Основы политической психологии

Как любая наука, политическая психология имеет своего рода “скелет”. Это ее логический и методологический, понятийный и категориальный аппарат, в совокупности образующий “язык” данной науки. Основная категория политической психологии, которую мы уже рассмотрели в первой главе, это деятсльностное понимание политики. Данная категория развертывается в целом комплексе достаточно соотносимых между собой понятий. Ее конкретное выражение, также подробно рассмотренное в главе 1, представлено в поведенческом подходе, являющимся своего рода “разверткой” одной из базовых категорий современной политической психологии.

Деятельность немыслима без сознания. Соответственно, политическое сознание и самосознание — понятия, развертывающие суть политической деятельности и политического поведения. Их оборотная сторона — политическое бессознательное. В основе политической деятельности лежит политическая культура — также одна из ведущих категорий политической психологии.

Наконец, к числу основных понятий политической психологии относятся такие качества психики человека, как политическое восприятие и политическое мышление и некоторые феномены, возникающие на их основе — например, политические стереотипы.

На самом деле, разумеется, набор основных понятий и категорий политической психологии гораздо шире. Однако объем любой книги имеет свои границы. Соответственно, поневоле и нам придется пока ограничить набор рассматриваемых понятий и категорий для того, чтобы потом, по ходу книги, постепенно возвращаться к новым понятиям, и увязывать их с уже рассмотренными ранее. Так, поэтапно, мы и постараемся представить всю панораму понятий и категорий, явлений и процессов, фактов и объяснений, представляющих в совокупности политическую психологию.

Политическое сознание — одна из безусловно центральных категорий современной политической психологии, входящая в систему ее понятийных координат и обозначающая результаты восприятия субъектом той части окружающей его действительности, которая связана с политикой и в которую включен он сам, а также его действия и состояния, связанные с политикой.

В содержательном отношении большинство исследователей рассматривает политическое сознание как многомерное, неоднородное, “пульсирующее”, внутренне противоречивое, многоуровневое образование, в обобщенной форме отражающее степень знакомства субъекта с политикой и рационального к ней отношения (в противовес, скажем, коллективному бессознательному в политике).

В гносеологическом плане политическое сознание тесно связано с другими основополагающими политико-психологическими понятиями и категориями. В частности, оно тесно связано с политической культурой — генетически, политическое сознание является ее производным, высшим уровнем и, одновременно, в развитых формах политической культуры, ее стержневым компонентом. Политическое сознание тесно связано с политическим поведением — политическое сознание выступает в качестве рациональной основы субъективных механизмов такого поведения. Оно связано с политической системой — политическое сознание представляет собой ее субъективный фундамент, так сказать, “человеческую основу”, и др.

В традиционном отечественном понимании политическое сознание трактовалось как вариант общественного сознания, возникающий как отражение, прежде всего, социально-экономических условий бытия людей. В общепринятой мировой традиции политическое сознание рассматривается в более широком контексте, как вся совокупность психического отражения политики, как ее субъективный компонент, проявляющий себя на разных уровнях, в различных ситуациях.

Понятие политического сознания имеет достаточно длительную историю употребления в различных областях обществознания, однако специально разрабатывается в основном в рамках поведенческого направления в политологии, о котором мы подробно говорили в предыдущей главе. Оно приобрело особую популярность к середине XX века, после того, как выявилась ограниченность ортодоксального бихевиористского течения и обнаружилось, что понимание политического поведения и, шире, динамики политических процессов вообще требует внимания к таким “независимым переменным”, как политическое сознание и, шире, вся психическая сфера субъекта этого поведения. Категория политического сознания оказалась удобной за счет широты вкладываемого в нее содержания, значительной объяснительной силы, а также благодаря тому, что стала своеобразным узловым понятием, аккумулировавшим разрозненные до того взгляды и данные разных научных дисциплин. Такое синтетическое свойство и позволило понятию политического сознания стать одним из основополагающих в новой, во многом синтетической по своему происхождению политико-психологической науке.

Политическое сознание даже в рамках политической психологии относится к числу междисциплинарных, комплексных категорий, с различных точек зрения исследуемых разными направлениями внутри различных направлений политической науки в целом. Так, в частности, как один из важнейших компонентов общественного сознания, политическое сознание рассматривается политической философией, в марксистском варианте соотносящей политическое сознание с материальными процессами бытия и трактующей его как теоретическое отражение политических отношений и политических реальностей, преломленных сквозь призму субъективной, прежде всего конкретно-исторической, “классовой” системы оценок, и обусловленных в конечном счете экономическим положением того или иного класса в классовом обществе. При такой трактовке внутри политического сознания выделяются два основных уровня: собственно “теоретический” и “государственно-бюрократический”, то есть, уровень принятия политических решений.

Политическая социология выделяет в политическом сознании несколько иные, прежде всего, идеологический и массовый уровни, и сосредотачивает внимание на раскрытии содержательных характеристик консервативного, либерального, реформистского, революционного, тоталитарного, авторитарного, демократического и других конкретных типов политического сознания, трактуя его, прежде всего, как совокупность, с одной стороны, установок и стереотипов, сформировавшихся вне сферы политического сознания, и, с другой стороны, выводов, полученных в результате самостоятельного анализа индивидом или группой социально-политической действительности, выделяя в качестве особых факторов идеологические компоненты политического сознания, оказывающие на него значительное искажающее влияние.

Исследование политического сознания средствами политической психологии и психологии политики характеризуются стремлением соединить анализ его социально-политического содержания и индивидуальных механизмов его функционирования, используя обще- и социально-психологические понятия (потребности, интересы, ориентации, установки и т. п.), оценивая политическое сознание на основе данных, касающихся информированности людей в отношении политики, характера их мировоззрения, системы ценностей и т. п.

Целостное, собственно политико-психологическое изучение политического сознания в первую очередь включает исследование его субъектов-“носителей”, динамики развития политического сознания и основных его функциональных форм. С точки зрения субъекта политического сознания, в политической психологии подразделяются массовое, групповое и индивидуальное политическое сознание.

В первом измерении политическое сознание определяется как массовое сознание (с ним мы столкнемся дальше) общества по отношению к вопросам, имеющим актуальное политическое содержание и чреватым определенными политическими последствиями, как особую, обладающую специфическими (политическими) механизмами детерминации и, следовательно, определенной относительной автономией подсистему системы “массовое сознание”. В этом смысле политическое сознание — особый, политизированный сегмент массового сознания. Структурно такое политическое сознание включает статичные (типа ценностей и “общих ориентации”) и динамичные (типа массовых настроений, о которых речь также пойдет отдельно) компоненты.

В конкретном выражении это, во-первых, уровень ожиданий людей и оценка ими своих возможностей влиять на политическую систему в целях реализации имеющихся ожиданий. Во-вторых, это социально-политические ценности, лежащие в основе идеологического выбора (например, справедливость, демократия, равенство, стабильность, порядок и т.д.). В-третьих, это быстро меняющиеся мнения и настроения, связанные с оценками текущего положения, правительства, лидеров, конкретных политических акций и т. д.

