Перечень учебников |
Учебники онлайн |
||
---|---|---|---|
VII . Связи теории социальной структуры и аномииВ последние годы появилась многочисленная социологическая литература, которая затрагивает тот или иной аспект аномии. В связи с этим возникает расширенный базис для уточнения и развертыва ния формулировок, подробно изложенных в предыдущей главе. В са мом деле, интерес к понятию «аномия» возрос достаточно остро, и это послужило (почти неизбежно) его вульгаризации при проникно вении во все более широкие социальные круги. Как один из приме ров вульгаризации, можно рассматривать случай с еженедельником, который ухватился за объективное и тщательное исследование Гер- харта Нимейера о социальных последствиях аномии и немедленно опубликовал обзор «читательских откликов», начиная с таких про сторечных и навязчивых выражений: «Дружище, это именно то, что я называю острой аномией, — присвистнул в знак одобрения Бликер Тоттен, один из 225 студентов Оглеторпского университета» 1 . Менее «свистящие», но более поучительные теоретические, содержательные и процедурные исследования аномии будут рассмотрены сейчас. Расширенное понятие аномииПонятие аномии, как с самого начала показал Дюркгейм, отно сится к состоянию относительного отсутствия норм в обществе или группе. Дюркгейм точно определил, что это понятие относится к качествам социальной или культурной структуры, а не к качествам лю дей, противостоящих этой структуре. Тем не менее стало очевидно, что при использовании данного понятия для понимания различных форм девиантного поведения оно было расширено скорее по отно шению к состоянию людей, чем к их окружению. Это психологическое понятие аномии было одновременно сформулировано Р. МакИвером и Дэвидом Рисманом. Поскольку их формулировки в основном похожи, все, что может быть сказано об одном, можно сказать об обоих.
Anomy , — МакИвер воскрешает относящееся к шестнадцатому веку и давно вышедшее из употребления написание слова, — означает состо яние ума человека, у которого подорваны корни его морали, у которого нет больше каких-либо норм, но только несвязные побуждения, у кото рого нет больше каких-либо представлений о целостности, о народе, о долге. Аномичный человек становится духовно стерильным, ответствен ным только перед собой, не отвечающим ни перед кем. Он издевается над ценностями других людей. Его единственная вера — философия отрицания. Он живет тонкой линией чувств, пролегающей вне будущего и вне прошлого». И еще: «Аномия является состоянием ума, в котором че ловеческое восприятие социальной сплоченности — движущая пружина его морального состояния — разрушено или фатально ослаблено 2 . Как было отмечено, «подход МакИвера является, таким образом, психологическим (то есть аномия для него состояние ума, а не состояние общества, хотя состояние ума может отражать социальное напряжение), и психологические разновидности [аномии] соответствуют элементам (тревога — изоляция — бесцельность), которые формируют субъективный аспект понятия у Дюркгейма» 3 . Нет сомнений, что психологическое понятие аномии имеет определенное значение, что оно относится к идентифицируемому «состоянию ума» отдельного человека, как подробное описание психического состояния. Но, несмотря на это, психологическое понятие аномии является составной частью социологического понятия аномии, а не заменителем для него. Как было показано на предшествующих страницах, социологическое понятие аномии предполагает, что полезно рассмотреть характерное для людей окружение как включающее, с одной стороны, культурную структуру, а с другой стороны, социальную структуру. Допускается, что как бы ни были эти структуры тесно связаны в действительности, в целях анализа их необходимо рассмотреть отдельно, а затем опять вместе.
В связи с этим культурная структура может быть определена как то, что формирует ряд нормативных ценностей, регу лирующих поведение, общее для членов определенного общества или группы. А к социальной структуре относится то, что формирует ряд социальных отношений, в которые члены общества или группы раз личным образом включены. Следовательно, аномия рассматривает ся как распад в культурной структуре, происходящий в особенности тогда, когда существует острое расхождение между культурными нор мами и целями и социально структурированными возможностями членов групп действовать в соответствии с данными нормами куль туры. Согласно этой концепции культурные ценности могут способ ствовать возникновению поведения, которое не соответствует направ ленности самих ценностей. С этой точки зрения, социальная структура фильтрует культур ные ценности, в соответствии с которыми совершаются поступки, легко возможные для людей, имеющих определенный статус в обществе, и трудные или невозможные для других. Социальная структура действу ет как барьер или как открытая дверь для поступков, исходящих из куль турных установок. Когда культурная и социальная структура недостаточно интегрированы и в первой содержатся требования к поведению, которым препятствует вторая, возникает стремление к нарушению норм, к их отсутствию. Конечно, из этого не следует, что это един ственный процесс, создающий социальные условия для аномии; развитие теории и исследований направлено на поиск других типичных причин острой аномии. Предпринималась попытка усмотреть различие между психоло гическим и социологическим понятием аномии в различиях между «простой» и «острой» аномией 4 . Простая аномия относится к состоянию нарушения порядка в группе или обществе, в которых между си стемами ценностей происходят конфликты, проявляющиеся в неко торой степени беспокойства и ощущении разобщенности с группой. Острая аномия относится к девальвации и в крайнем случае к дезин теграции системы ценностей, которая проявляется в значительной тревоге. Подобное разделение понятий (сформулированное неоднок ратно, но которым иногда пренебрегают) основано на том, что аномия, как и другие условия общественной жизни, различается по сте пени и, вероятно, по роду. В предшествующей главе мы идентифицировали некоторые из процессов, ведущих к аномии, и подробно изложили типологию адап тивных реакций на это состояние и на структурные воздействия, ответственные за большую или меньшую частоту каждой из этих реак ций среди различных слоев классовой структуры. Согласно нашей ос новополагающей предпосылке, общественные классы не только раз личным образом подвержены аномии, но и различным образом под вержены тому или иному типу реакции на нее. Толкотт Парсонс рас смотрел эту типологию и вывел ее в мотивационных терминах из своей концептуальной схемы социального взаимодействия 5 . Этот анализ ис ходит из допущения, что ни склонность к девиантному поведению, ни склонность к сохранению равновесия в социальной интерактивной системе не могут развиваться хаотически; напротив, они формируются в более или менее ограниченном числе идентифицируемых направле ний. Можно сказать, что девиантное поведение имеет собственные образцы.
По словам Парсонса и Бэлса, «мы рассмотрели девиацию, включающую четыре основных направления, соответствующих, с одной стороны, потребности либо выразить отчуждение от нормативной структуры (включая отказ от привязанности к другому человеку как к цели), либо сохранить вынужденную конформность с нормативным образцом и привязанностью к другому, а с другой стороны, в соответ ствии с пассивным или активным характером поведения. Таким обра зом, мы получаем четыре разных вида направленности девиантного поведения: агрессия и бегство в качестве отчуждения и вынужденное дей ствие и вынужденное одобрение в качестве вынужденной конформно сти. Кроме этого, мы показали, что данная парадигма, независимо выведенная, существенно сходна с парадигмой, ранее предложенной Мертоном для анализа социальной структуры и аномии» 6 . Заметим, что это первое расширение типологии реакций продолжает рассматривать обе структуры — и культурную («нормативный образец»), и социальную (структурированная привязанность к дру гим людям или отчуждение от них). Тем не менее характеристика ти пов реакций дана с точки зрения их пассивного или активного харак тера. Это означает, что девиантное поведение может включать либо активное» «распоряжение ситуацией», направленное набольший контроль над ситуацией, чем требуют [институционализированные] ожи дания», или пассивный «отказ от необходимой степени активного контроля», которую требуют эти ожидания. Типы девиантного пове дения могут быть далее подразделены благодаря различию между слу чаями, в которых первичной является либо напряженность в социальных отношениях, либо в культурных нормах, по отношению к ко торым ожидается конформность 7 . Конкретные проявления реакций на аномическое напряжение (преступность, злодеяние и суицид) и концептуально опосредованные типы реакций (инновация, ритуа-лизм, бегство и мятеж), таким образом, становятся классифициро ванными как результаты определенных абстрактных качеств интерак тивной системы, идентифицированной Парсонсом. Созданная не так давно, эта более сложная классификация типов девиантного поведе ния уже была широко использована в эмпирических исследованиях.
Показатели аномииПодобно многим из нас, кто стремится быстро обойти и исследо вать эту чрезмерно широкую область, а следовательно, не обращать внимание на частности, Дюркгейм не дал эксплицитного и методич ного руководства по различным признакам аномии, а также по при метам отсутствия норм и нарушений в социальных взаимоотноше ниях. Однако очевидно, что какие-то показатели должны быть разра ботаны, если понятие аномии должно использоваться в эмпиричес ких исследованиях. Шаг в этом направлении сделал Лео Сроул в разработке предварительной «шкалы аномии» 8 . С одной стороны, шкала включает пункты, относящиеся к человеческому представлению о социальном окруже нии, а с другой стороны, к человеческому представлению о своем соб ственном месте среди этого окружения. Точнее, пять пунктов, входя щих в эту предварительную шкалу, включают (1) представление, что общественные лидеры безразличны к нуждам людей; (2) представле ние, что немногое может быть совершенно в обществе, которое выгля дит в основном непредсказуемым и беспорядочным; (3) представление, что жизненные цели скорее уходят в прошлое, чем реализуются; (4) чув ство тщетности и (5) убеждение, что человек не может рассчитывать на своих коллег для социальной и психологической поддержки 9 . Какуточняет Сроул, эта попытка создать шкалу аномии имеет определенную огра ниченность и некоторую неполноценность, но здесь заложено начало стандартизации измерений аномии, как ее воспринимают и испытыва ют люди в группе и обществе.
