч. С. 346. В другом месте Кант рекомендует различать "душевный подъем", который бывает очень непостоянным, и "подчинение сердца долгу", характеризующееся более продолжительным влиянием (Критика практического разума. С. 398).

Таким образом, возвращаясь к вопросу о первопринципе воли как доброй воли, следует указать на общую законосообразность поступков.

Виды императивов. Категорический императив. Человек может определяться в своей воле субъективно, т.е. произвольно выбирать себе правила совершения поступков. Субъективные правила воления Кант называет максимами. Обычно человек избирает максиму сообразно со складывающимися условиями жизни, по склонности или по неведению. Максима является моральной, если она согласована с нравственным законом и определена человеком на основе осознания им нравственного долга. Человек должен стремиться к тому, чтобы максима его поступка могла стать частью всеобщего законодательства, и он способен согласовывать свои индивидуальные максимы с нравственным законом благодаря тому, что он свободен.

В отличие от субъективного принципа, объективный принцип задается разумом и потому является велением. Объективный принцип веления Кант называет императивом.

Все императивы выражаются через долженствование. Однако характер их веления может быть разным. Совершение одних поступков необходимо ради достижения определенного практического результата; совершение других ценно и важно само по себе, безотносительно к какой-либо практической цели. Первый тип императивов - это гипотетические императивы, и их два, второй - это категорический императив, и он один.

Все императивы направляют человека к благу, хотя и по-разному. Гипотетические императивы ориентируют человека на какую-нибудь цель, возможную или действительную. Их, как было сказано, два: императивы, ориентирующие на достижение некой возможной цели - это "технические правила умения"; а императивы, ориентирующие на достижение некой действительной цели - это "прагматические советы благоразумия" [1]. Императивы умения и благоразумия нельзя отнести к нравственности, поскольку они целиком зависят от преходящих внешних или внутренних обстоятельств; их исполнение направлено к цели, не имеющей прямого отношения к нравственности.

Особенность категорического императива заключается в том, что он не ориентирует на какую-либо цель, но требует определенного рода поведения самого по себе. Это и есть моральный закон. Категорический императив "касается не содержания поступка и не того, что из него должно последовать, а формы и принципа, из которого следует сам поступок; существенно хорошее в этом поступке состоит в образе мыслей, последствия же могут быть какие угодно" [2].

1 Кант И. Критика практического разума. С. 244-245, 247.
2 Там же. С. 246.

Категорический императив - один. Но выражается он в различных формулах. Принципиально значимыми являются три формулы, или практических принципа категорического императива.

Первый принцип утверждает необходимость согласования индивидуальной максимы с всеобщим законодательством: "Поступай только согласно такой максиме, относительно которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом" [1]. В этом принципе находит отражение надситуативный и имперсональный, а, значит, универсальный характер нравственного веления: поступая определенным образом в отношении конкретного лица, человек как бы предполагает, что он поступил бы таким же образом в отношении любого другого лица, и в отношении него любое другое лицо поступило бы так же. Человек по своей воле утверждает правило, которое становится "всеобщим законом природы". Идею всеобщего характера моральных форм под разным видом выражали моральные философы и до Канта, однако только Кант сформулировал ее адекватным образом, выделив универсальность как одну из фундаментальных характеристик нравственности.

Второй практический принцип привносит в действие категорического императива определенные ограничения. Человек не вправе утверждать в качестве всеобщих какие угодно правила. Полагание правила как всеобщего должно одновременно соотноситься с целью самой по себе. Такой единственной целью является, по Канту, человек. Поэтому во всех действиях должно руководствоваться следующим императивом: "Поступай так, чтобы ты всегда использовал человечество и в своем лице, и в лице всякого другого человека также как цель, но никогда - только как средство" [2]. Ограничение, которые накладывает на действия второй принцип, по существу носит содержательный характер: можно представить тирана, столь последовательного, что он готов придать произволу признак всеобщности - по логике, что сильный всегда прав. Вторым принципом устанавливается, что всеобщность не является единственным качеством моральности поступка; моральный поступок еще и содержательно определенен: он должен быть ориентирован на человека как такового, безотносительно к каким-либо внешним обстоятельствам или характеристикам. Но привнесение категории цели самой по себе в понятие категорического императива имеет и теоретический смысл: существование цели самой по себе предполагается безусловным характером долженствования; цель сама по себе является оборотной стороной безусловности долженствования [3].

1 Кант И. Критика практического разума. С. 250.
2 Там же. С. 256.
3 См.: Скрипник А.П. Категорический императив Иммануила Канта. М., 1978. С. 63-68.

Третий практический принцип задает характер категорического веления и статус законодательствующей воли. Утверждая некую максиму в качестве всеобщей, человек полагает ее как органичную часть всеобщего законодательства. Нравственная воля проявляет себя не только как законодательствующая воля, но и как воля, подчиняющаяся закону. Посредством третьего практического принципа Кант, не давая его строгой формулы, утверждает, что воля "должна быть не просто подчинена закону, а подчинена ему так, чтобы она рассматривалась также как самой себе законодательствующая и именно лишь поэтому как подчиненная закону (творцом которого она может считать самое себя)" [1].