Политическое сознание определяет тип и уровень политической культуры общества и обуславливает наиболее типичные, массовые варианты политического поведения. Наиболее распространенный способ выявления такого политического сознания — опросы общественного мнения по политическим вопросам.

Во втором измерении политическое сознание рассматривается как обобщенное сознание тех или иных более определенных и организованных, конкретных больших (социальные классы, национально-этнические образования, группы и слои населения) и малых (например, политическая элита, “правительственная военная хунта”, политбюро правящей партии, разнообразные лоббистские образования типа “групп давления” и т. п.) групп, связанное с политикой. Исходя из объективного места группы в социально-политической системе и особенностей группового самосознания, такое политическое сознание трактуется как совокупность представлений, определяющих содержание, направленность и интенсивность политической активности группы. В структурном отношении особое внимание уделяется политическим позициям и идеологическим предпочтениям, доминирующим в групповом политическом сознании. Наиболее распространенный способ выявления такого политического сознания — анализ документов политического характера, исходящих от интересующих групп.

В третьем измерении политическое сознание трактуется как свойство и качество личности, “политического человека”, способного так или иначе воспринимать политику, более или менее точно ее оценивать и относительно целеустремленно действовать в политическом плане. Здесь наибольший интерес представляют субъективно-психологические особенности, типовые характеристики и структурные компоненты сознания и поведения человека в политике как особой сфере человеческой деятельности. Важно, также, изучение процессов политической социализации личности, способов, используемых индивидом для овладения массовым и разными групповыми вариантами политического сознания, а также для выработки собственного политического сознания на индивидуальном уровне. Анализ механизмов, управляющих функционированием политического сознания на этом уровне, позволяет выделить в нем два блока компонентов. Это мотивационные (политические потребности, ценности, установки, чувства и эмоции) и познавательные (знания, информированность, интерес к политике, убеждения) слагаемые. Наиболее распространенный способ выявления такого политического сознания — личностно-психологическое исследование, а также выделение социально-политических типов личности в отношении политического сознания.

Помимо такого ракурса, прежде всего центрирующегося на субъекте политического сознания, выделяются направления, связанные с исследованием динамических аспектов политического сознания. Эти направления развиваются в двух сферах. С одной стороны, это изучение последовательных этапов и трансформаций политического сознания в рамках одного общества (например, лонгитудинальные исследования процессов перехода от тоталитаризма к авторитарному и, затем, к демократическому политическому сознанию в ряде развивающихся стран в рамках сравнительно-исторического политико-психологического направления). С другой стороны, это чисто сравнительные политико-психологические исследования, осуществляемые с помощью “метода срезов”. Сюда относится анализ типов и видов политического сознания, существующих в разных обществах (например, сравнительные исследования такого рода в рамках кросс-культурного направления).

Динамика и характеристики разных этапов развития политического сознания обычно исследуются на всех доступных уровнях — массовом, групповом и индивидуальном, — что позволяет строить достаточно надежные прогнозы и оценивать вероятность конкретных вариантов модификации политических систем в исследуемых обществах. В целом, одним из ключевых в данном контексте является вопрос о связи политического сознания с функционированием политической системы.

Важным функциональным направлением изучения политического сознания является исследование его обыденных и теоретико-идеологизированных форм. Обыденное политическое сознание отличается целым рядом специфических свойств: содержательной диффузностью, размытостью, “смутностью”, спутанностью и противоречивостью, отрывочностью, несистематизированностью, повышенной эмоциональностью, во многом случайностью образующих его компонентов, стихийностью становления и развития под влиянием бытовых представлений и суждений о политике в рамках так называемого “житейского здравого смысла”. Одновременно, оно характеризуется устойчивостью и особого рода инерционностью влияния на политическое поведение. Даже вступая в противоречие с параметрами теоретического, идеологизированного политического сознания, обыденное политическое сознание может продолжать определять такое поведение.

В отличие от него, теоретико-идеологизированное политическое сознание исходит из строгих и стройных представлений, представляющих собой целостную рациональную систему взглядов и суждений, определенное мировоззрение, объясняющее окружающую человека политическую действительность на основе той или иной идеологической концепции и сводящееся к расширенной экспликации идеологии на подлежащие осознанию сферы жизни. Диалектика перехода тех или иных компонентов политического сознания из одной формы в другую представляет собой существенный показатель социально-политического развития.

Подавляющее большинство конкретных исследований политического сознания носит прикладной, практически ориентированный характер и, в основном, направлено на обслуживание целей и интересов организованных в политическом отношении групп и сил. В первую очередь, они нацелены на изучение внутренних, психологических причин и механизмов поведения электората. С другой стороны, она направлены на изучение и политического отчуждения, на возможности увеличения политической поддержки и повышения уровня политического участия граждан. Ориентированы они и на анализ различных аспектов общественного мнения (важный эмпирический показатель политического сознания) по тем или иным актуальным вопросам в контексте взаимоотношений правящих сил и оппозиции, массового, а также групповых вариантов политического сознания — и организацией власти и управления в политической системе. Не менее важными являются исследования политического сознания в контексте его идеологической обработки с выходами на возможности управляющего воздействия на политическое сознание.

Еще одно важнейшее понятие и стержневая категория политической психологии — политическое самосознание. В науке под политическим самосознанием принято понимать процесс и результат выработки относительно устойчивой осознанной системы представлений субъекта политических отношений о самом себе в социально-политическом плане, на основе которой субъект целенаправленно строит свои взаимоотношения с другими субъектами и объектами политики как внутри социально-политической системы, так и за ее пределами, и относится к самому себе. Это осознание себя в политике как самостоятельного деятеля, целостная оценка своей роли, целей, интересов, идеалов и мотивов поведения.

Субъектом политического самосознания может выступать отдельная личность — тогда говорят об индивидуальном политическом самосознании как об осознании себя в качестве чувствующей, воспринимающей, мыслящей и сознательно действующей личности в политике. Таким субъектом может быть и социальная группа. В данном случае, речь идет о групповом политическом самосознании, подразумевающем наличие в большей или меньшей степени идеологизированных концепций, касающихся коллективного осознания Цзуппой особенностей свойственного ей политического восприятия, мышления, характера и направленности действий в соответствии с интересами и потребностями. Причем размер группы не имеет практического значения. В реальности встречаются проявления политического самосознания как в отношении малой группы — например, политическое сознание хотя бы родового клана, небольшой парламентской фракции или претендующей на власть политической клики, — так и в отношении большой социальной группы, нации или народности, социального слоя или класса.

Независимо от специфических особенностей субъекта, в целом политическое самосознание включает три основных аспекта: когнитивный, эмоциональный и оценочно-волевой.