Данную шкалу можно принять для измерения аномии каксубъек- тивно испытываемой; очевидно, необходимо новое измерение ано мии как объективного состояния в жизни группы. Бернард Лэндер сделал симптоматичное продвижение к последнему типу измерений 10 . Используя факторный анализ восьми качеств из материалов перепи си в американском городе, он идентифицировал две группы перемен ных, одну из которых он определил как «анемический фактор». Он имел в виду, что эта группа переменных (высокий рост преступности, боль шой процент не-белых резидентов в районе и небольшой процент соб ственников жилья) выглядит, в сущности, как характеристика райо на относительной безнормности и нестабильности. Лэндер первый признал, что данная специфическая группа переменных может измерить фактор аномии в лучшем случае только очень огрубленно. Ее несомненная ограниченность возникает из обстоятельства, с ко торым регулярно сталкиваются социологи, разрабатывая системы измерений теоретических понятий с помощью привлечения множе ства социальных данных, которые случайно оказались зафиксирован ными в статистических выпусках, изданных общественными органи зациями, а если точнее, из обстоятельства, что эти данные социальных отчетов, которые случайно оказались в их распоряжении, не являют ся теми необходимыми данными, которые наилучшим образом измеряют понятие. Именно поэтому я назвал оригинальную попытку Лэндера скорее «симптоматическим», чем принципиальным успехом. Простое наличие официальной статистики заставило Дюркгейма использовать такие приблизительные, косвенные и всего лишь предва рительные измерения аномии, как профессиональный статус и се мейную дезинтеграцию (расторжение брака). И такая же случайность, что отчеты по переписи в Балтиморе (включающие данные о преступ ности, расовом составе, собственности на жилье) заставили Лэндера использовать эти приблизительные, косвенные и всего лишь предва рительные измерения аномии. Прагматические исследования такого рода, конечно, не являются подходящей альтернативой теоретичес ки определяемым признакам понятия. Перемена места жительства может быть косвенным измерением степени нарушения установившихся социальных взаимоотношений. Но очевидно, что существен ное усовершенствование измерений связано с получением данных не посредственно о размерах нарушенных социальных взаимоотношений. Так же и с другими объективными компонентами аномии, свя занными с нарушениями как в нормах, так и в отношениях. Речь идет не просто о недоступном совершенстве. Мы считаем совершенно оче видным, что в дальнейшем должны быть усовершенствованы и шка ла субъективных аспектов аномии, и шкала объективных аспектов. Применение доступных социально-статистических данных является только навязанным практикой временным заменителем.
Из представления о субъективных и объективных признаках ано мии возникает новая потребность рассматриватьодновременно эти два типа компонентов в исследовании причин и последствий аномии. Кон кретнее это означает, что можно было бы систематически сравнивать поведение «аномических» и «эуномических»*/гюдеи, входящих в груп пу с определенной степенью объективной аномии, с поведением лю дей того же самого типа, принадлежащих к группе с иной степенью аномии. Исследования такого рода, очевидно, представляют следую щий шаг в изучении аномии". Таким образом, современные теоретические и процедурные ис следования несколько уточнили понятие аномии и начали модели ровать методы, необходимые для его систематического изучения. Не давно появились содержательные исследования, непосредственно связанные той или другой частью со структурным и функциональ ным анализом аномии (о чем шла речь в предшествующей главе). Тема успеха в американской культуре Напомним, что мы рассматривали акцентирование денежного успеха как одну из доминантных тем в американской культуре и выявили напряжение, которое данная тема навязывает людям, имеющим разное положение в данной структуре. Конечно, мы не утверждали (как указывали неоднократно), что разобщение между культурными целями и институционально узаконенными средствами возникает только из данного крайнего акцентирования цели. Согласно теории, любое чрезмерное акцентирование достижения (будь то научная продуктивность, накопление личного богатства, а при некотором вообра жении — победы Дон Жуана) будет ослаблять конформность по отно шению к социальным нормам, контролирующим поведение, когда оно предназначено для достижения особых форм «успеха», особенно среди тех, кто находится в неблагоприятном социальном положении в борьбе за успех. Именно этот конфликт между культурными целями (каков бы ни был характер целей) и невозможность использовать институциональ ные средства создают напряженность, ведущую к аномии 12 .
Цель денежного успеха была избрана для иллюстративного ана лиза на основе допущения, что она особенно глубоко укоренилась в американской культуре. Это широко известное допущение получило новое подтверждение во множестве исследований по истории и исторической социологии в последнее время. Ирвин Гордон Вилли (в сво ей подробной монографии об американской доктрине экономичес кого успеха с помощью «самоусовершенствования») показал, что хотя «успех» был по-разному определен в американской культуре (и различным образом среди разных социальных слоев), но другие опреде ления «не получили такого всеобщего признания в Америке, как отож дествление успеха с приобретением денег» 13 . Этот сильный акцент на финансовом успехе не является, конечно, особенностью американцев. Давние аналитические наблюдения Макса Вебера до сих пор во многом уместны: «Стремление к приобретению, погоня за прибылью, деньгами, желание иметь как можно боль ше денег сами по себе не имеют ничего общего с капитализмом [а в настоящем случае — с особенностями американской культуры]. Это стремление существует и существовало среди официантов, врачей, кучеров, артистов, проституток, недобросовестных чиновников, сол дат, аристократов, общественных деятелей, игроков и нищих. Можно сказать, что оно было общим для людей всех групп и положений во все времена и во всех странах мира, где существовали или суще ствуют объективные возможности для этого» 14 . Но что определенным образом отличает американскую культуру в этом отношении и что мы считали важным проанализировать в этой связи в предшествующей главе — так это то, что наше «общество ока зывает наибольший почет экономическому богатству и социальному восхождениюлюбого своего члена». «Учебникуспеха» конца XIX века замечательно изображает это культурное убеждение: «Дорога к счастью, как обществе иная магистраль, открыта какдля детей нищих, так и для потомков королей. Все платят налоги, все имеют права, и нам остается только извлечь из этого пользу для себя» 15 . Особый характер этой культурной доктрины состоит из двух частей: во-первых, борьба за успех не связана с вопросом о том, что у людей есть приобрета тельские побуждения, уходящие корнями в человеческую природу, но является социально определяемым ожиданием, и во-вторых, эти образцы ожиданий рассматриваются как подходящие для каждого, независимо от его первоначального жребия или места в жизни. Конеч но, в реальности нет необходимости в идентичных стандартах дости жений для каждого человека в обществе; характер и границы этого продвижения по экономической лестнице могут быть определены по- разному в отдельных социальных слоях. Но преобладающие культур ные ориентации придают большое значение этой форме успеха и счи тают приемлемым, что все должны бороться за него. (Как мы вскоре увидим, от этого далеко до эмпирического утверждения, что опреде ленная часть людей во всех социальных слоях действительно прини мает этот акцент в культуре и ассимилировала его в своих личностных ценностных структурах.) Единственное, чему внимают американцы в проповедях и в прессе, в романах и в кино, в курсе формального образования и в ходе неформальной социализации, в различных офици альных и личных сообщениях, — большее или меньшее акцентирова ние моральной обязанности (а также фактической возможности) бо роться за денежный успех и достичь его.
Как показал Вилли, эту тему настойчиво пропагандируют вдох новенные лекторы в лекториях, коммерческие библиотечные ассо циации, колледжи бизнеса и огромное число учебников успеха (123 ff .). В доказательство он приводит анализ содержания ряда повсемес тно читаемых романов, бесконечно переиздаваемых учебников, используемых в средней школе по всей стране, а также неоднократно подтверждающих данные ценности некрологов некоторых наиболее известных бизнесменов Америки. Кеннет Линн проследил распрост раненную тему «быстрого обогащения» в романах Теодора Драйзера, Джека Лондона, Дэвида Грэхема Филипса, Фрэнка Норриса и Роберта Геррика. Ричард Мозер' 6 продемонстрировал неизменное присутствие той же самой темы в очевидно неисчерпаемой серии хрестоматий Мак- Гаффи. А в «Репутации американскогобизнесмена» 17 Зигмунд Дай- монд анализирует большое число некрологов, этих хранилищ мораль ного чувства, опубликованных после смерти Стефана Джирарда, Джо на Якоба Астора, Корнелиуса Вандербильда, Дж. Моргана, Джона Рокфеллера, Генри Форда, и выявляет их основную мысль: пока че ловек «обладает необходимыми качествами, успех будет принадлежать ему в любое время, в любом месте, при любых обстоятельствах».
Данная тема культуры не только предполагает, что денежный ус пех возможен для всех независимо от общественного положения и что борьба за успех является долгом каждого, но иногда считает, что ви димые недостатки бедности являются в действительности преимуще ствами. По словам Генри Уорда Бичера, именно «жесткий, но доб рый дух Бедности говорит им «Работай!» и с помощью труда делает их людьми» 18 . Естественно, так возникает сопутствующая тема, что успех или поражение целиком являются результатом личных качеств: тот, кто совершил ошибку, должен упрекать только себя самого, так как в со ответствии с понятием о человеке, «сделавшем себя», он является человеком, «себя не сделавшим». В той степени, в которой это культур ное определение ассимилировали те, кто не добился успеха, неудача представляет двойное поражение: очевидное поражение отставшего в погоне за успехом и подразумеваемое поражение — отсутствие спо собностей и моральной стойкости, необходимых для успеха. Незави симо от объективной истины или ложности этой доктрины в любом частном случае, важно то, что ее нелегко исследовать: распространен ное определение требует духовной дани от тех, кому она не по силам. В значительной части случаев именно таков культурный фон, когда угроза поражения побуждает людей использовать такую тактику, кото рая сулит «успех» вне закона и морали. Следовательно, моральный мандат на достижение успеха оказывает воздействие, заставляя преуспеть с помощью честных средств, если возможно, и с помощью грязных, если необходимо. Моральные нормы, конечно, продолжают повторять правила игры и призывать к честной игре, в то время когда поведение отклоняется от нормы. Иног да тем не менее даже руководства по достижению успеха настоятель но советуют людям «прийти и победить», используя все наличные средства для успешной борьбы в соревновании», как в анонимном трактате 1878 года «Как стать богатым». А «в период между 1880и 1914 годами популисты, чиновники, публицисты и социалисты заглянули за моральный фасад бизнеса, чтобы рассмотреть его практику. По лученные сведения вряд ли соответствовали теме о богатстве, добы том добродетелью. Их выводы не были слишком новыми для скеп тиков, всегда подозревавших, что нечто иное, чем добродетель, замешано в приобретении денег. Действительно новыми были только документы — конкретные свидетельства, что величайшие магнаты были магнатами-грабителями, людьми, которые прокладывали свой путь благодаря подкупу законодателей, присвоению ресурсов, орга низации монополий и уничтожению конкурентов» 19 .