Существенным моментом третьего практического принципа категорического императива является то, что он отражает автономию воли (греч. ???, autonomia, от ???, auto - сам + ???, nomos - закон) нравственного субъекта. Как и идея цели самой по себе, идея автономии воли содержится в представлении о безусловности долженствования. Поскольку долженствование не обусловлено никакими внешними факторами, постольку и воля, через которую долженствование себя обнаруживает, "не может зависеть от какого-нибудь интереса" [2]. Кант замечает, что многие мыслители связывали моральное долженствование с законом, но их мысль не доводилась до положения, что это закон, который человек устанавливает для себя сам; но именно как всеобщий закон. Канту, таким образом, принадлежит заслуга введения этого важного этического понятия - "принципа автономии воли", который он противопоставляет принципу гетерономии (греч. ???, heteronomia, от ???, heteros - иной) [3]. Принцип автономии доброй воли в наиболее абстрактной форме представляет традиционную для моральной философии идею бескорыстия, или незаинтересованности морального мотива.

1 Кант И. Основание метафизики нравов // Указ. соч. С. 258.
2 Там же. С. 258.
3 Там же. С. 259.

Возможность свободы. В автономии воли, т.е. ее независимости от внешних воздействий и внутренних влечений, - фундамент человеческой свободы. В той мере, в какой человек (и вообще каждое разумное существо) обладает волей, он свободен. Ведь человек обладает практическим разумом, а разум по своей природе не может руководствоваться чем-то иным, нежели собственные суждения.

Трезво представляя себе человека, Кант понимает, что человек свободен именно как обладающий разумом. Но человек еще и чувствующее существо. Опыт познания, говорит Кант, приводит нас к пониманию различия чувственно воспринимаемого мира и мира рассудочного. Опыт самопознания свидетельствует о том, что и человек принадлежит к двум мирам: как чувствующее и Восприимчивое существо он принадлежит к чувственному миру, а как субъект чистой деятельности - к миру интеллектуальному. Как принадлежащий феноменальному, чувственно воспринимаемому миру, человек подчинен законам природы. Однако как принадлежащий к ноуменальному [1], умопостигаемому миру, человек подчиняется законам, не зависимым от природы и коренящимся только в разуме. В этой своей определенности человек и может быть свободным.

1 Понятия "homo phaenomenon" и "homo noumenon" Кант использует в "Метафизике нравов", относя первое к человеку, т.е. природному существу, а второе - к личности, т.е. разумному существу (Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 4 (2). С. 149).

В независимости от чувственного мира проявляется негативная свобода человека. Развивая философскую традицию, идущую от Августина, Кант усматривал действительную человечность и моральную ценность в позитивной свободе, которая проявляется в доброй воле как воле, подчиненной нравственному закону, законосообразной и самозаконодательствующей. Развитие от негативной свободы к позитивной можно проследить у Канта в переходе от первого практического принципа категорического императива ко второму и в снятии этого перехода - в третьем принципе.

Учение об обязанностях. Принципы изучения и понимания нравственности, разъясненные в "Основании" и "Критике практического разума", Кант применяет в "Метафизике нравов" и других работах для изучения нравственности как таковой. Кантово понятие нравственности вполне соразмерно тому, относительно широкому, с современной точки зрения, понятию, которое оно сохраняло и в конце XVIII в. Учение о нравственности включает, по Канту учение о праве и учение о добродетели. Кант и в этом произведении рассматривает именно метафизические начала учений о праве и добродетели, имея в виду, что предметом его анализа являются чистые формы нравственности, которые в свою очередь должны быть применены к случаям, имеющим место в опыте. Кант тем самым понимает нравственность как сферу законодательства вообще. Последнее делится на "юридическое законодательство", для которого важно лишь само по себе соответствие поступка закону безотносительно к мотиву (поступки, характеризующиеся лишь внешним соответствием закону, Кант называет легальными), и на "этическое законодательство", для которого необходимо, чтобы соответствующий закону поступок мотивировался идеей долга (поступки, обусловленные самим по себе уважением к закону, Кант называет моральными) [1].

1 Кант И. Метафизика нравов // Соч.: В 6 т. Т. 4 (2). С. 125-126.

Соответственно Кант делит и обязанности (как предметно определенное выражение долга) - на правовые обязанности (officia juris), т.е. такие, для которых возможно внешнее законодательство, и обязанности добродетели (officia virtutis), для которых не может быть внешнего законодательства, поскольку они направлены к цели, которая сама есть также и долг. А обязанности добродетели - на обязанности по отношению к себе и обязанности по отношению к другим. Они ориентируют человека, соответственно, на собственное совершенство (как деятельную культуру разума и воли) и чужое блаженство (как долг делать цели других моими собственными). Раскрывая эти обязанности, Кант разбирает важные этические вопросы, касающиеся моральных решений и человеческих отношений.