Когнитивный аспект (политическое самосознание в самом узком, буквальном смысле, как набор осознанных объективных знаний о своем месте в политике) подразумевает наличие определенного информационного уровня, позволяющего сопоставить имеющуюся информацию об устройстве окружающей социально-политической среды с представлениями о собственной роли, возможностях и способностях субъекта в этой среде. Так, в ходе политической социализации формируется политическое самосознание отдельной личности: усваивая социально-политические знания нормативного характера, индивид сопоставляет их с собственными возможностями влиять на политическую жизнь и уясняет, в частности, что эти возможности связаны с обретением права голоса и рядом иных атрибутов “политического гражданина”. Соответственно, для него когнитивный аспект политического самосознания включает знания относительно как минимум двух больших этапов собственного развития: до и после обретения соответствующего статуса. Соответственно будет развиваться и политическое самосознание в целом.

Эмоциональный аспект политического самосознания выражается в определенном эмоционально окрашенном субъективном отношении к знанию своего объективного политического статуса. Последний может устраивать или не устраивать, восприниматься как высокий или низкий, благоприятный или неблагоприятный и т. п. С эмоциональным аспектом политического самосознания связаны такие явления, как политическое самоуважение (свойственное, например, представителям сил, господствующих в политической системе) или, напротив, политическое самоуничижение (отличающее обычно представителей смирившихся со своим угнетением групп и слоев), политическое себялюбие (особенно проявляющееся на уровне индивидуальных амбиций политических деятелей, стремящихся к личной власти), и т. п.

Оценочно-волевой аспект политического самосознания тесно связан с эмоциональным и проявляется, прежде всего, в стремлении повысить политическую самооценку, завоевать политическое уважение, обрести или укрепить политическое влияние, авторитет, а в конечном счете — политическую власть. Это может проявляться в разных формах. На уровне индивидуального субъекта политического самосознания — как борьба, например, за массовую поддержку того или иного кандидата на выборный пост. На групповом уровне — как те или иные лоббистские тенденции, связанные с продвижением к власти своих представителей. На социальном макро-уровне это может выражаться в массовом стремлении, например, угнетенного социального слоя к социальной революции, радикально изменяющей его положение в социально-политической системе.

В своей совокупности, три названных аспекта политического самосознания образуют целостный политический образ самого себя, существующий, хотя и на разных уровнях развития, практически у всех реальных или виртуальных, созданных идеологической пропагандой, субъектов социально-политической жизни. Такой образ представляет собой интегрированное сочетание нескольких компонентов, включая реальное политическое представление о себе в настоящее время; идеальное представление о том, каким субъект, по ого мнению, должен был бы стать и о том, какую роль он должен был бы играть в обществе в соответствии со своими способностями и возможностями; динамическое представление о том, каким субъект намерен стать в относительно ближайшее время (своего рода социально-политическая программа-минимум по сравнению с предыдущей — скорее, программой-максимум) и др. Названные компоненты отражают степень развитости и детализированности политического самосознания, его развернутости в социально-политическом времени (включая исторические проекции в прошлое и будущее, представления об “исторической миссии” и т. п.) и пространстве (например, представления о масштабах возможной и желательной социально-политической экспансии влияния данного субъекта, скажем, наиболее откровенно выраженные в концепции “мировой революции” и известном лозунге. “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!”).

Политическое самосознание выступает как предпосылка и, в то же время, как следствие социально-этического взаимодействия. Это деятельностное, а не умозрительное политико-психологическое образование, что в свое время было четко выражено в известном политическом лозунге начала XX века в России: “В борьбе обретешь ты право свое!”, и полностью соответствует известному положению о том, что права (в частности, политические) не даются — они завоевываются.

Генетические истоки формирования политического самосознания связаны с активной социально-политической деятельностью и социально-политическим общением субъекта политического самосознания с другими субъектами. На основе опыта, приобретаемого в ходе развертывания этих процессов, начинает действовать закон социально-политического сравнения, постепенно ведущий к формированию тех или иных компонентов политического самосознания. Становление целостного политического самосознания, будучи в конечном счете обусловлено широким социально-культурным контекстом (в частности, уровнем политической культуры общества, развитостью политического сознания в целом и т. д.) протекает в обстоятельствах широкого предметного, материального или духовного обмена социально-политической деятельностью и ее продуктами между участниками социально-политического взаимодействия, в ходе которого субъект “смотрится, как в зеркало, в другого человека” (К.Маркс} и тем самым формирует, развивает, уточняет, корректирует свое политическое самосознание.

Социальное сравнение связано с действием механизмов социально-политического противопоставления или, напротив, социально-политической идентификации. В первом случае политическое самосознание развивается по принципу “от противного”, на основе противопоставления “Я” — “они” (в случае индивидуального субъекта) или “мы” — “они” (в случае субъекта группового). Во втором случае развитие идет по противоположной схеме: “Я” — “мы”. И обособление, и отождествление являются необходимыми, хотя и противоположно направленными сторонами процесса формирования политического самосознания.

За счет выделения и обособления себя от окружающей социально-политической среды в ходе развития политического самосознания субъект формирует самостоятельное политическое мышление, обогащает политическое сознание в целом и вырабатывает собственное политическое мировоззрение в частности. Благодаря развитию политического самосознания он отделяет себя как субъекта социально-политической деятельности от самой этой деятельности и ее продуктов, сознательно направляет ее на достижение тех или иных целей, делает ее предметом воли и сознания. При наличии развитого политического самосознания политика становится концентрированным осуществлением воли того или иного субъекта политического самосознания, а при наличии нескольких субъектов превращается в арену столкновений и борьбы волевых устремлений.

Политическое самосознание проявляется в политической практике прежде всего как осознанное и выраженное в эксплицитной легитимизированной форме политическое самоопределение или как выраженное стремление к нему, а также затем как стремление к реальной социально-политической независимости и автономности для реализации определившего себя политического самосознания — в виде стремления к политической суверенизации субъекта политического самосознания. Примером такого рода стал известный “парад суверенитетов”, деклараций о политической и др. независимости ряда субъектов государственно-политического устройства СССР, а затем и России на рубеже 80—90-х гг. Политико-психологической основой данного феномена было бурное развитие политического самосознания и преодоление доминировавшего прежде политического отчуждения. Последнее всегда является наиболее сильным препятствием на пути развития политического самосознания, что обычно используется в практике тоталитарных социально-политических систем, основывающихся на тотальной десубъективации и псевдообъективации политики, когда монопольные права на занятия ею придаются лишь высшим эшелонам власти, а в предельном выражении — одному лидеру (монарху, диктатору и т. п.), персонифицирующему все политическое самосознание данного общества (например, пресловутое “Государство — это я! ” Людовика XIV), и получающего статус некоего надчеловеческого, объективного действия, соответствующего “воле небес”, “слову пророка” или “проявлению объективно-исторических закономерностей” (хотя при этом, одновременно, может декорироваться даже возрастание роли массового социальнo-политического субъекта).