Таким образом, эти современные исследования подтверждают то, что часто отмечалось ранее: когда в культуре существует чрез вычайное акцентирование цели успеха, ослабевает конформность к институционально предписанным методам продвижения к этой цели. Понятие «амбиция» почти тождественно значению своего этимологического корня. «Одурманивать голову» продолжают и сейчас, и не только в той форме, которую практиковали мелкие политики Древнего Рима, домогаясь голосов от всех и каждого в своем «изби рательном округе» и используя различные коварные замыслы для обеспечения нужного количества необходимых голосов. Именно таким образом установленные в культуре цели направлены к оправ данию всех тех средств, которые дают человеку возможность дос тичь их. Именно это мы назвали в предшествующем очерке процес сом «деморализации», в котором нормы лишаются своей силы для регуляции поведения, и возникает «безнормность» как компонент аномии. Тем не менее этот процесс, создающий аномию, не должен продолжаться беспрепятственно. При условиях, которые мы еще определим, могут развиваться компенсирующие тенденции. До некото рой степени, судя по историческим фактам, так было и в американс ком обществе. Культурное акцентирование «успеха, открытого для всех», стало смягчаться, возможно, отчасти как реакция на растущее осознание структуры возможностей и отчасти как реакция на време нами наблюдаемые деморализующие последствия этой идеи в чис том виде. Это говорит о том, что хотя первоначальная идея и продол жает существовать, в ней иногда появляются ограничения и оговор ки, советы умерить свои стремления. Вот что советует своим читателям Оризон Свит Марден, популярный миссионер доктрины успеха: «На самом деле большинство из нас не должно надеяться когда-либо разбогатеть». Учебник успеха, опубликованный в начале столетия, предлагает философию утешения, которая определяет успех по-новому: «Быть простым солдатом в строю так же неплохо, как и генера лом, который командует. Мы не можем все быть генералами. Если вы хороший солдат в хорошей группе и имеете хорошую репутацию, это само по себе успех». Даже такие журналы, как «Американский бан кир», считают возможным утверждать, что только некоторым из нас, разделяющим общую участь, суждено накопить большое богатство или достичь заметного поста. Число подобных постов и шансов для по добного накопления никогда не совпадало и не будет совпадать с чис лом энергичных, честолюбивых и способных людей, которые наде ются достичь их. Эту неприятную истину литература об успехе нена видит 20 .
Но хотя эти доктрины, приспособленные к очевидной реальности, находят периодическое выражение и дают рациональное объяснение для медленного и ограниченного продвижения в экономичес кой иерархии, Вилли и другие современные исследователи предмета показывают, что все же эти доктрины являются второстепенными для культуры нашего времени. В значительной степени идея успеха до сих пор доминирует в американской культуре. Но если средства коммуникации, обращенные к поколениям аме риканцев, продолжают повторять проповедь успеха, из этого не следует, что американцы во всех группах, регионах и классовых слоях равным образом ассимилировали этот ряд ценностей. Ценности, вы раженные в популярной культуре, не связаны неизменно и неразрывно с ценностями реальной жизни. Тем не менее мы бы глубоко ошиб лись, предположив, что они полностью не связаны просто потому, что они не тождественны. Отбросив предположения, мы исследуем воп рос, насколько широко исследуемые ценности были ассимилированы. Именно поэтому во введении ко второй части этой книги было сказа но, что «среди проблем, избранных для дальнейшего исследования, назовем следующие: степень фактической ассимиляции одних и тех же индуцированных культурой ценностей и целей в различных социальных слоях американского общества» (177). В дальнейшем мы разъясним эту проблему, рассмотрев исследования, для которых она была центральной. Различия в ассимиляции ценности успеха В последней статье Герберт Г. Хаймен обратился к сопоставле нию и повторному анализу данных, доступных в обзорах общественного мнения, которые прямо или косвенно связаны с распространением ценности успеха среди экономических и социальных слоев 21 . Он пер вый сформулировал общий вопрос: «Очевидно, анализ Мертона допус кает, что культурные ценности в действительности усваиваются людьми из низших классов» (427). Принимая во внимание данные, которые будут представлены впоследствии, очень важно сформулировать это до пущение более точно, модифицируя его: анализ допускает, что неко торые люди в низших экономических и социальных слоях действитель но принимают ценность успеха. Ибо, согласно анализу, главное не то, что все или большинство членов низших слоев подвержены воздействию, вызывающему нонконформистское поведение различных видов (раз мещенных в типологии адаптации), но только то, что по сравнению с высшими слоями среди них больше тех, кто подвержен этому давлению. Согласно рассматриваемой гипотезе, девиантное поведение является все же второстепенным образцом, а конформность — обусловленным образцом. Поэтому достаточно, что значительное количество нижних слоев ассимилируют эту цель, чтобы оказаться дифференцированно подверженными этому воздействию в результате их относительно небольших возможностей для достижения денежного успеха.
Далее Хаймен делает предварительные замечания к своей статье, указывая, что, «очевидно, необходимо дать эмпирические доказатель ства, в какой степени люди в различных слоях ценят культурно предпи санную цель успеха, верят, что возможности доступны для них, и при нимают другие ценности, которые могли бы содействовать или поме шать им в их усилиях двигаться по направлению к цели. Следовательно, эта статья определенным образом является дополнением к теоретичес кому анализу Мертона» 22 . Кроме того , если рассматриваемые данные соответственно связаны с гипотезой, то они подкрепляют ее форму лировку. Верно, что анализ требует эмпирических свидетельств о «сте пени, в которой люди в различных слоях» придают большое значение цели успеха; очевидно, что ценность успеха не сможет стать мотива цией, если люди не преданы ей в значительной степени. Но дело в том, что данные обзора не дают возможность Хаймену сделать разли чие между степенями приверженности цели, но только определить относительную частоту, с которой люди в выборках, взятых из не скольких социальных слоев, выражают некоторую неизвестную сте пень признания цели успеха и связанных с ней ценностей. Из этих данных видно, что дальнейшие исследования хорошо бы направить на изучение интенсивности, а также степени, в которой эти ценнос ти приняты в различных группах, социальных слоях и сообществах.
Таким образом, мы должны отметить (в соответствии с гипоте зой, изложенной в предшествующей главе), что значительное коли чество, а не все или большая часть людей в нижних социальных слоях ассимилируют «наказ» культуры — добиваться денежного успеха. И мы имеем в виду настоящую ассимиляцию этой ценности, а не про сто вынужденное согласие с ней на словах. Эти две оговорки создают контекст для определения теоретического значения эмпирических данных, собранных в своевременной и краткой статье Хаймена. В целом совокупность данных (которые мы не рассматриваем здесь подробно, поскольку они легкодоступны) постоянно демонст рирует различия в пропорциях как среди взрослых, так и среди молоде жи в низших, средних и высших социальных слоях, которые пози тивно ориентированы на профессиональный успех и на общеприня тые средства, содействующие достижению подобного успеха. Напри мер, один национальный обзор мнений в конце тридцатых годов XX века обнаружил классовые различия в мнениях о профессиональных возможностях. Они были зарегистрированы в ответах на вопрос: «Счи таете ли вы, что в наши дни любой молодой человек, экономный, спо собный и честолюбивый, имеет возможность преуспеть, иметь свой собственный дом и зарабатывать $ 5000 в год?» Среди «преуспевших» 53% подтвердили такое мнение по сравнению с «только» 31% среди «бед ных», как пи шет Хаймен 23 . Другой национальный опрос выявил 63% профессиональных и административных служащих, выразивших свою уверенность, что впереди хороший шанс для продвижения выше сво ей настоящей позиции, по сравнению с 48% заводских рабочих; бо лее того, 58% первой группы (служащие на более высоких должнос тях) подтвердили, что упорная работа проложит путь к повышению, в то время как во второй группе (рабочие) этого оптимистического взгляда придерживались 40%.
К этим данным, приведенным Хайменом, мы можем добавить другие, взятые из социологического изучения белых и негров, живу щих в бедных жилых районах 24 . Более 500 резидентов на различных уровнях в нижней части профессиональной иерархии изложили свою оценку возможности для продвижения в своей профессиональной сфере в целом и на своем рабочем месте в частности 25 . Выявлено три значительных образца оценки. Во-первых, существует образец воз растающего оптимизма в связи с шансами для «достижения успеха» в профессии в целом, они выше на каждом более высоком уровне в этой иерархии работы. Именно реальное существование других людей на более низком профессиональном уровне поддерживает убежденность в возможности карьеры для человека, который находится на относи тельно высоком уровне. Среди негров на канцелярской или квали фицированной работе 63% уверены, что шансы для продвижения в их профессии хорошие или средние, по сравнению с 44% негров на полуквалифицированной работе, 31% на неквалифицированной или в домашнем бытовом обслуживании. Хотя это не декларируется, тот же самый образец существует среди белых. Во-вторых, во многом тот же самый образец (хотя со значительно сокращенным количеством вариаций) встречается при оценке шан сов, преобладающих на собственном рабочем месте. Чем выше уро вень работы, тем больше часть тех людей, которые уверены, что шансы для продвижения на их рабочем месте хорошие или средние. Сре ди негров процент, отражающий их оптимизм, — 43, 32 и 27; среди белых — 58, 47 и 44. Тем не менее третий образец в оценке возможностей явно отли чает виды на будущее негров и белых рабочих (как совокупностей). Белые рабочие склонны не усматривать большие различия между пер спективами в профессии в целом и на их собственном рабочем месте: то, что они считают верным в целом, они считают верным и в не посредственном окружении. Среди негритянских рабочих, особенно среди тех, кто находится на несколько более высоком уровне работы, эти оценки изменяются. Несмотря на то как они оценивают возможности в их сфере занятости в целом, они склонны к крайнему песси мизму в оценке возможностей на их рабочем месте. По-видимому, дан ная статистика профессиональных ожиданий демонстрирует обычное убеждение негритянских рабочих (любого профессионального уровня), что они отстранены от равноправного доступа к продвижению.