Гeopг Вильгельм Фридрих Гегель (Georg Wilhelm Friedrich Hegel, 1770-1831) принадлежит к числу тех немногих в Новое время философов, кто приобрел широкую известность как университетский профессор. Он преподавал в университетах в Йене, Гейдельберге, Берлине, был ректором привилегированной гимназии в Нюрнберге, его перу принадлежат специальные работы, посвященные преподаванию философии в университетах и в гимназиях. Это наложило определенный отпечаток на тематику его произведений, в особенности тех, что были подготовлены учениками по его рукописям и конспектам лекций его студентов и опубликованы посмертно. Это - лекции по философии истории, философии религии, эстетике, истории философии. В конце XVIII - первой трети XIX вв., т.е. в период наивысшей творческой активности Гегеля и, может быть, во многом благодаря ему происходит та дифференциация философского знания, которая была обусловлена задачами университетского образования и предопределила характер и структуру профильного преподавания философии вплоть до нашего времени.

При том, что Гегель читал курсы по различным областям философского знания, проблемы этики рассматривались им не в курсе моральной философии, традиционном для европейских университетов, а в более широком курсе философии права. Однако, этические [1] вопросы так или иначе затрагиваются им во всех курсах лекций и произведениях, обращенных к философии духа.

1 Гегель практически не употребляет термины "этика", "этический". Поскольку понятия "мораль" и "нравственность" наполнены у Гегеля особенным содержанием, в данном параграфе термин "этический" используется для обобщенного обозначения того, что в обычной философской лексике выражается понятием "мораль" ("нравственность").

Место этической проблематики в системе Гегеля. Система Гегеля складывается из трех основных частей - логики (которая включает в себя онтологию и гносеологию), философии природы и философии духа. В философии духа Гегель рассматривает заключительный этап в цикле развертывания абсолютного духа, который отчуждается от себя как от чистой идеи (являющейся предметом логики), обнаруживает себя в отчужденном физическом мире (предмет философии природы) и возвращается к себе в истории человечества. В философии духа абсолют обретает конкретность и самосознание и становится истинным духом. Мораль, по Гегелю, является одним из этапов восхождения абсолютного духа к самому себе.

Предметность этики в философии Гегеля дифференцируется. Уже в ранних своих произведениях он стремится понять эту сторону человеческого духа как реально содержащую абстрактные и конкретные определения. Так появляется различие между моралью (Moralitat) и нравственностью (Sittlichkeit). Это различие проводится уже в произведении, завершающем ранний период гегелевского творчества - в "Феноменологии духа" (1807), а также в "Лекциях по истории философии", где нравственность трактуется как форма духа, предшествующая морали. Так, Сократ, для Гегеля, выступает той исторической фигурой, которая своей деятельностью и своей позицией знаменует поворот в мышлении человечества. Как истинный философ Сократ ставит под вопрос существующий порядок вещей; он сам чувствует неуверенность в оценке бытующих нравов и провоцирует эту неуверенность в других. С Сократа начинается рефлексивное сознание, т.е. сознание в собственном смысле слова. С рефлексии, с сознания себя, с вопрошания о действительности закона и, значит, с освобождения сознания начинается мораль [2].

2 Гегель. Лекции по истории философии [II, I, II, В]. М., 1932. С. 53-54.

В "Философии духа", третьем томе "Энциклопедии философских наук" (1817), а затем и в последней опубликованной работе Гегеля - "Философии права" (1820) мораль и нравственность рассматриваются как элементы в развитии объективного духа от абстрактного права, выраженного в формальной свободе индивида, к государству как всеобщей и объективной свободе. Если мораль - это сфера реальной свободы, в которой субъективная воля полагает себя также и как объективная воля, свободная не только в себе, но и для себя, как рефлексия самосознания к добру, как совесть, то нравственность - это сфера практической свободы, субстанциональной конкретности воли, возвышающейся над субъективным мнением и желанием, это - реально существующие законы и учреждения.

Многие исследователи философии Гегеля видят в так выстроенной системе философии духа осуществленный им переход от формальной этики внутренней убежденности Канта к социально содержательной социальной этике [1]. Действительно, наиболее важная заслуга Гегеля в истории моральной философии состоит в теоретически обоснованном представлении "морально-нравственной" сферы как не только проблемно, но и предметно дифференцированной. Мораль как определенность личности в отношении самой себя и нравственность как определенность личности в отношении общества и как форма организации самого общества рассматриваются Гегелем как различные этапы в развитии духа, но не как рядоположенные, сопряженные и взаимоопосредствованные сферы духовного опыта. Тем не менее соотнесение этих феноменов в рамках единой теоретической системы стало важным шагом в преодолении антитезы этики личности и этики общества в моральной философии.

1 Гусейнов А.А., Иррлитц Г. Краткий очерк истории этики. М., 1987. С. 473.

Однако сферой объективного духа, раскрытой в философии права, не исчерпывается этическая предметность в философии Гегеля. Она развивается и в сфере абсолютного духа, охватывающей искусство, религию и философию. В религии откровения она достигает максимальной высоты. Этическая проблематика не получила развития при обсуждении религии откровения в "Философии духа". Однако она пространно обсуждается в различных работах, посвященных философии религии, а в "Лекциях по философии религии" (которые Гегель читал трижды на протяжении 1820-х годов и в последний год жизни) - наиболее полно. В рамках философии религии этическая картина, заданная системой права, преодолевается (диалектически снимается), и без образа морали, раскрываемого в рамках религии откровения, эта картина не может считаться полной.