Проблема развития адекватного политического самосознания на всех уровнях субъектов социально-политического действия является одной из центральных в процессе перехода от тоталитарной к демократической социально-политической системе, на этапе становления правового государства и гражданского общества. Если в условиях тоталитаризма саморазвитие адекватного политического самосознания практически для всех потенциальных субъектов политики подменяется, по сути дела, принудительным формированием необходимых лишь для социально-политической системы и жестко контролируемых ею отдельных элементов идеологизированного и потому не всегда адекватного действительности, предельно зависимого от такой системы политического самосознания, то демократическое общество нуждается в ином типе политического самосознания и неизбежно создает условия для его развития. Плюрализм в политической жизни создает условия для сосуществования разнообразных вариантов ее осмысления. Получая возможности активного самостоятельного участия в политике, ее субъекты на всех уровнях попадают в ситуацию необходимости ускоренного становления своего политического самосознания в соответствии со своими собственными подлинными интересами и потребностями, различающимися в силу наличия различных форм собственности в обществе такого типа. После этого политические отношения превращаются в борьбу более и менее развитых политических самосознании, в которой побеждают те, кто быстрее и точнее осознает свои цели и овладевает политическими навыками их достижения. Именно эти процессы лежат в основе бурной политизации общества, обычно сопровождающей переход к демократии — они отражают обостренную реакцию людей (отдельных индивидов и целых групп), ранее лишенных собственного политического самосознания, на реальное или предвосхищаемое обретение, во-первых, собственности, во-вторых, ь соответствии с ней, своих отдельных интересов и, в-третьих, на этой основе, независимого политического самосознания. Резкая политизация неизбежно связана с конфликтами, условием минимизации которых является такой уровень развития политического самосознания, который позволяет большинству субъектов осознать взаимозависимость реализации интересов каждого и, одновременно, общую зависимость в достижении этого от некоторого базисного состояния стабильности общества. Как правило, со временем это становится распространенным, и эйфория от обретения собственного политического самосознания сменяется привычной реализацией интересов на основе вырабатывающихся демократических механизмов.

Помимо политического сознания и самосознания, в политике играет огромную роль и то, что обычно называют иррациональным или бессознательным. Рассмотрим его роль на примере понятия “коллективное бессознательное”. В широком смысле, это совокупность психических процессов, операций и состояний, не представленных в сознании индивидуального субъекта политического поведения (или представленных с недостаточной степенью осознанности), но оказывающих активное, а в некоторых ситуациях определяющее влияние на поведение значительных не структурированных конгломератов людей (например, типа толпы). Прилагательное “коллективное” в данном сочетании не совпадает с традиционной трактовкой, принятой в отечественной литературе и не только не связано с коллективом как сообществом сознательных индивидов, а прямо противоречит этому. Коллективное бессознательное вызывает специфические формы поведения, обычно именуемые, для избегания путаницы, стихийным, “внеколлективным (массовым) поведением”.

История понятия достаточно интересна. Термин “коллективное бессознательное” был введен в начале века последователем 3. Фрейда К. Юнгом для обозначения особого класса психических явлений, которые, в отличие от индивидуального (личного) бессознательного, являются носителями опыта филогенетического развития человечества. Главным содержанием коллективного бессознательного для Юнга были архетипы — всеобщие априорные схемы поведения, наполняющиеся конкретным содержанием в реальной жизни человека; особого рода надличностные (видовые, групповые) способы восприятия и реагирования на происходящее вокруг человека, определяющие схожесть поведения людей, относящихся к некоторому “коллективу” филогенетического толка (например, к — одному этносу).

В политической психологии трактовка коллективного бессознательного дополняется введенным Э. Дюркгеймом в конце XIX века понятием “коллективные представления”, обозначающим неосознаваемую в силу привычности, автоматизированности совокупность знаний, мнений, норм поведения, сложившихся в социальном опыте у членов социальных групп и общностей. Подобные представления, подавляя индивидуальное сознание людей, могут вызывать стереотипные реакции, которые В.М. Бехтерев считал предметом “коллективной рефлексологии”, специальной отрасли социальной и политической психологии, связанной с феноменами типа поведения толпы на митинге, массовыми истериями, паникой и т. п.

Структурно в рамках коллективного бессознательного выделяются коллективные эмоции, чувства, настроения, мнения, знания, оценки и суждения. Доминирующие роль играют эмоциональные компоненты. Рациональные элементы существуют в составе коллективного бессознательного лишь в виде устоявшихся стереотипов, традиционных воззрений и верований, играющих подчиненную, во многом обслуживающую роль по отношению к иррациональным моментам.

Коллективное бессознательное проявляется в массовом поведении двух различающихся видов.

Первый вид массового поведения сводится к однородным единообразным оценкам и действиям, соединяющим индивидов в достаточно целостную монолитную массу на основе общего для всех ее членов коллективного бессознательного. Обычно это происходит в результате заражения значительного числа людей сходными эмоциональными состояниями и массовыми настроениями — например, толпа фанатиков, охваченная единым порывом экстаза при виде своего лидера, скандирующая приветствия в его адрес, лозунги и т. п.

Второй вид массового поведения, в котором важную роль играет коллективное бессознательное, напротив, связан с такими обстоятельствами, при которых эмоциональные потрясения не соединяют, а разобщают людей. Тогда в действие вступают не общие, а различные, но одинаковые для значительного числа людей поведенческие механизмы, и возникает поведение, главным содержанием которого являются спонтанные однородные реакции больших множеств людей на критические (“пограничные”) ситуации, возникающие объективно и внезапно. К таким ситуациям наравне со стихийными бедствиями относятся войны, революции и т. п. Основными характеристиками подобных обстоятельств являются их непредсказуемость, непривычность и новизна. В силу данных особенностей, индивидуальный опыт человека отказывается адекватно оценить и отреагировать на ситуации такого типа, и тогда индивидам приходится опираться только на подсказываемые коллективным бессознательным, апробированные массовым биологическим или социальным опытом способы индивидуального поведения. Примером такого рода реакций является паника.

Поступки людей, вовлеченных во власть коллективного бессознательного, неизбежно становятся иррациональными. Рациональное сознание под влиянием коллективного бессознательного отключается, падает интеллект, снижается критичность по отношению к своим действиям. Стремительно исчезает практически всякая индивидуальная ответственность за свои поступки. Парализуется механизм принятия личных решений. Коллективное бессознательное усредняет, нивелирует личность — так, толпа всегда стоит за среднего, “простого” человека в его самом бессмысленном виде. Одновременно, коллективное бессознательное пробуждает самые примитивные и неуправляемые самим человеком, однако поддающиеся манипуляции извне инстинкты людей.

Коллективное бессознательное может быть опорой в том случае, когда оно стимулирует политическое единство больших масс людей, воодушевленных, например, истерической верой в харизматического лидера или, скажем, сплоченных необъяснимой враждебностью в отношении предполагаемых виновников тех или иных отрицательных событий. В этих случаях коллективное бессознательное может выступать в качестве основы организованного политического поведения.