К этим данным по классовой и расовой дифференциации в убеж дениях о профессиональных возможностях могут быть добавлены дан ные, цитируемые Хайменом, по классовой дифференциации в оцен ках формального образования как средства для расширения перспек тив профессионального успеха. Например, значительно большая часть высших социальных слоев (чем низших) выражают уверенность, что «определенное обучение в колледже» требуется, чтобы «неплохо устроиться в мире», с другой стороны, 91% «преуспевающих» людей, оп рошенных в национальном обзоре, в сравнении с 68% бедных людей сказали, что они скорее предпочитают, чтобы их дети ходили в колледж, чем получили работу сразу после окончания средней школы; далее, 74% мальчиков из «богатых и преуспевающих» семей в сравнении с 42% мальчиков из «низших классов» предпочитают не работу, а обучение в колледже как продолжение образования в средней школе; и в заключение этой выборки из многочисленных данных, обобщен ных Хайменом, 14% юношей — выпускников средних школ из «бед ных» семей выразили предпочтение работе, которая дает высокий доход, но связана с большим риском, по сравнению с 31 % юношей из семей служащих в бизнесе или профессионалов 26 . Таким образом, эти доступные, хотя и недостаточные, данные по стоянно демонстрируют, что в определенных социальных слоях (и воз можно, среди негров и белых) различная часть людей поддерживает культурно сформированное мнение о возможности профессиональ ного успеха, стремится к высокооплачиваемой, хотя рискованной работе, признает ценность высшего образования как средства для профессионального продвижения. Но Хаймену не удалось заметить в своем во многих отношениях поучительном и полезном сопостав лении данных один важный вопрос. С точки зрения гипотезы, выд винутой в предшествующей главе, проблема не в относительной части людей из определенных социальных классов, принимающих культурную цель успеха, но в том, каково абсолютное число таких людей. Если мы скажем, что больший процент в высших социальных и экономических слоях прочно придерживается культурной цели успеха, это не значит, что так поступает большее число людей из высших, чем из нижних классов. Действительно, поскольку число людей в наиболее высоких слоях (что установлено в этих исследованиях) является зна чительно меньшим, чем число людей в нижних слоях, время от времени возникает проблема, что больше людей из низшего класса, чем людей из верхнего класса, остаются верными этой цели.
Из-за того что Хаймен 27 сосредоточился почти исключительно на сравнении количественных соотношений в нескольких социальных сло ях, имеющих ту или иную ценностную ориентацию (вопрос, который, конечно, и сам по праву вызывает интерес), Хаймену не удалось рассмотреть факты, прямо соответствующие данной гипотезе. Ведь, как было неоднократно сказано, гипотеза не требует, чтобы пропорцио нально большая часть или даже просто большее число людей в нижних социальных слоях было ориентировано нацель успеха; онатребует толь ко, чтобы таким образом было ориентировано значительное число лю дей. Поскольку существуетрасхождение между культурно вызванными высокими стремлениями и социально структурированными препят ствиями для реализации этих стремлений, считается, что именно это расхождение оказывает давление, ведущее к возникновению девиант- ного поведения. Под «значительным числом», следовательно, подра зумеваем число достаточно большое для того, чтобы привести к более частому расхождению между целями и возможностями среди слоя ниж них классов, чем среди слоя более преуспевающих высших классов. Вполне возможно (хотя адекватных эмпирических данных по этому вопросу все еще не хватает), что это расхождение является более час тым в слое нижних классов, чем в средних классах, поскольку очевидно, что среди большого числа американцев среднего класса, принима ющих цель успеха, достаточно невелика часть тех, у кого есть серьез ные препятствия на пути к этой цели. Во всяком случае, существует фундаментальное аналитическое требование: сделать систематическое различие между данными по относительным частям и по абсолютному числу 28 в нескольких социальных слоях, принимающих культурную цель, а также признать, что именно частота расхождения между целью и социально структу рируемым доступом к ней имеет теоретическое значение. Дальней шие исследования должны разрешить сложную проблему получения систематических данных как по целям, так и по структурированно му доступу к возможностям, а также проанализировать их совместно, для того чтобы рассмотреть, будет ли сочетание высоких ожида ний и небольших возможностей встречаться с существенно разной частотой в различных социальных слоях, группах и сообществах и будут ли, в свою очередь, эти различия связаны с различной интен сивностью девиантного поведения. Дадим перечень необходимых данных по социально сформированным различиям:
Очевидно, что нелегко собрать адекватные данные по всем этим различным, хотя и связанным пунктам. До настоящего времени со циологи должны были работать с явно приблизительным и несовер шенным измерением почти всех этих переменных (например, исполь зуя уровень формального образования как показатель доступа к воз можностям). Но в социологии все больше возрастает проблема: долж ны быть определены переменные, имеющие стратегическое значение для теории, должно быть разработано совершенное измерение для них. Существует возрастающее взаимодействие между теорией, которая формулирует вопрос о значительности определенных переменных; методологией, которая разрабатывает логику эмпирического иссле дования, включая эти переменные; и методикой, которая развивает эти средства и процедуры для измерения переменных. Как мы уже видели, недавно было положено определенное начало в разработке измерений как субъективных, так и объективных компонентов ано мии. Не будет слишком сильным допущением, что эти измерения бу дут продолжать совершенствоваться и что соответствующие измерения этих переменных будут развиваться. В частности, будет усовершенство вано измерение важного, но по-прежнему неопределенно используемого понятия, названного Вебером «жизненными шансами» в струк туре возможностей.
Таким образом, мы можем выявить социальную топографию ано мии. Мы можем, например, определить место в структуре американ ского общества, где существует максимальное расхождение между культурными ценностями, принимаемыми людьми в стремлении к определенным целям, и сформировавшимися возможностями жить согласно эти ценностям. Подобное исследование может натолкнуть ся на легкомысленную склонность — допустить, что все американс кое общество одинаково подвержено аномии. Напротив, мы можем исследовать статусы в структуре американского общества, которые влекут величайшие трудности для людей жить в согласии с норматив ными требованиями. И именно это означает утверждение, что рас хождение между принятыми нормами и возможностями для социаль но вознаграждаемой конформности с этими нормами «вызывает на пряжение», в связи с чем возникает девиантное поведение и аномия. Насколько необходимо определить причины различной степени аномии в различных секторах общества, настолько же необходимо исследовать различия в адаптации к аномии и силы, создающие ско рее один, чем другой тип адаптации. Множество современных иссле дований связано с этой общей проблемой. Аномия и формы девиантного поведения Инновация Первую форму девиантного поведения, определенную в типоло гии, изложенной в предшествующей главе, мы описали как иннова цию. Вспомним, что она относилась к отрицанию институциональ ной практики и сохранению культурных целей. Она кажется характе ристикой существенной части девиантного поведения, которое по лучило самое большое исследовательское внимание, а именно той части, которая не совсем точно подводится под всеобъемлющие понятия «преступление» или «правонарушение». Поскольку закон дает точные критерии для этих форм поведения, они очевидны и относи тельно легко попадают в центр внимания исследователей. Напротив, другие формы поведения, которые являются отклонениями от при нятых норм с точки зрения социологии, хотя и не с точки зрения за кона (например, то, что мы называем «бегство»), являются менее оче видными и получают меньше внимания. Некоторые исследования недавно показали, что общепринятые понятия «преступление» и «правонарушение» могут скорее запутать, чем уточнить наше понимание многочисленных разновидностей де- виантного поведения, к которому они относятся. Оберт, например, замечает, что «определение преступления в законе... возможно, [от ражает] мало общего между всеми феноменами, подведенными под это понятие. И это, по-видимому, также верно для «канцелярских» преступлений. Этот тип может также отличаться во многом по своей природе и может нуждаться во вполне различных причинных объяс нениях» 29 . Когда мы применяем к определенному классу поведения термин «преступление» или «правонарушение», развивается тенденция ис кать в первую очередь сходство (существенное или не очень) между чертами поведения, включенного в этот класс. Например, под опре деление в общем понятии «подростковые правонарушения» подпадают вполне различные с социологической точки зрения формы по ведения молодежи. Это часто связано с допущением, что широкое разнообразие поведения или люди, включенные в одну или другую форму поведения, с теоретической точки зрения относятся к одному роду. Но мы считаем спорным, что поведение молодого человека, который похитил бейсбольные принадлежности, является очень похожим на поведение молодого человека, который периодически на падает на членов внешней группы. Более того, решение включить широкую область поведения и одну рубрику «преступление» или «правонарушение» ведет к допу щению, что весь круг поведения, относящегося к этой категории, будет объяснять единственная теория. Это не слишком далеко по своей логике от допущения Беньямина Раша или Джона Брауна, что скорее должна быть одна теория болезни, чем различные теории бо лезни — туберкулеза или артрита, синдрома Меньере или сифили са. Подведение безгранично разнообразных состояний процессов под одно название «болезнь» приводит некоторых ревностных медицинских систематиков к убеждению, что их задача — развивать единственную всеохватывающую теорию болезни. Точно так же, по- видимому, признанная идиома (как разговорная, так и научная), которая относится к «подростковой преступности» как к единой сущ ности, и приводит некоторых к убеждению, что должна быть един ственная основополагающая теория «ее» причинности. Пожалуй, ска занного достаточно для понимания того, что означает отношение к преступлению или юношеским правонарушениям как к общему по нятию; такое отношение может возникнуть на пути теоретической формулировки проблемы.
Как только мы признаем, что поведение, обычно описываемое как преступное или злонамеренное, является с социологической точки зрения очень разным и несоизмеримым, то становится очевидно, что рассматриваемая теория не претендует на объяснение всех подобных форм девиантного поведения. Альберт К. Коэн в своей теоретически тонкой книге предполагает, что эта теория является высоковероятной как объяснение для взрослой профессиональной преступности, а также правонарушений против собственности, совершаемых неко торыми наиболее старшими и почти профессиональными молодыми ворами. «К сожалению, — продолжает он, — она терпит неудачу в объяснении не утилитарных свойств субкультуры... Поскольку сто ронник преступной субкультуры просто использует незаконные сред ства с целью получения экономических благ, то он мог бы демонст рировать больше уважения к благам, которые он в итоге получает. Более того, деструктивность, непостоянство, эпатаж и массовый не гативизм, которые характеризуют преступную субкультуру, находят ся вне компетенции этой теории» 30 .