Диалектика свободы. Развертывая систему права, Гегель, как было сказано, попытался охватить все разнообразие человеческих отношений вплоть до государственных отношений и даже всемирной истории. В этих рамках развивается свобода - от свободы индивидуальной воли к абсолютной свободе государства. Собственно, без духовного, без свободы невозможно право. Свобода, указывал Гегель, есть субстанция права, и "определение и система права есть царство осуществленной свободы, мир духа, порожденный им самим как некая вторая природа" [1]. Говоря об осуществленной свободе, Гегель имел в виду систему права в ее завершенности. Но свобода обретает свое царство не сразу, ее развитие сопровождает становление системы права.

Свобода характеризует волю. Свободная воля стремится к объективации в чувственном материале, в вещи, во внешних предметах. Это первый вид свободы. Он обнаруживается в собственности, в договоре (как опосредованной форме той же собственности) и в неправе, или нарушении права, т.е. преступлении и последующем наказании. Это свобода в рамках абстрактного права. Индивид здесь свободен сам по себе и в отношении к принадлежащим ему вещам. Эта свобода абстрактна и негативна, поскольку практически она может проявиться лишь в обладании вещью или отказе от нее. В крайнем проявлении негативная свобода обнаруживается в самоубийстве.

Но абстрактная свобода есть в то же время несвобода, поскольку субъект обусловлен внешним. Отрицание этого внешнего, отказ от власти вещей есть условие свободы более высокого типа - свободы личности в себе самой, во внутреннем, в субъективном. Такова моральная свобода. При освобождении от давления внешнего главным становится понимание и намерение, самостоятельно определенная цель. Воля стремится проявить себя, реализовать цель. "Деятельное обнаружение воли в этой свободе есть поступок", - говорит Гегель и добавляет, что воля признает себя ответственной только за то, о чем она знала, и чего хотела [2]. Как правило, именно это и называется свободой в "европейском смысле". Благодаря этой внутренней свободе человек приобретает знание различия добра и зла. Иными словами, в сферу морального входит отнюдь не только добро, но и зло, поскольку морально свободный индивид обладает умыслом и несет за его осуществление ответственность.

1 Гегель Г.В.Ф. Философия права [§ 4] / Пер. с нем. Б.Г. Столпнера и М.И. Левиной; Ред. ДА. Керимов и B.C. Нерсесянц. М., 1990. С. 67.
2 Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук [§ 503]. М., 1977. Т. 3. С. 334.

Принятием ответственности, т.е. практическим проникновением свободной воли во внешнее существование преодолевается моральность и внутренняя субъективная свобода, и воля соединяется со своим наличным бытием, идея добра через действие воления приобретает свою действительность. Для Гегеля важно показать, что на уровне нравственности личность не только существует для себя, заботится о себе, но вместе с тем и обусловлена целым, в рамках которого она только и существует - и в этом смысле существует в своей всеобщности.

В сфере нравственности приобретают значение такие понятия, как обязанность, справедливость, добродетель, ибо все они предполагают соединение единичного существа с социальным целым. Объективными формами нравственности являются семья, гражданское общество и государство, в котором свобода достигает своей максимальной мыслимой полноты - как свобода абсолютного духа [1].

Понятая исключительно в контексте конкретно-исторических условий прусского государства, философия права Гегеля оценивалась многими комментаторами как политически консервативная и идеологически ангажированная. Однако вне этих узких рамок - в более широком философском контексте философия права представляет собой учение об условиях возможности индивидуальной свободы в социально-организованном мире и Действительности этой свободы в социально и политически ориентированной практике.

Назначение человека - так называется параграф в "Лекциях по философии религии", в котором Гегель раскрывает перспективу этического совершенствования человека. Он, по существу, продолжает и завершает картину этического развития, представленную в "Философии права".

Но начинается рассуждение с антитезы доброго и злого начал в природе человека, которая была задана учениями Ж.Ж. Руссо о природной доброте естественного индивида (дикаря) и И. Канта, выдвинувшего почти скандальный тезис: "Человек по природе зол" [2].

1 В рамках этого систематического рассуждения Гегель затрагивает, разбирает и репроблематизирует множество различных этических проблем, рассмотрение которых выходит за ограниченные рамки данного издания. Большинство современных русских изданий содержат подробные предметные указатели, позволяющие легко ориентироваться в проблемно-тематическом пространстве гегелевских текстов.
2 В таком виде этот тезис представлен в первой части " Религии в пределах только разума" (Кант И. Трактаты и письма / Отв. ред. и авт. вступит, ст. А.В. Гулыга. М., 1980. С. 102).

Что значит, что человек по природе добр? Поскольку человек создан по образу и подобию Бога, то сказать, что человек добр, значит сказать, что он не раздвоен, а значит, самодостаточен. Но от природы он добр "в себе", т.е. только "по понятию", непосредственно. Человеку, доброму от природы, или "по понятию", еще предстоит стать добрым как физическому существу, т.е. в действительности. "Дух, - говорит Гегель, - состоит как раз в том, чтобы не быть природным и непосредственным" [1].