Это используется в практике манипулятивного воздействия на значительные массы людей — например, на митингах. Напротив, коллективное бессознательное крайне опасно в тех случаях, когда разрушает социально-организованные формы поведения и противопоставляется политике: “В отношениях между слабым правительством и бунтарски настроенным народом Наступает момент, когда каждый акт власти доводит массы до отчаяния, а каждый отказ со стороны власти действовать вызывает презрение по ее адресу”. В таких случаях доминирует хаотичное псевдо-политическое поведение, ведущее к социально-политической деструкции и требующее затем значительного времени для ликвидации своих разрушительных последствий.

В целом же коллективное бессознательное играло значительную роль на прежних этапах развития человечества. В современном цивилизованном обществе его значение снижается, проявляясь лишь в кризисных, экстремальных ситуациях, когда резко падает роль элементов сознательной регуляции политического поведения. В обычной жизни стабильной социально-политической системы коллективное бессознательное проявляется лишь в весьма стертых формах обыденного сознания. В отличие от развитых стран, роль коллективного бессознательного до сих пор достаточно высока в “третьем мире”.

Политическая культура часто рассматривается как основа всей политической деятельности или, по крайней мере, как фактор, определяющий характер, особенности и уровень развития политической деятельности.

Содержание понятия “политическая культура” включает исторический опыт, память социальных общностей и отдельных индивидов в сфере политики, их ориентации, навыки, влияющие на политическое поведение. Этот опыт содержит в обобщенном, преобразованном виде впечатлений и предпочтений в сфере внешней и внутренней политики.

История понятия начинается с 1956 г. Именно тогда термин “политическая культура” был введен в науку американским политологом Г. Алмондом. В его понимании, это особый тип ориентации на политическое действие, отражающий специфику той или иной политической системы. С одной стороны, политическая культура является частью общей культуры общества. С другой стороны, она связана с определенной политической системой.

Наиболее известное исследование политической культуры было предпринято в классической работе Г. Алмонда и С. Вербы. Они определяли ее как “субъективный поток политики, который наделяет значением политические решения, упорядочивает институты и придает социальный смысл индивидуальным действиям”. В другом месте, С. Верба в соавторстве с психологом Л. Паем писали еще более прямо: “Когда мы говорим о политической культуре общества, мы имеем в виду политическую систему, интернализованную в знании, чувствах и оценках его членов”. В конечном счете, понятие “политическая культура” оказалось настолько удобным, что в результате многих исследований сложилось масса ее определений.

Определения политической культуры делятся на 4 основные группы. Во-первых, психологические определения. Политическая культура рассматривается в них как набор ориентации на политические объекты. Во-вmopых, определения обобщенные. В них политическая культура понимается и как установка, и как поведенческие акты. В-третьих, объективные политические определения. Культура обозначает в них объекты власти, санкционирующие поведение участников, приемлемое для данной системы. Особенности системы здесь важнее, чем состояния индивидов. В-четвертых, эвристические определения. Политическая культура рассматривается как гипотетический конструкт, созданный в аналитических целях.

Структурно политическая культура представляется в виде трех уровней:

1. познавательной ориентации, включающей знания о политической системе, составляющих ее ролях, носителях этих ролей и особенностях функционирования системы;

2. эмоциональной ориентации, отражающей чувства по отношению к политической системе, ее функциям, участникам и их деятельности;

3. оценочной ориентации, выражающей личное отношение человека к политической системе и ее составляющим.

Детальный анализ элементов политической культуры предполагает выделение важнейших культурных тенденций и их операционализацию, что необходимо для эмпирического исследования различных ее типов. Вслед за классиками изучения политической культуры Г. Алмондом и С. Вербой, политическая психология использует следующую базовую схему элементов политической культуры: субъект — установка — действие — объект.

Субъектом политической культуры может быть индивид, группа, партия, регион, население страны в целом и т. д. Среди объектов, на которые направлена установка, принято выделять политическую систему в целом, текущий политический процесс, политический режим, отдельные партии, политических лидеров, политические ценности, наконец, самого субъекта.

Важнейшей характеристикой политической культуры конкретного общества является степень ее гомогенности. Неоднородность допускает существование ряда субкультур и даже контркультур в рамках (или наряду) с господствующей политической культурой. Однородность категорически препятствует этому, служа основой для тоталитаризма.

Политическая культура — динамичный и, одновременно достаточно инерционный феномен. Она развивается вместе со своими носителями, индивидами и политическими общностями, Политический опыт при передаче от поколения к поколению подвергается внешним воздействиям, которые либо укрепляют основы сложившейся политической культуры, либо видоизменяют ее. К таким воздействиям относятся ряд моментов. Во-первых, это динамика отношений в сфере производства и потребления, что ведет к перестройке социальной структуры, потребностей и интересов социальных групп. Во-вторых, обретение нового исторического опыта. Опыт передается следующим поколениям не в чистом, а превращенном виде. Трансформация первичного опыта происходит через закрепляющие его идеологические представления, нормы и ценности, а также за счет личных особенностей тех, кто передает этот опыт. Важнейшим средством консервации устоявшихся элементов политической культуры являются традиции.

Межпоколенческую передачу политической культуры можно представить как процесс закрепления в сознании граждан определенной системы ориентации на соответствующие ценности, нормы и образцы политического поведения, в рамках которой существует более устойчивое ядро, обеспечивающее преемственность политической культуры, и менее устойчивые, изменяющиеся ориентации. Необходимым условием существенных преобразований политической культуры является накопление в обществе мощных изменений, воздействие которых на сознание людей способно преодолеть их сопротивление внедрению новых образцов и норм политического поведения. Политическое сознание является одной из форм реализации политической культуры, наряду с неосознанными реакциями ориентировочного порядка и импульсивными поведенческими актами.

К факторам, формирующим политическую культуру, относятся внешнее окружение страны или общества, а также определенные события их внутренней жизни. Среди прочих факторов выделим традиции и ритуалы, а также действующие политические институты. К последним относятся государство, армия, церковь, деловые круги, университеты, средства массовой информации и т. д.

Ценность понятия “политическая культура” состоит в том, что оно позволяет выявить глубинные причины специфики политического поведения различных социальных общностей и индивидов при близких условиях их существования.

Поведение — это способ существования культуры, без которого она невозможна. Но воплощенная в поведении культура является еще и отношением к аналогичным воплощениям другого индивида или группы. В политике это и есть отношения власти, господства-подчинения, конфликта или согласия, совместных действий и др. Соответственно, при объяснении политического поведения различных субъектов политики необходимо учитывать специфику их политической культуры. Информация о политическом поведении тех или иных участников политики при соответствующей аналитической обработке может быть использована как индикатор их политической культуры для характеристики ее содержания, структуры и т. д.

Известны разные типы политической культуры. Еще Г. Алмонд и С. Верба на основании первых работ выделили три основных и несколько смешанных типов.

Первый чистый тип — патриархальный. Такая система единовластно управляется вождями и характеризуется полным отсутствием у граждан какого-либо интереса к политической системе и требует от них сплошного подчинения.