Первый и основной вопрос, поставленный Коэном, вызывает одобрение и заслуживает повторения. Предшествующая теория ано мии предназначена для объяснения некоторых, но далеко не всех форм девиантного поведения, обычно описываемых как криминальные или злонамеренные. Второй вопрос является важным (если он правильно сформулирован), но в любом случае его достоинство — в привлечении внимания будущих исследователей к его осмыслению. Этот вопрос зак лючается в том, что теория социальной структуры и аномии не объяс няет «не утилитарный» характер большей части поведения, встречаю щегося в группах правонарушителей. Но для дальнейшего исследова ния этого предмета необходимо напомнить (в целях теоретической ясности), что эта теория не утверждает, что возникающее девиантное поведение рационально рассчитано и утилитарно. Вместо этого она сосредоточена насильном напряжении, возникающем из-за расхожде ния между стимулируемыми культурой целями и социально структу рированными возможностями. Реакции на это напряжение с последу ющей нагрузкой налюдей, подверженных им, предполагают значитель ную степень фрустрации и нерационального или иррационального по ведения 31 . «Деструктивность» часто бывает определена психологически как одна из форм реакции на продолжительную фрустрацию. Точно так же, очевидно, «массовый негативизм» можетбытьистолкован (без вклю чения в теорию новых ad hoc переменных) как постоянное отрицание авторитетов, которые олицетворяют противоречие между законными культурными стремлениями и социально ограниченными возможно стями. Тем не менее существует, по-видимому, случай, который не объяс няется непосредственно теорией социальной структуры и аномии: «изворотливость» и «эпатаж», наблюдаемые у некоторых молодых людей, помогают им осуществлять девиантное поведение, поддержи ваемое группой. Ибо причины этих свойств девиантного поведения необходимо предварительно искать в социальном взаимодействии этих сходно мыслящих людей с девиантным поведением, которые вза имно усиливают свои девиантные установки и поведение. Согласно теории, такое поведение является результатом более или менее общей ситуации, в которой они находятся. Именно к этой фазе всеоб щего процесса поддержки бандой девиантного поведения Коэн в пер вую очередь применяет свой поучительный анализ. Но, как впослед ствии показано в его книге, перед проведением анализа типов «реше ния» проблем, с которыми «несовершеннолетние правонарушители» сталкиваются в своем непосредственном социальном окружении, нам необходимо объяснить различную частоту, с которой эти проблемы возникают. В этой части анализа Коэн действительно исследует со циальные и культурные источники этих воздействий по большей ча сти в тех же терминах, как те, которые рассматривали мы. Его тща тельный социологический анализ значительно продвинул наше по нимание определенных форм девиантного поведения, обычно встре чающихся в преступных группах, и это было достигнуто благодаря расширению структурно-функциональной теории того типа, который мы сейчас рассматриваем.
В исследовании преступной субкультуры Коэн, конечно, непосредственно продолжает предшествующие исследования Шоу, Мак- Кея и особенно Трашера 32 . Тем не менее он отмечает, что эти иссле дования были принципиально связаны с проблемой, как преступная субкультура передается молодежи, аон обращается к связанной с ней проблеме, рассматривая причины этого культурного образца. Во мно гом таким же образом можно провести различие между теорией, которая относится только к реакциям людей на культурно-стимулируе мое воздействие (такаятеория развивалась Карен Хорни, например), и теорией, которая относится также ^воздействиям совокупных и иногда социально организованных реакции на саму нормативную структуру. Социальный процесс, связывающий аномию и девиантное поведение. Чтобы поставить эту проблему в ее ближайшем теоретическом кон тексте, мы должны рассмотреть возникновение и рост аномии как результат продолжающегося социального процесса, а не просто как состояние, которое случайно возникло 33 . В этом контексте процесс может быть предварительно изображен следующим образом. Имея объективно невыгодную позицию в группе, а также различные лич ные особенности 34 , некоторые люди более, чем другие, подвержены напряжению, возникающему из расхождения между культурными целями и эффективным способом их реализации. Они являются, следова тельно, более восприимчивыми для девиантного поведения. В некото рой части случаев, зависящих еще и от управляющей структуры группы, эти отклонения от институциональных норм социально вознаграж даются «успешным» достижением цели. Но эти девиантные способы достижения цели происходят в социальной системе. Девиантное по ведение, следовательно, влияет не только на людей, которые сами включаются в него, но некоторым образом также влияют на других людей, с которыми они взаимосвязаны в системе.
Возрастающая частота девиантного, но «успешного» поведения стремится преуменьшить и (как крайняя возможность) отменить за конность институциональных норм для других в системе. Таким образом, этот процесс расширяет степень аномии внутри системы настолько, что другие люди, которые не реагировали в форме девиантного по ведения при относительно слабой аномии, сталкиваясь с первыми, начинают поступать таким же образом, так аномия распространяется и интенсифицируется. Это, в свою очередь, создает более острую анемическую ситуацию для остальных первоначально менее восприимчивых людей в социальной системе. Таким образом, аномия и возрастающая интенсивность девиантного поведения могут быть поняты как взаимодействие в процессе социальной и культурной динамики, с кумустичь этой цели. Он должен достичь успеха во что бы то ни стало. В иерархии ценно стей успех становится важнейшим, затеняющим все остальные, а неуспех становится равным греху. ...Следовательно, все остальные пороки, такие как неискренность в человеческих отношениях, недобросовестность в конкуренции, предательство и пре небрежение к другим людям, кажутся в сравнении с ним ничтожными, и возникает ужасный феномен безжалостного карьериста, умом которого завладела единствен ная идея — самовозвышения, карикатура на «сделавшего себя человека», угроза для западной цивилизации, принципы которой он довел до абсурда». Franz Alexander, «Educative influence of personality factors in the environment», перепечатано в Clyde Kluckhohn, Henry A. Murray and David M. Schneider, editors, Personality in Nature, Society, and Culture (New York: A.A. Knopf, 1953, 2d ed.), 421-435, at 431-433. Однако необходимо связать с социологическим анализом этот по существу пси хологический анализ формирования неправомочной и поэтому разрушающей нор мы цели успеха (отдавая должное данным фактам). Хотя в каждой описываемой се мье борьба за успех начинается заново и более или менее независимо, девиантное поведение возникает в социальной системе, которая объединяет эти различным об разом возникшие образцы поведения. Таким образом, какова бы ни была первона чальная ситуация для каждого человека, девиантное поведение вне семьи имеет тенденцию и поддерживать, и разрушать установленные нормы. Аномия становится социальным феноменом, вне рамок, соединяющих отдельные и разные семьи. Анализ , относящийся к данному вопросу , см . Ralf Pieris, «Ideological momentum and soctal equilibrium», American Journal of Sociology, 1952, 57, 339—346. — Примеч . автора . лятивно нарастающими разрушительными последствиями для нормативной структуры, если не введены в действие противостоящие механизмы контроля. В каждом изучаемом специфическом случае, следовательно, очень важно, как мы писали ранее, определить контролирующие механизмы, которые «снижают напряжение, возника ющее из видимого (или реального) противоречия между культурны ми целями и социально ограниченным доступом» к ним. Новые гипотезы В предыдущем разделе этой главы рассмотрены данные, связан ные с формами реакции на аномию, подведенными под эмоционально и этически нейтральное понятие «инновация»: использование ин ституционально запрещенных средств для достижения культурно- ценной цели. Перед тем как обратиться к данным по другим основ ным типам реакции — ритуализму, бегству и мятежу, мы должны снова подчеркнуть, что общая теория связи социальной структуры и аномии не ограничена специфической целью денежного успеха и социальными препятствиями к ее достижению. Теория находила применение, например, для проблемы междисциплинарных иссле дований в науке, для проблемы массовой коммуникации 35 , для про блемы отступлений от религиозной ортодоксии 36 и в случае конфор мности к социальным нормам и отклонений от них в военных тюрь мах 37 — проблемы, которые, по крайней мере при первом взгляде на них, вне нашей теории показались бы имеющими мало общего и, конечно, мало общего с господствующей целью денежного успеха.
Как было сказано при первоначальном описании теории, «денежный успех рассматривается как основная культурная цель» только «ради упрощения проблемы... хотя, конечно, существуют альтернативные цели в хранилище общих ценностей». С точки зрения общей теории, любые культурные цели, которые получают чрезвычайное и лишь не значительно смягчаемое акцентирование в культуре группы, будут служить ослаблению акцентирования институциональной практи ки и вызовут аномию. Также необходимо повторить, что типология девиантного пове дения далека от того, чтобы ограничиться поведением, которое обыч но описывают как криминальное или преступное. С точки зрения социологии, в других формах отступления от регулирующих норм нет ничего или почти ничего, что сталкивалось бы с установленным в стране правопорядком. Простая идентификация некоторых типов девиаций сама по себе сложная проблема для социологической тео рии, которая разрешается постепенно. Например, значительный теоретический прогресс был осуществлен с помощью концепции Пар-сонса, согласно которой болезнь в одном из ее принципиальных ас пектов необходимо «определить как форму девиантного поведения и что элементы мотивации для девиации, которые выражены в роли больного, можно дополнить другими, иначе выраженными, включая типы вынужденной конформности, которые не считаются девиант- ными в обществе» 38 . Есть и другой пример: поведение, которое описано как «сверх конформизм» или «сверхуступчивость» по отношению к институциональным нормам, было проанализировано в социологии какде- виантное, даже если оно на первый взгляд кажется проявлением сверх конформизма 39 . Как видно ттипологии реакций на аномию, они яв ляются особыми видами поведения, которое в противоречии с их очевидным проявлением (конформность к институциональным ожи дай иям) представляет отклонение от этих ожиданий, что может быть обнаружено в дальнейшем социологическом анализе. В заключение в качестве преамбулы к данному обзору типов де виантного поведения следовало бы отметить еще раз, что с точки зре ния социологии не все подобные отклонения от господствующих норм группы являются неизбежно дисфункциональными для основных ценностей и адаптации группы. Соответственно строгая и несомненная приверженность всем преобладающим нормам может быть фун кциональной только в группе, которой никогда не было: а именно в такой группе, которая сама абсолютно статична и неизменна и при этом находится в таком социальном и культурном окружении, которое также является статичным и неизменным. Некоторая (неизвестная) степень девиации от современных норм, вероятно, является функциональной для основных целей во всех группах. Определенная степень «инновации», например, может иметь своим результатом формирование новых институционализированных образцов поведения, которые являются более подходящими, чем старые для реализации основных целей.