Суждение же, что человек по природе зол, наоборот, прямо указывает на то, что человек не должен оставаться таким, каков он от природы, и должен выйти за пределы своей непосредственности. Однако вначале это движение духа рождает раздвоение, через которое человек преодолевает природность, изначальность, развивается. Гегель различает природность по понятию и "конкретную природность". Как конкретно природное существо человек подвержен своим страстям и является рабом своих вожделений. Он способен волить, и в этом смысле он уже не животное. Но поскольку он раб вожделений, его законом является природная непосредственность.

Гегель высказывает в связи с этим важную мысль о том, что отприродное добро невинно, и оно не добро, потому что человек не отвечает за него. "Невинность означает отсутствие воли, она означает отсутствие зла, а тем самым и добра" [2]. Действительно добрый человек является таковым по своей воле. Природный человек эгоистичен; от доброго же человека требуется, чтобы он соотносил свои действия с всеобщими законами.

1 Гегель Г.В.Ф. Лекции по философии религии [III, II, 3] // Гегель Г.В.Ф. Философия религии. М., 1977. Т. 2. С. 256.
2 Там же. С. 257-258. Эта мысль будет впоследствии обыграна К. Марксом в "Святом семействе" на примере образа Флер де Мари из романа Э. Сю "Парижские тайны" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е соч. М., 1955. С. 187).

Поскольку моральность, по Гегелю, выражается в самосознательности, то постановка вопроса о природной изначальности доброты или зла в человеке несостоятельна. Признать изначальность добра или зла, значит допустить, что моральность сводится к желанию и произволу. Между тем, моральность проявляется в свободе воли, т.е. в способности человека решать, решаться на что-то, наконец в поступке. Решения и поступки человека должны быть культурными, морально образованными. А образованный, воспитанный человек это человек, переживший превращение, "реконструкцию", как говорит Гегель, преодолевший свою природу и для этого сознательно отнесшийся к себе-природному, сделавший себя предметом своего рассмотрения и познания.

Поскольку именно вследствие познания себя человек обнаруживает природное зло в себе, то познание оказывается источником зла. Именно так познание представлено в христианстве: познанием опосредствован первородный грех. В той мере, в какой "зло налично в сфере познания", "познание само есть зло" [1]. Познание есть зло, но без познания невозможна реконструкция и моральное образование человека. Таким образом, зло, т.е. негативное, объективно оказывается фактором, обусловливающим позитивные результаты. Гегель прямо не говорит о конструктивной роли зла, как это сделает, ссылаясь на него, Ф. Энгельс, но по сути дела у Гегеля речь идет именно об этом, а шире - о диалектической природе ценностного, в том числе этического сознания.

Гегель по-своему воспроизводит известный парадокс совершенства, сформулированный Августином [2]: человек должен познать себя злым в качестве природного существа и придти к противоположности в себе добра и зла; он должен сознавать, "что он зол, чтобы в нем пробудилось требование добра" [3].

Открытие в себе такой противоположности, как и сам факт отношения к себе возможны благодаря рефлексии, выступающей в форме свободной воли, противопоставленной природной воле (произволу). Субъект, раскрывающий в себе эту противоположность вместе с тем оказывается способным преодолеть ее и придти к примирению -к единству субъективности и объективности, которое заключается в том, что внутренний мир приводится в соответствие с божественной идеей. Но далее встает вопрос, как возможно достижение такого состояния? Гегель предлагает парадоксальный с обычной, т.е. "природной", или "трезвомыслящей", но совершенно логичный с философско-этической точки зрения мысленный ход: состояние внутренней примиренности возникает благодаря его сознательному полаганию. Вслед за И. Кантом и И.Г Фихте Гегель указывает на то, что любая позитивная деятельность, и в том числе творение добра, возможна "в предположении некоторого морального миропорядка" [4]. Только так человек может сделать действительным единство в себе божественного и человеческого и удостоверить в себе божественное. Хотя к этой идее можно придти в философском познании, посредством понятий, зримым примером такого деятельного единства в христианстве, этой, по Гегелю, истинной религии, является образ Христа.

1 Гегель Г.В.Ф. Лекции по философии религии. С. 261.
2 "Совершенство представляет собой знание человека о собственном несовершенстве" (St. Augustmus. Sermo CLXX, 8 // Patrologia Latina 5, P. 931. Цит. по: Та-tarkiewia W. Paradoxes of Perfection // Dialectics and Humanism (The Polish Philosophical Quarterly), Winter 1980, vol. VII, No. 1. P. 78.).
3 Там же. С. 265.
4 Там же. С 273.

Христианство совершает в мире моральную революцию: настаивая на равнодушии к частному, призывая к отказу от всяких существенных интересов, от того, что "прежде было нравственным, правильным" [1], оно обращает к всеобщему, в конечном счете воплощенному в Царстве Божьем. В нормативной сфере это выражается в смене типа требований. Как подчеркивал Гегель в одной ранней работе, в Нагорной проповеди устанавливается "более высокий дух примиренности", который не просто противопоставляется требованиям закона Моисея, но делает их излишними. Декалог как всеобщий закон был необходимым в силу обособленности людей. Нагорная проповедь задает иной порядок жизни, который бесконечно разнообразнее Моисеевых законов и потому уже не может быть выражен в специфической для законов форме всеобщности. Дух примиренности утверждает "богатство живых связей, пусть даже с немногими индивидуумами" [2], чего нельзя найти в Декалоге. Заповедь любви, которая подытоживает все моральные заповеди, имеет целью не право (предполагаемое при гражданском или государственном устройстве сообщества), а благо другого. В любви другой воспринимается не в его всеобщности, а в его особенности: "Люди должны любить друг друга и больше ничего, а поэтому не должны иметь никакой особенной цели - будь то семья или политическая цель - и должны любить не ради этих особенных целей" [3].