Второй чистый тип — подданический. Он отличается сильной ориентацией граждан на политическую систему и слабой степенью их личного участия в политике. Он сформировался в условиях феодального общества с выраженной иерархичностью отношений между разными уровнями политической системы, Нижестоящие подданные согласно традиции должны с почтением относиться к своему сеньору. “Почитательная” модель отношений до сих пор ощущается во многих политических культурах. Отметим, что почтительность к лидеру в данной культуре может сочетаться и с высоким гражданским сознанием и личным участием.

Третий чистый тип — активистский. Он отличается стремлением граждан играть существенную роль в политических делах и их компетентностью в делах государства, что предполагает и высокий интерес, и позитивное, активное отношение к политике.

В реальности чистые типы практически не встречаются. Их сочетания дают различные смешанные типы: патриархально-подданический, поддан ически-активистский и др. Один из таких смешанных типов, получивший название “гражданской культуры”, претендует на роль основного и часто упоминается в их ряду как четвертый основной тип.

За неимением лучшего, мы используем здесь пока еще не общепринятое понятие “политической психики” для определения политико-психологических особенностей основных психических функций и процессов. Если не вдаваться в совсем уж глубинные психологические детали, в достаточно общем политико-психологическом виде, человеческая психика может быть представлена как состоящая из четырех основных блоков. Во-первых блок политического восприятия — восприятия политики как таковой и, в частности, восприятие политической информации. Во-вторых, блок политического мышления — переработки воспринятой политической информации, ее осмысления и принятия политического решения. В-третьих, блок политических эмоций, чувств и аффектов — эмоционального оценивания выводов политического мышления. Четвертым, итоговым, и уже выходящим за пределы собственно психики, является блок политического поведения — конкретных действий, основанных на воспринятой, переработанной и оцененной информации. Рассмотрим вкратце эти основные блоки с учетом того, что подробно они будут рассматриваться в последующих главах книги.

1. Политическое восприятие. Еще в 20-е — 30-е годы, в многочисленных экспериментальных исследованиях американской психологической школы “New Look” было однозначно доказано: наше восприятие зависит от установок и стереотипов нашего сознания, а в политическом аспекте — от политического сознания, самосознания и политической культуры. Причем проявляется это влияние на неосознанном уровне. Наложите друг на друга контурные изображения автомобиля и лошади, а потом покажите этот внешне бессмысленный набор линий американцам и мексиканцам. Абсолютное большинство американцев уверенно видят в этом наборе автомобиль. Не меньшее количество мексиканцев — мустанга. Сделайте то же самое с изображением автомата Калашникова и скрипки. Большинство палестинцев (чеченцев, афганцев — любой воюющей общности) увидят только автомат Калашникова. Напротив, большинство европейцев увидят скрипку, и ничего больше.

Человеческое восприятие избирательно, селектив-но. Соответственно, избирательно и политическое восприятие. Такая избирательность формируется в процессе политической социализации — “врастания” подрастающих поколений во взрослый, политический мир. Сформировавшись, эти особенности восприятия оказываются связанными с политической культурой, политическим сознанием и самосознанием, а также с Другими психическими функциями и процессами.

2. Политическое мышление — это форма сознательного продуктивного отражения человеком процессов и явлений окружающей политической реальности в виде суждений, выводов, решений и умозаключений. Системообразующей функцией политического мышления является отражение политической реальности как особой деятельности. Политическое мышление включает в себя не только когнитивные, но и эмоционально-оценочные механизмы, имеющие собственный онтологический статус. Принципиально важной особенностью именно политического мышления является его крайняя нелогичность, а часто просто откровенная алогичность.

Еще в XIX веке Л. Кэррол блестяще подметил: “Общество было бы в гораздо меньшей степени подвержено панике и другим пагубным заблуждениям, а политическая жизнь выглядела совсем иначе, если бы аргументы (пусть даже не все, а хотя бы большинство), широко распространенные во всем мире, были правильными... На одну здравую пару посылок (под здравой я понимаю пару посылок, из которых, рассуждая логически, можно вывести заключение), встретившуюся вам при чтении газеты или журнала, приходится по крайней мере пять пар, из которых вообще нельзя вывести никаких заключений. Кроме того, даже исходя из здравых посылок, автор приходит к правильному заключению лишь в одном случае, в десяти же он выводит из правильных посылок неверное заключение”.

Рассматривая политическое мышление, М. Вебер отмечал “повсеместное использование терминов, которым крайне трудно придать определенный смысл”, и даже таких, “которые вообще не допускают анализа”. Анализируя общественно-политические дискуссии в послереволюционной России, логик С.И. Поварнин делал однозначный вывод о слабой логике политического мышления на всех стадиях — начиная от операций с понятиями, кончая связями суждений с умозаключениями. Специальный анализ современного политического мышления в России был осуществлен в 90-е гг. под нашим руководством А.А. Хвостовым.

Содержание политического мышления определяется не столько логическими механизмами, сколько установками, целями и ценностями, определяемыми политическим сознанием и политической культурой. С другой стороны, политическое мышление оперирует не только знаковыми моделями, сколько перцептивными категориями (образами, мифами, верованиями и т.п.), что в свою очередь влияет на политическую культуру и политическое сознание в целом.

3. Политические эмоции — это форма чувственного, обычно неосознанного, но достаточно продуктивного отражения человеком процессов и явлений окружающей политической реальности в виде аффективных оценок и реакций. В политической психике трудно переоценить аффективный, эмоциональный момент. Еще в 1954 г. К. Левин на основе многочисленных фактов констатировал, что подверженность познавательного материала влиянию эмоций определяется его структурированностью: чем более “расплывчатым” является поле восприятия, тем больше его подверженность влиянию эмоций. По мнению Я. Рейковского, “отношения между политическими событиями, причинные связи между факторами идеологической, социальной, экономической природы настолько сложны, что постижение их в целом превышает возможности дилетанта... Такое положение способствует доминирующему эмоциональному отношению к тем или иным событиям”.

Главной особенностью политической психики в целом является ее глубокая инерционность. Рассмотрим силу и влияние ее действия на наиболее понятном и очевидном примере инерции мышления (хотя все сказанное будет относиться и к политическому восприятию, и к политическим эмоциям, и к политическим действиям).

Инерция психики в политике — от лат. inertia, означающего неподвижность, бездеятельность. Это свойство психики, во-первых, сохранять свое состояние покоя или прямолинейного равномерного движения до тех пор, пока какая-либо внешняя причина (явление, процесс, ситуация) не выведет его из этого состояния. Во-вторых, это способность приобретать под действием какой-либо конечной внешней причины определенное конечное ускорение и продолжать реагировать на эту причину даже в том случае, когда ее реальное влияние исчезло.

Инерция восприятия и мышления проявляется в жесткости, ригидности и стереотипизированности внутри — или внешнеполитического курса, в нежелании и невозможности сменить систему взглядов и оценок происходящих событий, изменить направленность и характер политических действий, отказаться от уже принятого однозначного решения и самого привычного механизма принятия политических решений. В политическом выражении инерция мышления, связанная с его жесткостью, ригидностью является одним из имманентных свойств тоталитаризма как в его социально-политическом (монополизм принятия политических решений), так и социально-психологическом (свойство мышления и особенность сознания особого типа личности, порождаемой тоталитарным и авторитарным обществами — так называемой “авторитарной личности”) выражениях.