Более того, мы считаем недальновидным взглядом и скрытой этической оценкой допущение, что девиантное поведение, которое дисфункционально для насущных ценностей группы, является также этически несовершенным. Ибо, как мы могли часто заметить в этой книге, понятие социальной дисфункции не является современной терминологической заменой для «безнравственности» или «внеэтичес-кой практики». Особый образец поведения, который отличается от господствующих в группе норм, может быть дисфункциональным, снижая стабильность группы или уменьшая ее надежды на достижение целей, которые имеют для нее ценность. Но, судя по тому или иному ряду этических стандартов, такими могут быть нормы группы, которая находится в затруднительном положении, а не инноватора, который отрицает их. Один из действительно великих людей нашего времени изложил это с характерной проницательностью и красноречием. В первобытном племени каждый класс имеет свою определенную Мойру, или удел, свою Эргон, или обязанность, и все идет как следует, если каждый класс и каждый человек осуществляет свою Мойру, испол няет свой Эргон и не нарушает или не злоупотребляет Эргоном и Мойрой других. На современном языке, у каждого есть своя социальная обязанность для исполнения и свои последующие права. Это древняя Фемида (закон или правосудие персонифицированные и воплощенные в то, что «сделано»); но Фемида благодаря воображению расширяется и делает боль ше положительного. Фемида, которая может призвать не просто умереть за свою страну — старые племенные законы подразумевают это, — но уме реть за правду, или, как он объясняет на прекрасных страницах во второй книге, игнорировать полностью конвенциональный закон вашего обще ства ради истинного закона, от которого отреклись и который забыли. Ни один из читателей не сможет легко забыть отношение к праведному человеку в злом и ошибочном обществе: он должен был подвергнуться бичеванию, ослеплен й, наконец, посажен на кол или распят; общество, которое приговорило его к такому наказанию, не понимает его, поскольку он является праведным и выглядит полной противоположностью общества, и, несмотря на это, для него лучше так страдать, чем следовать за толпой в неправедных поступках 40 . Не стоило бы повторять все это, если бы не столь частое допуще ние, что девиантное поведение является неизбежно эквивалентным социальной дисфункции, а социальная дисфункция, в свою очередь, нарушает этический кодекс. В истории каждого общества, вероятно, есть свои культурные герои, которые считаются героями именно по тому, что они имели мужество и проницательность отойти от норм, которые признаются в группе. Как мы хорошо знаем, мятежники, ре волюционеры, нонконформисты, индивидуалисты, еретики и отступники прежнего времени часто становятся героями современной куль туры. Следует также еще раз повторить, поскольку это легко забыва ется, что, сосредоточив эту теорию на культурных и социальных ис точниках девиантного поведения, мы не предполагаем, что подоб ное поведение является типичной или даже единственной реакцией на воздействие, которое мы рассматривали. Это анализ различных типов и интенсивности девиантного поведения, а не эмпирическое обобщение ради вывода, что все, кто подвержен этому давлению, реагируют через девиацию. Теория только полагает, что именно люди, локализованные в тех участках социальной структуры, которые в наи большей мере испытывают это давление, вероятнее всего продемонстрируют девиантное поведение. Однако в результате действия компенсирующих социальных механизмов даже наиболее напряженные положения не всегда вызывают девиацию; конформность стремится сохранить формальную реакцию. Среди компенсирующих механизмов, как предполагалось в предшествующей главе, — доступ к альтернативным целям в хранилище общих ценностей. В той степени, в какой культурная структура придает ценность этим альтернативам, а социальная структура дает доступ к ним, система остается чем-то ста бильным. Потенциальные девиации могут все же адаптироваться с помощью дополнительного ряда ценностей. Исследование было на чато с изучения таких альтернатив как препятствий для девиантного поведения 403 .
В кратких итогах, таким образом, следует подчеркнуть, что (1) данная теория относится к целям различных видов, предпочитаемым в культуре, а не только к цели денежного успеха, которая рассматри валась в качестве иллюстрации; (2) что в теории выделены формы де- виантного поведения, которые могут быть далеки от тех, которые представляют нарушение закона; (3) что девиантное поведение не обязательно является дисфункциональным для эффективной деятель ности и развития группы; (4) что понятие социальной девиации и социальной дисфункции не служит прикрытием для этических пред посылок; и (5) что альтернативные культурные цели дают основу для стабилизации социальной и культурной системы. Ритуализм В соответствии с типологией ритуализм относится к образцу реакции, в которой определенные культурой стремления отвергаются, в то время как человек вынужденно продолжает придерживаться ин ституциональных норм. Когда это понятие было введено, был задан вопрос, представлено ли здесь действительно девиантное поведение, так как это понятие является чем-то вроде терминологического ка ламбура. Поскольку адаптация является фактически внутренним ре шением и поскольку внешнее поведение является институционально допустимым, хотя и не предпочитаемым сточки зрения культуры, оно вообще не рассматривается как «социальная проблема». Друзья тех людей, которые адаптируются подобным образом, могут вынести суж дение с точки зрения культурных предпочтений и могут испытывать к ним жалость, они могут в индивидуальных случаях чувствовать, что «старый Джонси, конечно, не может выбраться из привычной колеи». Описывается ли это как девиантное поведение или нет, оно, очевидно, представляет отклонение от культурной модели, согласно кото рой люди обязаны активно бороться, предпочтительно с помощью ин ституционализированных методов, чтобы продвигаться вперед и вверх в социальной иерархии. ствующем рассматриваемой здесь теории девиантного поведения. Она видит различные нуги к успеху в мире предпринимательства для негров и белых, хотя, очевидно, ценимые статусы во многом похожи для этих двух подгрупп. Наиболее важно в ее предварительных выводах, что доступ к альтернативным целям успеха создает скорее возможности для конформного, чем для девиантного, поведения. Хорошо известное исследование Ловенталя «Биографии в популярных журналах» см. в P . F . Lazarsfeld and F . N . Stanton ( editor ), Radio Research , 1942-1943 ( New York : Due », Sloan and Pcarce , 1944). Были также отмечены образцы потребительского поведения (например, проник новение стилей и моды в системе стратификации), которые являются латентной фун кцией для создания системы, удовлетворяющей даже тех, кто недостаточно поднялся в ней. См .: Bernard Barber и Lyle S. Lobel, «Fashion in women's clothes and the American sociaal system», Social Forces, 1952, 31, 124—131, и статья Lloyd A. Falles, «A note on the «trickle effect», Public Opinion Quarterly, 1954, 18, 314—321. Относящиеся к данному вопросу наблюдения различных символов , достижение которых служит смягчению ощущения личной неудачи , см .: Margaret M. Wood, Paths of Loneliness (New York: Columbia University Press, 1953), 212 ff. — Примеч . автора . Таким образом, предполагалось, что острое беспокойство о ста тусе в обществе, которое акцентирует мотив достижения, может выз вать девиантное поведение «сверхконформности» и «сверхуступчивости». Например, подобная сверхуступчивость может быть обнару жена среди «бюрократических виртуозов»: некоторые из них могут чрезмерно приспосабливаться именно потому, что они испытывают чувство вины, вызванное их предыдущим нонконформистским от ношением к правилам 41 . Кстати, существует очень мало системати ческих данных, подтверждающих эту гипотезу, разве что психоаналитические исследования двадцати «бюрократов», которые обнару жили, что они становятся вынужденными неврастениками 42 . Однако даже эти скудные данные не связаны напрямую с нашей теорией, ко торая должна иметь дело не с типами личности, что важно для других целей, но с типами исполнения ролей в реакции на социально структу рированную ситуацию. Более прямое отношение имеют исследования поведения бюрок ратов Питера М. Блау 43 . Он предполагает, что наблюдаемые случаи сверхконформизма «не вызваны тем, что ритуальная приверженность существующему способу действия должна стать неизбежной привычкой» и что «ритуализм происходит не столько от чрезмерной солидар ности с инструкциями и сильной привычки к закрепившейся практи ке, сколько от недостатка уверенности в важных социальных взаимо связях в организации». Короче, именно тогда, когда структура ситуации не уменьшает беспокойство о статусе и беспокойство о возможности соответствовать институционализированным ожиданиям, люди в этой организации реагируют со сверхподчиненностью. Ситуации, сформированные социальной структурой, которая про воцирует ритуалистическую реакцию сверхконформизма на норматив ные ожидания, были экспериментально и, конечно, только гомологично воспроизведены среди козлов и овец. (Читатель, конечно, не поддастся искушению сделать вывод, что нет более символически подходящих животных, чтобы выбрать их для этой цели.) Ситуация, провоцирующая ритуализм, мы напомним это, включает либо постоянную фрустрацию из-за важных целей, либо длительный опыт, в котором награда не пропорциональна конформизму. Психобиолог Говард С. Лиддел фактически воспроизвел оба этих условия в серии экспериментов 44 . Среди этих примеров следующий:
Каждый день приведенный в лабораторию козел подвергается просто му тесту: каждые две минуты стук телеграфа от секунды до десяти секунд предшествует воздействию электричества на переднюю ногу. После двад цатикратного повторения комбинации «сигнал—шок» козла возвращают на пастбище. Вскоре достигается удовлетворительный уровень моторного на выка, и, очевидно, животное хорошо адаптируется к этой конвейерной процедуре. В течение шести или семи недель наблюдатель отмечает, что посте пенно возникают изменения в поведении животного, которое охотно при ходит в лабораторию, но при входе демонстрирует определенную заученную осмотрительность, и его условные реакции являются крайне точными. Кажется, будто он старается «совершать только правильные поступки». Несколько лет назад наша группа стала называть подобных животных «пер- фекиионисты»... Мы обнаружили, что в лаборатории Павлова выражение «правильное поведение» использовалось для характеристики такого пове дения у собак. По-видимому, здесь есть нечто большее, чем мимолетное сходство с тем, что мы описали как «синдром социального ритуалиста», который «реагирует на ситуацию, которая кажется угрожающей и вызывает недоверие» с помощью «все более тесной привязанности к спасительной рутине и институциональным нормам» 45 . И действительно, Лиддел далее сообщает, что «мы можем предположить сходное поведение у человека при угрожающих обстоятельствах, что можно найти у Мира в описании шести стадий человеческого страха (первая из которых описана следующим образом): Предусмотрительность и самоограничения. При внешнем наблюдении субъект проявляет скромность, предусмотрительность и непритязатель ность. Посредством добровольного самоограничения он ограничивает свои цели и амбиции и отвергает все те удовольствия, которые влекут за собой риск или неблагоприятные последствия. Человек на этой стадии уже под подавляющим влиянием страха. Он реагирует с предупреждаю щим уклонением от надвигающейся ситуации. Интроспективно субъект даже не осознает наличие страха. Напротив, он скорее доволен собой и горд, поскольку он считает, что ведет себя более предусмотрительно, чем другие люди 46 .