1 Гегель Г.В.Ф. Лекции по философии религии. С. 282, 281.
2 Гегель Г.В.Ф. Дух христианства и его судьба // Гегель Г.В.Ф. Философия религии. М., 1975. Т. I. C. 110, 112-113.
3 Гегель. Лекции по философии религии [III, II, 3] // Указ. соч. С. 284. Обратим внимание, что благо ближнего противопоставляется семье и государству, т.е. элементам нравственности, как она обнаруживается в объективном духе.

Таким образом, на высшей стадии развития духа коннотации понятий "нравственность" и "мораль" меняются. "Нравственность" сохраняет точное значение, принятое в "Философии права", а "мораль" - наполняется дополнительным содержанием, соответствующим стадии абсолютного духа, хотя этот и производные от него термины употребляются не программно, как в "Философии духа" и "Философии права". Выражая этическое содержание развитой и подлинной религиозности, моральность на стадии абсолютного духа характеризует личность, возвысившуюся не только над стихией традиционных нравов и обычаев, но и над нравственностью общественного устройства как системы отношений индивидов, определенных в качестве субъектов партикулярных интересов, и приближающуюся к осуществлению единства божественной и человеческой природы, - личность, устремленную к достижению идеала Христа.

В широком контексте упоминавшихся здесь произведений Гегеля - от "Феноменологии духа" и "Лекций по истории философии" к "Философии духа" и "Философии права" и до "Лекций по философии религии" - разворачивается масштабная, хотя не умещающаяся в логическую схему самого Гегеля, картина восходящего этического развития от нравов к моральному самосознанию, затем к нравственности сообщества частных индивидов и, наконец, к морали всеобщей любви, действительно возможной лишь в предположении Царства Божьего.

Людвиг Фейербах (Ludwig Feuerbach, 1804-1872) представляет собой прямую противоположность и Канту, и Гегелю. В юности студент Гегеля в Берлинском университете, а затем на протяжении ряда лет горячий приверженец его философии, Фейербах в 1839 г. выступил с его решительной критикой в статье "К критике философии Гегеля" [1], определенно заявив о своих материалистических и атеистических [2] позициях.

1 См.: Фейербах Л. Избр. филос. произв.: В 2 т. / Общ. ред. и вступит, ст. М.М. Григорьяна. М., 1955. Т. I. С. 53-96.
2 Фейербах специально оговаривает относительность этого понятия-метки - "атеизм", обращая внимание на то, что в предшествующие два века и Спинозу часто называли атеистом. Фейербах готов согласиться с тем, что он "атеист" в том смысле, что он отрицает принятое в христианстве понимание Бога как "абстрактного, нечувственного существа, отличного от природы и людей и вершащего судьбы мира и человечества по своему собственному благоусмотрению", и утверждает другое понятие Бога как существа, которое "выражает не что иное, как, с одной стороны, существо природы, а с другой - существо человека" (Лекции о сущности религии [III] // Фей-ербахЛ. Избр. филос. произв. Т. II. С. 517-518).

В отличие от Канта и Гегеля, Фейербах отказывается выводить мораль из трансцендентных начал. Выдвинув в качестве исходного положения своего учения тезис: "теология есть антропология", Фейербах и источник морали перенес в человека, а саму мораль разместил в пространстве межличностных отношений, Мораль - это реальное, практическое отношение, но такое, благодаря которому человеку удается прорваться за ограниченные рамки индивидуального существования и действительно возвыситься над самим собой, посвятив себя Другому. Цель своего учения он видел в том, чтобы "превратить людей из теологов в антропологов, из теофилов - в филантропов, из кандидатов потустороннего мира - в студентов здешнего, из религиозных и политических камердинеров небесной и земной монархии и аристократии - в свободных и исполненных самосознания граждан земли" [1]. Поэтому он и религию трактует как выражение высших устремлений человека, а в ее адекватном познании видит залог содействия человеческой свободе, самодеятельности, любви и счастью.

"Эвдемонизм" - произведение, в котором наиболее подробно Фейербах рассматривает моральные проблемы. Над ним философ работал в преклонном возрасте, в 1866-1869 гг., оно осталось неоконченным и было опубликовано посмертно (1874). Интересные суждения о нравственности содержатся также в его наиболее известной работе - "Сущность христианства" (1841), в появившейся вслед за ней работе "Сущность религии" (1845), в развитие которой Фейербахом был написан обширный труд "Лекции о сущности религии" (1845), а также в работе "О спиритуализме и материализме, в особенности в их отношении к свободе воли" (1866).