Инерция мышления в политической психологии рассматривается как одна из основных детерминант так называемого “старого” политического мышления. В отличие от него, любое “новое” политическое мышление уже по определению направлено на преодоление всякой инерции мышления и опирается на гибкость, инициативность и творчество, как на свои центральные политико-психологические характеристики, проявляющиеся в принципиально иных способах принятия политических решений и их практической реализации.

На практике, инерция мышления наиболее демонстративно проявляется в феномене так называемой “эскалации ситуации” или “эскалации упрямства (упорства)”. Суть данного феномена заключается в создании таких ситуаций, когда изначально (возможно, неосознанно) принимается ошибочное решение, влекущее за собой определенные потери (материальные, политические, нравственные и т. п.). Однако, несмотря на то, что ошибочность решения довольно скоро становится очевидной, принятый курс действий продолжает осуществляться (с дальнейшими потерями) вместо его кардинального пересмотра и изменения. Упорное следование ошибочному решению и составляет “эскалацию ситуации”, то есть упрямое наращивание ущерба. Примерами эскалации такого рода могут служить война СССР в Афганистане, на прекращение которой потребовалось 9 лет; “борьбы с Б. Ельциным” в действиях центрального советского руководства в период 1987— 1991 гг. и т. д.

Данный феномен имеет подчас как объективные, так и, чаще, исключительно субъективные составляющие. К основным субъективным детерминантам и закономерностям инерции мышления (а также восприятия, оценок и, в итоге, действий) относятся, во-первых, доминирующая тенденция как-то компенсировать потери (в том числе и явно безвозвратные), понесенные в результате ошибочно принятого решения. Это стремление “отыграться”, особенно ярко проявляющееся, когда речь идет о материальных потерях (например, феномен германского реваншизма за поражение и территориальный ущерб в итоге Первой мировой войны, что, как известно, в конечном счете привело к новому поражению и новому всплеску реваншизма), однако касающееся и стремления к компенсации политического, нравственного ущерба (например, в этом долгие годы проявлялась одна из детерминант политики Китая, сводящаяся к стремлению любой ценой “сохранить лицо”). Во-вторых, это стремление уйти от необходимости признания ошибок, заставляющее политиков, принявших изначально ошибочное решение, вкладывать новые усилия и средства в продолжение начатого курса вместо радикального его изменения. В-третьих, инерция связана с тем, что чем более общественно известно (распропагандировано) и значимо принятое решение, каким бы ошибочным оно ни было, тем сильнее тенденция продолжать его реализацию. В-четвертых, такая инерция усугубляется проблемой вероятной конкретной ответственности определенных лиц: чем выше возможная ответственность и жестче санкции за совершенную ошибку, тем упорнее их стремление продолжать ошибочную линию, надеясь на что-то, избавляющее от ответственности. Например, этому соответствовало поведение Гитлера на последнем этапе Второй мировой войны, когда ошибочность курса стала очевидной, однако прекратить его осуществление было невозможно. В-пятых, инерция связана с искаженным восприятием информации: стремление любой ценой оправдать ошибочный курс создает своего рода фильтр для восприятия адекватной информации, пропускающий все более или менее позитивное для принятого курса, “подтверждающее” этот курс, и отсеивающий то, что заставляет усомниться в нем. Примером такого рода является прямая фильтрация информации о намерениях Германии в 1940—1941 гг., которая осуществлялась в соответствии с избранным Сталиным и его окружением курсом в отношениях с гитлеровским режимом. В-шестых, инерция поддерживается и усугубляется временем: чем дольше продолжается ошибочная линия, тем труднее оказывается ее радикально изменить, ибо для ее реализации уже созданы как объективные, организационные, так и субъективные, психологические условия — изменен способ социально-политической организации, сформировано новое сознание людей и т. д.

Инерция психики в политике может проявляться на разных уровнях. На индивидуальном она выступает как особенность взглядов и оценок отдельного политического деятеля и оказывает серьезное влияние лишь в случае наделения этого деятеля значительной полнотой личной власти и минимизации контроля за принятием политических решений.

На групповом уровне такая инерция проявляется в виде известного в мировой литературе “групп-мышления” (“groupthinking”) сравнительно небольших группировок, причастных к принятию политических решений. В его основе лежат явления группового конформизма, особенно ярко проявляющееся при наличии в группе сильного лидера; стремление поддерживать принятое большинством решение, даже если отдельные члены группы с ним не согласны; тенденция игнорировать информацию и мнения, не разделяемые группой; склонность отвергать или исключать членов группы, несогласных с общим мнением и т. д. Классическими примерами “групп-мышления” считаются исторически важные, но, в итоге, ошибочные решения, начиная, скажем, от мюнхенских соглашений до решений администрации США о вторжении на Кубу и во Вьетнам и т. д.

На еще более обобщенном уровне речь идет об инерции психики социальных классов и слоев, этнических групп или общества в целом. Здесь инерция выступает как одно из главных проявлений тоталитаризма и авторитаризма.

Огромную роль в формировании политического мышления играют политические установки и стереотипы. Понятие “установка” относится к наиболее сложным и размытым в политической психологии. В общем виде, это предготовность субъекта реагировать тем или иным конкретным способом на то или иное политическое событие или явление. Установка — это внутреннее качество субъекта политики, базирующееся на его предшествующем опыте и политической культуре. Гораздо более ясным и разработанным является понятие “политического стереотипа”.

Понятие “стереотип” происходит отдух греческих слов: stereos (твердый) + typos (отпечаток). Политологическая трактовка стереотипа исходит из синтеза двух его общепринятых значений. Во-первых, в полиграфии стереотип — монолитная печатная форма-копия с набора или клише, используемая при печатании многотиражных и повторных изданий. Во-вторых, в физиологии и психологии динамический стереотип — форма целостной деятельности мозга, отражающаяся в сознании и поведении в виде фиксированного (стереотипного) порядка условно-рефлекторных действий. На стыке этих значений появилось понятие стереотипа социального, определяющего понимание стереотипа в политике.

С политико-психологической точки зрения, стереотип —стандартизированный, схематизированный, упрощенный и уплощенный, обычно эмоционально окрашенный образ какого-либо социально-политического объекта (явления, процесса), обладающий значительной устойчивостью, но фиксирующий в себе лишь некоторые, иногда несущественные его черты. Иногда определяется как неточное, иррациональное, чрезмерно общее представление. В широком смысле, это традиционный, привычный канон мысли, восприятия и поведения, шаблонная манера поведения, способ осуществления действий в определенной последовательности, единообразие, тождество, инерция мышления, косность, ригидность и т. п.