Этот характерологический портрет вынужденного конформиста, который благодарит Бога, что он отличается от других людей, изоб ражает существенные элементы реакции ритуалистического типа на угрожающую ситуацию. Социологическая теория обязана определить структурные и культурные процессы, которые создают высшую сте пень таких состояний угрозы в определенных частях общества и нич тожную степень в других. Именно к этому типу проблем обращается теория социальной структуры и аномии. Таким образом, рассматри вая примеры ритуализма, мы продемонстрировали объединение «психологических» и «социологических» объяснений наблюдаемых образ цов поведения. Дальнейшие подходящие данные и идей (в центре которых ско рее личность, чем исполнение роли в определенных типах ситуаций) обнаружены в исследованиях, направленных на «нетерпимость нео пределенности» 47 . Недостаток этих исследований в отсутствии систе матического включения переменных и динамики социальной струк туры, что в основном компенсируется с помощью точной характери стики компонентов, которые, вероятно, входят в ритуалистические реакции на сформированные ситуации, а не только в структуру ри гидной личности. В итоговом беглом перечислении компоненты «не терпимости неопределенности» включают: «чрезмерное предпочте ние симметрии, подобия, определенности и регулярности; тенденцию к черно-белым решениям, сверхупрощенную дихотомизацию, безо говорочные решения «либо—либо», преждевременное завершение дискуссии, настойчивость и стереотипность; тенденцию к излишне «правильной» форме (то есть чрезмерную сосредоточенность на буду щем образе организации), они возникают либо благодаря чрезмерно му распространению всеобщности, либо благодаря сверхакцентирова нию конкретных деталей; умственная ограниченность, ограниченность стимулов; стремление избежать неопределенности дополняется сужением целей, недоступностью опыта, механическим повторением оп ределенного набора действий, а отчасти — произвольным выбором или абсолютизацией тех аспектов реальности, которые должны быть сохранены» 48 .
Существенное значение каждого из этих компонентов не может стать очевидным из краткого перечисления; детали изложены в многочисленных публикациях. Но даже из приведенного перечня видно, что понятие «нетерпимости неопределенности» относится к «чрезмер ному проявлению» определенного рода восприятия, установок и по ведения (на что указывают такие термины, как «чрезмерная исполни тельность», «сверхупрощение», «безоговорочность», «сверхпредпочтение» и тому подобное). Нормы, которые осуждаются как «крайности», тем не менее не нужно ограничивать статистическими нормами, на блюдаемыми в данной совокупности личностей, или нормами «функ циональной уместности», закрепленными рядом рассматриваемых лю дей, абстрагируясь от их социального окружения. Из стандартизиро ванных нормативных ожиданий также можно вывести нормы, кото рые признаются в различных группах, и поведение, которое благодаря первому ряду стандартов может быть рассмотрено как «психологически сверхригидное», может иногда рассматриваться с помощью второго ряда стандартов как адаптивная социальная конформность. Это гово рит только о том, что хотя, возможно, существует связь между поняти ем сверхригидных личностей и понятием социально продуцируемого ритуалистического поведения, они далеко не идентичны. Бегство Модель бегства состоит из существенного отрицания как уважае мых когда-то культурных целей, так и социальной практики, направленной на эти цели. Близкое соответствие этому образцу в настоящее время можно найти в описании «проблемных семей» — проще гово ря, тех семей, которые не соответствуют нормативным ожиданиям, преобладающим в их социальном окружении 49 . Дополнительные данные об этом способе реакции находим среди рабочих, у которых возникает состояние психической пассивности в ответ на некоторую за метную степень аномии 50 .
Тем не менее бегство в целом выглядит как реакция на острую аномию, включая резкий разрыв с привычной и признанной нормативной структурой и с установившимися социальными отношения ми, особенно когда попавшие в такие условия люди считают, что это состояние будет продолжаться бесконечно. Как заметил Дюркгейм с характерной для него проницательностью 51 , подобный разрыв может быть обнаружен в «аномии успеха», когда Фортуна улыбается и мно гие переходят в гораздо более высокий статус по сравнению с привычным, а не только в «аномии депрессии», когда Фортуна хмурит брови и явно не сулит добра. Большинство подобных аномических состояний часто возникают в тех структурированных ситуациях, ко торые «освобождают» людей от широкого круга ролевых обязаннос тей, как, например, в случае «отставки» от работы, навязанной лю дям без их согласия, и в случае вдовства 52 . к установленным ценностям, особенно в отношениях к стандартам поведения». По всем показателям «бегство» выглядит наиболее заметным среди самых низших соци альных слоев, как это описал W . Lloyd Warner and Paul S . Lunt , The Social Life of Modern Community ( New Haven , Yale University Press , 1941). — Примеч. автора.
Как мы отмечали при первом описании типов адаптации, это относится «к роле вому поведению... а не к личности». Из этого, конечно, не следует; что адаптация остается жестко закрепленной в течение жизни человека; напротив, здесь остается место для систематического исследования образцов последовательной смены ролей, которая развивается при определенных условиях. Например, за конформистскими усилиями может последовать ритуалистическая адаптация, а она, в свою очередь, может уступить место ретритизму; другие типы последовательности ролей можно так же определить. Интересные исследования, которые начинают обращаться к после довательности ролевыхадаптаций,см.: Leonard Reissman , « Levels of aspiration and social class », American Sociological Review , 1953, 18, 233—242. — Примеч. автора.
В исследовании вдовствующих и тех, кто отстранен от работы, Зена С. Блау исследует в деталях обстоятельства, создающие бегство как один из нескольких образцов реакции 53 . Как она отмечает, и вдов ствующие, и «отстраненные» потеряли свою основную роль и до не которой степени испытывают чувство изоляции. Она считает, что бегство чаще возникает среди одиноких вдов и вдовцов, среди вдов даже чаще, чем среди вдовцов. Бегство проявляется в ностальгии по прошлому и в апатии к настоящему. Люди, склонные к бегству, еще больше сопротивляются вхождению в новые социальные отношения сдругими, чем те люди, которые описываются как «оставленные», по скольку они стремятся продолжать свое апатическое состояние. Возможно, поскольку бегство представляет форму девиантного поведения, которое не регистрируется в социальной статистике по- добнотаким бесспорным примерам девиантного поведения, как пре ступление и правонарушение, и поскольку оно не имеет такого же драматического и слишком очевидного воздействия на функциони рование групп как нарушение закона, то социологи (если не психи атры) склонны пренебрегать им как предметом для изучения. Однако синдром бегства был определен еще столетия назад и назван accidie ( acedy , acedia , accedia )*, Римская католическая церковь считала его одним из смертных грехов. Как леность и глупость, из-за которых «ис точники духа иссушаются», равнодушие интересовало теологов на чиная со Средних веков. Оно привлекало внимание мужчин и жен щин в литературе по крайней мере со времен Ленгленда и Чосера, через Байрона к Олдосу Хаксли и Ребекке Вест. Множество психиатров имели с ним дело в форме апатии, меланхолии или отсутствия чув ства радости жизни 54 . Но социологи уделяют этому синдрому исклю чительно мало внимания. Все же видно, что эта форма девиантного поведения имеет свои социальные предпосылки, так же как свои очевидные социальные последствия, и мы можем ожидать больше социологических исследований на эту тему, похожих на упомянутое исследование Зены Блау.
Остается рассмотреть, можно ли виды политической и организационной апатии, в настоящее время исследуемые социологами, в теоретической форме соотнести с теми социальными силами, которые, согласно этой теории, создают бегство как форму поведения 55 . Возможно, это лучше изложено в следующей цитате: «...отрицание норм и целей включает в себя феномен культурной апатии по отношению к стандартам поведения. Качественно различным аспектам последнего состояния придают различные дополнительные значения с помощью таких терминов, как индифферентность, цинизм, моральная усталость, разочарование, отказ от аффектов, оппортунизм. Одним из известных типов апатии является потеря связи с ранее близкими культурными целями. Так происходит, когда продолжительная борь ба заканчивается постоянной и, по-видимому, неизбежной фрустраци ей. Утрата главных жизненных целей переносит человека в социальный вакуум, лишает его жизнь центрального направления или значения. Дру гой очень серьезный вид апатии, по-видимому, возникает в условиях боль шой нормативной сложности и/или острой перемены, когда люди вовлечены на такой путь, на котором сталкиваются с многочисленными проти воречивыми нормами и целями, в этих случаях человек становится буквально дезориентированным и деморализованным, неспособным твердо следовать тем нормам, с которыми он согласен. При определенных усло виях, еще не понятых, в результате возникает «отказ от ответственнос ти»: обесценивание принципиального поведения, недостаток интереса к поддержанию моральной общности с другими людьми. По-видимому, такая потерянность является одним из основных состояний, из которых возникают некоторые типы тоталитаризма. Люди отказываются от моральной автономии и подчиняются внешней дисциплине 56 . Бунт К настоящему времени должно быть ясно, что рассматриваемая теория считает конфликт между культурно-определенными целями и институциональными нормами одним из источников аномии; она не считает тождественными конфликт ценностей и аномию 57 . Напро тив, конфликт между нормами, которых придерживаются различные подгруппы в обществе, конечно, часто заканчивается возросшей при верженностью нормам, преобладающим в каждой подгруппе. Деви-антное поведение и разрушение нормативной системы возникает из-за конфликта между культурно-принятыми ценностями и социально структурированными трудностями для тех, кто станет жить согласно этим ценностям. Такое последствие аномии тем не менее может быть только прелюдией к развитию новых норм, и оно является ответом, который мы описали как «бунт» в типологии адаптации.