Счастье как основной нравственный принцип. В "Эвдемонизме" (и это видно из названия) Фейербах дал в первую очередь теорию счастья. Но теория счастья оказалась непосредственно связанной у него с моральной теорией. Свое понимание морали Фейербах раскрывает в теории счастья.

Фейербах осознанно, принципиально и в открытой полемике со спекулятивной философией - главным образом Канта и Гегеля - устанавливает эмпирически достоверное начало нравственности. Это начало - стремление человека к счастью, т.е. к жизни, хорошему здоровью и благополучию. "Стремление к счастью - это стремление стремлений" [2]. Все стремления человека в конечном счете выражают это стремление, даже такие возвышенные, как, например, стремление к знанию. Стремление к счастью тотально. Им опосредствованы все переживания человека, в том числе нужда, скорбь, зло, несчастье, которые переживаются и осознаются именно потому, что есть фундаментальное стремление к счастью. Фейербах даже называет это стремление "проклятым" и "презренным", поскольку оно пронизывает все существование человека, даже в самых низменных его проявлениях.

1 Фейербах Л. Лекции о сущности религии [III] // Фейербах Л. Указ. соч. Т. П. С. 517.
2 Фейербах Л. О спиритуализме и материализме [III] // Фейербах Л. Указ. соч. Т. I.C. 460-461.

Но стремление каждого индивида к счастью еще не дает морали; это - антропологический факт, это принцип жизни. Этот принцип лежит в основе морали. "Принцип морали есть счастье", - говорит Фейербах, но счастье, не сосредоточенное в одном лице, а "распределенное между различными лицами, включающее Я и Ты" [1]. Фейербах отрицает возможность выведения морали из Я, без соотнесения с Ты и с другими людьми или из разума без соотнесения с чувствами. Мораль невозможна без кантовской "автономии", но она не может быть объяснена и без "гетерономии"; самозаконодательство связано с законодательством.

1 Фейербах Л. О спиритуализме и материализме [IV]. С. 466. Глава IV "О спиритуализме и материализме" содержит компактное и емкое изложение Фейербахом моральной теории.

Подробно описывая различные, встречающиеся в жизни людей противоречия естественному стремлению к счастью, среди которых наиболее сильные порождены "религиозным безумием", Фейербах делает определенный вывод, что стремление к счастью получает достойное человека развитие, когда это - моральное и разумное стремление к счастью.

На этой основе Фейербах снимает, как он считает, противоречия, выявленные Кантом, - между склонностями и долгом, обязанностями к самому себе и обязанностями по отношению к другим. То, что человек делает из склонности, он делает из стремления к счастью. То, что человек делает из долга, он делает, во мнoгом ограничивая себя и свое стремление к счастью, исполнение долга может делать человека на какое-то время несчастливым. Но долгом человеку вменяется делать то, что в конечном счете обеспечит его счастье.

Мораль как отношение Я - Ты. Несомненной заслугой Фейербаха следует признать переосмысление предмета и проблематики нравственности как межперсонального отношения. Как уже можно было видеть, в предшествующей моральной философии существовали две традиции - этика личности (личного совершенства), в наиболее последовательной форме развитая Кантом, и этика социума (общественного блага), в наиболее отчетливом виде представленная у Мандевиля. При этом этика межличностных отношениях не принималась во внимание Ми в той, ни в другой. Даже говоря об обязанностях по отношению к другому, этика личности сохраняла морального субъекта в качестве единственного предмета своего внимания. Другой существовал как некая абстракция, схема, умопостигаемая данность. Этика социума фокусировалась на гармонизации личных и общественных интересов, а по существу - на путях наиболее эффективного подчинения личных интересов интересам социума; возможность соотнесения различных частных интересов без координации с целым со времен Гоббса рассматривалась как опасность сектантства (в смысле общественно-политической фракционности). Отношения Я - Ты разносторонне анализировались Гегелем, однако вне прямой связи с этическими контекстами.

Фейербах, как было сказано, именно в отношении Л- Ты увидел действительный источник и предмет морали. "Там, где вне Я нет никакого Ты, нет другого человека, там нет и речи о морали; только общественный человек является человеком" [1]. "Общественный" в данном случае значит общающийся - соотнесенный с другим. У Фейербаха не идет речи о соотнесенности индивида с обществом [2]. Он говорит только об отношении индивидов; вне этого отношения нет места для морали.

В рамке этого отношения оказываются взаимоопосредствованными два типа обязанностей: "обязанности в отношении к себе только тогда имеют моральный смысл и ценность, когда они признаются косвенными обязанностями в отношении к другим; когда признается, что я имею обязанности по отношению к самому себе только потому, что у меня есть обязанности по отношению к другим - к моей семье, к моей общине, к моему народу, к моей родине" [3]. Прототипом морали в этом смысле являются любовные отношения - отношения между полами; в половой любви нельзя осчастливить самого себя, не делая счастливым одновременно и другого.

Отношение к другим является критерием моральности и критерием добра и зла. И когда Фейербах говорит, что "добро - то, что соответствует человеческому стремлению к счастью; зло - то, что ему заведомо противоречит" [4], он имеет в виду отношение к чужому стремлению к счастью [5]. Добро выражается только в безусловно хорошем отношении к людям.