Когда бунт ограничен относительно небольшими и относительно слабыми элементами в обществе, он создает возможность для форми рования подгруппы, отчужденной от остального общества, но объеди ненной внутри себя. Примерами этого образца являются отчужденные подростки, объединяющиеся в банды или становящиеся участниками различных молодежных движений в их собственной субкультуре 58 . Эта реакция на аномию склонна тем не менее к неустойчивости, если толь ко новые группы и нормы не изолированы в достаточной мере от ос тального общества, которое отвергает их.
Представитель исторической социологии описал основные черты процесса разочарования как в культурных целях, так и в институциональных средствах в конце 30-х годов в Соединенных Штатах, например, об этом свидетельствовали мнения, опубликованные после смерти Джона Рокфеллера. Социолог пишет. «Ясно, что не согласные с друг другом люди не встречались для обсуждения мер по реформирова нию общества, но, с точки зрения защитников Рокфеллера и предпринимательства, несогласие было, по-видимому, менее важно, чем доказательство недоверия режиму предпринимательства и отчуждения (особенно на нижних ступенях социальной организации) от целей и стандартов, которые обеспечивают его идеологическую безопас ность. Согласно критикам, цели и стандарты больше не обладают легитимностью и не могут служить для требуемой лояльности. А когда лояльность нарушена, как могут биз несмены-предприниматели с уверенностью ожидать рутинной деятельности и реак ций, которые характеризуют поддерживаемую индустриальную дисциплину? Но в обличительных речах критиков таилось нечто большее, чем расхождения и неудовлетво ренность. Если деятельность такого предпринимателя, как Рокфеллер, являлась функцией социальной организации, которая сама была причиной недовольства — бедности и безработицы, то ее критики утверждали, что такая организация больше не заслужи вает поддержки и что «молодые люди» больше не будут равняться на ее культурные стандарты. При соответствующих изменениях (в этом вопросе сами критики расходи лись) может быть создана новая и лучшая социальная организация. Это было (или мог ло стать) чем-то большим, чем просто дискуссия; это было планом действия. И по скольку планировалась деятельность для ограничения масштабов и свободы предпри нимательства, то его защита журналистами сталкивалась с возражениями. Привержен ность к риску нуждалась в подтверждении, и каждое новое доказательство, что они рисковали — от сидячей забастовки в Флинте до нового политического и экономичес кого законодательства в Вашингтоне, — делало задачу безотлагательной». Sigmund Diamond, The Reputation of the American Businessman, 116—117. — Примеч . автора . Когда бунт становится всеобщим в существенной части общества, он создает возможность революции, которая преобразует как норма тивную, так и социальную структуры. Именно в этой связи современ ные исследования изменяющейся роли буржуазии во Франции во семнадцатого века значительно расширяют данную теорию аномии. Это расширение точно и кратко изложено в следующей цитате 591 Предполагается, что... слишком большое несоответствие между ожи данием мобильности и ее реальным осуществлением приводит к состоя нию аномии, то есть частичной социальной дезинтеграции, отражающей слабость моральных норм. Та же самая деморализация с большой веро ятностью возникнет, когда de facto существует мобильность, не сопро вождаемая моральным одобрением; французская буржуазия XVIII века сталкивалась именно с этими двумя видами несоответствий, все больше и больше в течение века. Полностью независимо от частностей данного исторического при мера в центре нашего теоретического внимания — общая концепция, согласно которой аномия может привести к двум видам расхождений между объективной степенью социальной мобильности и культурны ми определениями моральных прав (и обязанностей) для продвиже ния в иерархической социальной системе. В течение всего времени мы рассматривали только один тип несоответствия, в котором ценное с точки зрения культуры восхождение является социально ограниченным, и может оказаться, что в истории это наиболее частый образец. Но второе несоответствие, как наблюдает д-р Бербер, также приводит к разру шающему напряжению в системе. Вообще его можно определить как хорошо знакомый образец, хорошо знакомый для американского об щества, в котором как кастовые, так и общеклассовые нормы признаны в обществе, что приводит к широко распространенной амби валентности по отношению к классовой и кастовой мобильности de facto для тех, кто причислен многими к нижней касте. Фазу демора лизации, которая вызвана структурной ситуацией такого рода, иллюстрируют примеры межрасовых взаимоотношений не только в различ ных частях Соединенных Штатов, но и в большом количестве сооб ществ, когда-то колонизированных Западом. Эти знакомые факты, как и факты о буржуазии старого режима, которые изложила д-р Бербер в своей теоретической интерпретации 60 , по-видимому, с точки зрения социологической теории, хорошо согласуются друг с другом.
Изменение социальной структуры и девиантное поведениеВ соответствии с рассматриваемой теорией, очевидно, различные давления, создающие девиантное поведение, будут продолжать ока зывать воздействие на определенные группы и слои только тогда, ког да структура возможностей и социальных целей остается неизменной по своей сути. Соответственно, как только происходят значительные изменения в данных структуре и целях, мы должны ожидать соответ ствующих изменений среди той части населения, которая наиболее сильно подвержена этому давлению. У нас часто была возможность отметить, что криминальный «рэ кет» и иногда действующий совместно с ним политический механизм сохраняются благодаря социальным функциям, которые они испол няют для различных частей основного населения, которое состоит из их признанных и непризнанных заказчиков 61 . Следует ожидать, таким образом, что как только созданы легитимные структурные аль тернативы для исполнения этих функций, это приведет к существен ным изменениям в социальном распространении девиантного поведения. Именно этот тезис развивается Дэниелом Беллом в глубокой аналитической статье 62 . 60 Поскольку это скорее теоретический вклад, чем специфический, эмпирические данные, которые имеют непосредственный интерес, — я не делал общих выводов из со держательного материала, изложенного Барбер. Она же, обобщая свой материал, делает следующий предварительный вывод: «Именно жесткость, ригидность классовой систе мы ускорила отчуждение этой (средней) части буржуазии от существующей классовой структуры, к которой она, вплоть до революции, была лояльна более чем другие. Когда отвергли его право улучшить свое социальное положение, буржуа обнаружил, что дав ление конфликтующих моральных норм совершенно невыносимо, и он всецело отверг свое прежнее осуждение социальной мобильности». Ibid ., 144. — Примеч. автора.
Белл отмечает, что «члены воровской шайки имеют в основном иммигрантские корни и преступление (как показательный образец) является средством социального восхождения, позволяющим занять определенное положение в американской жизни». И как социологи, изучающие этот предмет, часто наблюдают, каждая новая иммигран тская группа оказывается занимающей нижний социальный слой, недавно оставленный иммигрантской группой, которая пришла пе ред ними. Например, когда итальянцы прожили поколение или два в американской жизни, они нашли «более открытые в большом городе пути от нищеты к богатству, занятые ранее» евреями и ирландцами. И как Белл пишет далее: Не допущенные к политической карьере (в начале 30-х годов почти не было итальянцев среди городских рабочих и служащих на высокооплачиваемой работе, в книгах этого периода невозможно найти обсужде ние итальянских политических лидеров) и ищущие какие-либо откры тые средства к успеху, некоторые из них обращались к незаконным способам. В детской судебной статистике 30-х годов самая большая группа нарушителей была итальянцами... Белл пишет, что именно бывший рэкетир, ищущий респектабельности, «оказывал значительную поддержку итальянцам в предвыбор ной борьбе за место в структуре власти городского политического механизма». А решающее изменение в источниках финансирования городского политического механизма создало контекст, способствующий этому альянсу рэкетира и политической организации. Ибо основные фонды, которые ранее приходили из большого бизнеса, были в этот момент перенаправлены от муниципальных к национальным политическим организациям. Один из замещающих источников для финансирования этого механизма был уже под рукой в «новом и часто нелегально заработанном итальянском успехе». Это хорошо иллю стрируется карьерой Костелло и его появлением в качестве полити ческой силы в Нью-Йорке. Здесь ведущим политическим мотивом был поиск входа — для себя и для этнической группы — в правящие круги большого города. Впервые за все время итальянцы достигли суще ственной ступени политического влияния. В кратком заключении Белл прослеживает «особую этническую последовательность в способах достижения незаконного успеха». Хотя Данные все же далеки от адекватности, существует некоторое основа ние для заключения, сделанного Беллом, что «люди итальянского происхождения появились на первых ролях в высокой драме игроков и воров, также как двадцать лет назад дети восточноевропейских евре ев были наиболее известными фигурами в организованной преступности, а еще раньше люди ирландского происхождения прославились подобным образом». Но с изменением в структуре возможностей «растущее число итальянцев, получивших профессиональное обучение и законный успех в бизнесе... как побуждало итальянскую группу, так и позволяло ей обладать всевозрастающим политическим влиянием; и все больше и больше именно профессионалы и бизнесмены создают модели для итальянской молодежи сегодня (модели, которые едва ли могли существовать двадцать лет назад)». По иронии судьбы, принимая во внимание тесную связь Рузвельта с политической машиной больших городов, в конце концов именно фундаментальные структурные изменения, выразившиеся в рациональных мероприятиях по улучшению культурно-бытовых условий (то, что некоторые называют «система вэлфер»), в основном повлекли за собой упадок политической машины. Образно, но по существу верно, можно сказать, что именно система «вэлфер» и появление слоя более или менее включенных в бюрократическую администрацию ученых, которые прямо критиковали реформаторов, практически свели на нет власть политической машины. Как заключает Белл: После рационализации и включения некоторых ранее нелегальных действий в структуру экономики пришло к своему концу время старшего поколения, которое установило свою гегемонию с помощью преступле ния и обеспечило продвижение групп меньшинств к ведущим социальным позициям, разрушение городской управленческой системы, а также мо дель преступления, которую мы обсуждали. Преступление, конечно, остается по-прежнему как страсть и желание наживы. Но большая органи зованная городская преступность, которую мы знали на протяжении про шедших 75 лет, базировалась на большем, чем эти общие мотивы. Она ба зировалась на характерных чертах американской экономики, американских этнических групп и американской политики. Изменения во всех этих об ластях означают, что преступность в той форме, которую мы знаем, также заканчивается. Нам не нужно искать более подходящее, с точки зрения структурно-функционального анализа, заключение к этому обзору неразрывной связи социальной структуры и аномии.
|
|||
|
© uchebnik-online.com |