1 Фейербах Л. Эвдемонизм [IX] // Фейербах Л. Указ. соч. Т. I. С. 617.
2 Во многом из-за этого критиковал этику Фейербаха Ф. Энгельс в работе "Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е соч. М., 1961. С. 296).
3 Фейербах Л. Эвдемонизм [IX] // Указ. соч. С. 616.
4 Там же. С. 623.
5 Тем самым Фейербах задает совершенно иную проекцию оценки, чем те, которыми ограничил возможные подходы к "доброму - злому" и "хорошему - плохому" Ф. Ницше,\разведя аристократический и плебейский способы оценки (Ницше Ф. По ту сторону добра и зла [9]; К генеалогии морали [I, 10] // Ницше Ф. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 260; 425).

В контексте межчеловеческих отношений преобразуется и естественное стремление человека к счастью как эгоистическое в своей основе стремление. При моральном и разумном стремлении к счастью эгоизм, по Фейербаху, трансформируется в любовь к себе подобным и заботу о них, иными словами, в альтруизм [2].

В свете этого трактуется и долг, в котором тоже проявляется эгоизм и стремление к счастью. Но это забота о чужом эгоизме и стремление к счастью другого. Долг, говорит Фейербах, - это самоотречение, диктуемое эгоизмом другого. В этом и заключается задача морали - "сознательно и добровольно сделать законом человеческого мышления и действия эту связь между собственным и чужим стремлением к счастью" [3].

Счастье и свобода. В этом же духе Фейербах раскрывает проблему свободы. Человек изначально не свободен, "не-волен". Лишь в ходе своего развития он обретает свободу, так же, как человечество в ходе истории преодолевает рабство. "Воля не свободна, но она хочет быть свободной", - говорит Фейербах [4]. Свобода, к которой стремится воля, свобода, которую действительно обретает человек, это свобода в стремлении к счастью. Воля как выраженное в действии желание - это воля к благу. Осуществление этой воли означает обретение счастья. Фейербах не принимает, как он выражается, "спекулятивной свободы немцев", поскольку это свобода вне бытия и небытия, вне различия добра и зла.

2 Фейербах Л. Лекции о сущности религии [VII] // Указ. соч. С. 547.
3 Фейербах Л. О спиритуализме и материализме [IV] // Указ. соч. С. 469.
4 Фейербах Л. Эвдемонизм [I] // Указ. соч. С. 580.

Но свобода основывается не просто на стремлении к счастью, а на моральном и разумном стремлении к счастью. Свобода, тем самым, обнаруживается в практических отношениях людей, т.е. во взаимном согласовании людьми своих стремлений к счастью. Такая свобода обеспечивается правом - не аристократическим и деспотическим правом, как говорит Фейербах, а правом демократическим, направленным на счастье людей. Такая свобода проявляется в морали как добровольное и честное согласование интересов.

Благодаря антропологически-критическому переосмыслению предшествующей философии Фейербаху удалось повернуть этику к эмпирическому человеку и представить мораль не как сферу умозрения, а как саму жизнь в практических отношениях людей. Гуманизм Фейербаха оказал большое влияние на молодого К. Маркса, что легко прослеживается даже на уровне текстов, и на философию антропологического материализма Н.Г. Чернышевского.

Однако это гуманизм, который не выходит за рамки просветительской теории "разумного эгоизма", пусть и в ее утонченной, психологически и этически более достоверной форме.

В плане собственно философской теории морали, уровня и степени методологической рефлексии этического анализа Фейербах делает шаг назад от Канта и Гегеля в сторону французских материалистов, что проявилось как в привнесении натурализма в этическое рассуждение, так и в смешении теоретического и нормативного анализа морали.

1. Бруно Дж. О героическом энтузиазме. Киев, 1996.
2. Валла Л. Об истинном и ложном благе. О свободе воли. М., 1989.
3. Виноградов Н.Д. Философия Давида Юма. М. 1911.
4. Гегель Г.В.Ф. Философия права. М., 1990.
5. Гоббс Т. Левиафан // Гоббс Т. Соч.: В 2 т. М., 1991. Т. 2.
6. Гусейнов А.А., Иррлитц Г. Краткий очерк истории этики. М., 1987.
7. Дробницкий ОТ. Моральная философия: Избранные труды. М., 2002.
8. Йодль Ф. История этики в Новой философии: В 2 т. М., 1896.
9. Кант И. Лекции по этике. М., 2000.
10. Лютер М. О свободе христианина // Лютер М. 95 тезисов. СПб., 2002.
11. Макиавелли Н. Государь // Макиавелли Н. Избр. соч. М., 1982.
12. Руссо Ж.Ж. Рассуждение о происхождении и основании первенства //
13. Руссо Ж.Ж. Об общественном договоре. М., 1998.
14. Смирнов А.[И.] Английские моралисты XVII в.: Реформа моральных наук и основание научной этики в Англии. Казань, 1880. Спиноза Б. Этика // Спиноза Б. Избр. произв. М., 1957. Т. 1.
15. Юм Д. Трактат о человеческом разуме. М., 1995.
16. Кн. III. Maclntyre A. A Short History of Ethics: A History of Moral Philosophy from the Homeric to the Twentieth Century. New York, 1996.