Исторически базовое понимание стереотипа для политической психологии впервые было введено американским исследователем средств массовой информации У. Липпманом в 1922 г. для обозначения распространенных в общественном мнении предвзятых представлений о членах разнообразных национально-этнических, социально-политических и профессиональных групп. Стереотипизированные формы мнений и суждений по социально-политическим вопросам трактовались им как своего рода “выжимки” из господствующего свода общепринятых морально-нравственных правил доминирующей социальной философии и потока достаточно тенденциозной политической пропаганды и агитации.

Стереотипы имеют важное значение в процессе оценки человеком социально-политических явлений и процессов, но играют двойственную, как позитивную, так и негативную роль. С одной стороны, стереотипы “экономичны” для сознания и поведения, они содействуют известному “сокращению” процесса познания и понимания происходящего в мире и вокруг человека, а также принятию необходимых решений. Не способствуя точности и аналитичности познания, они ускоряют возможности поведенческой реакции на основе, прежде всего, эмоционального принятия или непринятия информации, ее “попадания” или “непопадания” в жестко определенные рамки стереотипа. В повседневной жизни человек, как правило, лишен возможности подвергать критическому сомнению “устои жизни” — традиции, нормы, ценности, правила социально-политического поведения и т. п. Он не располагает также полной информацией о событиях, по которым ему приходится высказывать собственное мнение и оценку. Поэтому в обыденной действительности люди часто и поступают шаблонно, в соответствии со сложившимися стереотипами— последние помогают ориентироваться в тех обстоятельствах, которые могут обойтись без специальной аналитической, мыслительной работы и не требуют особо ответственного индивидуального решения. Психика человека экономична — в этом отношении стереотип представляет собой своего рода “фиксированный момент”, стабилизатор не могущей продолжаться непрерывно в шаблонных условиях мыслительно-аналитической деятельности.

С другой стороны, упрощая процесс социально-политического познания, стереотипы ведут к построению достаточно примитивного и плоскостного политического сознания — как правило, на основе многочисленных предубеждений, что подчас редуцирует социально-политическое поведение до набора простейших, часто неадекватных эмоциональных реакций. Безотчетные стандарты поведения играют негативную роль в ситуациях, где нужны полная и объективная информация, аналитическая ее оценка, принятие самостоятельного решения, осуществление сложного социально-политического выбора. За счет этого в массовом сознании обычно и складываются стереотипы, способствующие возникновению и закреплению предубеждений, неприязни к нововведениям, к самостоятельному мышлению и т. п.

В частности, это является большой проблемой прежде всего для межнациональных отношений, в сфере которых широко распространены этнические стереотипы, строящиеся на основе ограниченной информации об отдельных представителях той или иной этнической группы и ведущие к предвзятым выводам и заключениям относительно всей группы, к неадекватному поведению в отношении нее.

Известны два основных истока формирования стереотипов.

С одной стороны, это достаточно ограниченный индивидуальный или групповой прошлый опыт и ограниченная информация, которыми располагают люди в повседневной обыденной жизни, а также некоторые специфические явления, возникающие в сфере межличностного общения и взаимодействия — субъективная избирательность, влияние установок, слухов, эффектов “ореола”, первичности, новизны и т. п. Отсюда второстепенность, случайность некоторых аспектов стереотипов. В этом отношении стереотипы представляют собой аккумулированные сгустки разрозненного индивидуального и группового опыта, отражающие относительно общие, повторяющиеся в нем свойства и особенности социально-политических явлений. Очевидная информационно-аналитическая недостаточность данного опыта является как бы вынужденной, необходимой основой для формирования и использования стереотипа, а также служит истоком их эмоционально-чувственного, “жизненного” насыщения.

С другой стороны, важным источником формирования стереотипа является целенаправленная деятельность средств массовой информации и политической пропаганды. Законы массовой коммуникации требуют усредненно-обобщенного, стереотипизированного общения: сам акт трансляции, например, некой политической идеи на массовое сознание возможен только в форме определенных стереотипов. Процесс тиражирования социально-политической информации, имеющий целью вызвать в сознании и политическом поведении людей сколько-нибудь однородную, стереотипную реакцию, возможен только посредством использования информационных стереотипов, вызывающих, в свою очередь, соответствующие психологические и поведенческие стереотипы у реципиентов.

С точки зрения внутреннего строения, стереотип представляет собой сложное, интегрированное образование, включающее единство двух основных элементов: знаний (когнитивно-информационный компонент) и отношений (эмоционально-чувственный и оценочный компоненты). Ряд стереотипов, кроме того, несут в себе непосредственно действенный компонент в виде мотивационного побуждения к немедленной, непосредственной поведенческой реакции. Как правило, доминирующими в структуре стереотипа являются эмоционально-чувственные и оценочные составляющее, диктующие определенное отношение к социально-политическим явлениям (например, стереотип “дружественного народа” никто никогда не спутает со стереотипом “правящей клики”, “империю зла” — с “оплотом демократии” и т. д.). Когнитивные составляющие стереотипа обычно отличаются тем, что информация, на которой основаны последние, соотносится не с соответствующим объектом, а, главным образом, с другими знаниями, наличие которых предполагается у человека, но которые, в свою очередь, скорее всего оказываются ложными. Например, информационные составляющие стереотипа “типичного представителя” той или иной национально-этнической группы требуют соотнесения не с тем знанием, которое получает человек, знакомясь с реальным представителем этой группы, а с тем абстрактным знанием “о них вообще”, которое заложено многими предыдущими стереотипами. Таким образом, степень истинности информации, которую выносит человек из стереотипа, прямо пропорциональна глубине и точности его личных познаний в данной сфере. Основу существования и распространения стереотипов в принципе составляет дефицит надежных, проверенных знаний из соответствующих областей социально-политической жизни.

Обычно структура стереотипа включает центр, “стержень” и “периферию”. Как правило, в центре такого образа располагаются один-два наиболее заметных, ярких, эмоционально воспринимаемых признака (например, для этно-политических стереотипов это черты внешности — цвет кожи, форма глаз, размер носа, цвет волос, или одежды (тюбетейка, халат, кепи-“аэродром”); для социально-политических — символы: флаг, герб, значок, отлитый в лозунг девиз, афоризм, программная фраза, с которыми напрямую связывается “периферия” — те или иные черты характера и поведения (стереотип человека), свойства явления, истоки и последствия события или процесса.

Механизм действия стереотипа заключается в том, что “узнавая” по внешним приметам в реальной жизни объект или явление, люди автоматически домысливают, добавляя в своем восприятии в отношении них те характеристики “периферии”, которые им навязываются (услужливо “подсказываются”) устоявшимся стереотипом. После этого следует вывод, определяющий социально-политическое поведение человека. Например, увидев субъекта определенной наружности, легко “вспоминается” манера поведения похожих личностей, скажем, на рынке, что ведет к “естественному” заключению: с ним надо “держать ухо востро”. В социально-политическом отношении избирательные кампании в СССР 1989—1990 гг. отчетливо показали: достаточно кандидату было произнести своего рода “пароль”, предъявить некий “опознавательный знак” в виде слова “демократ” или некоторых других ключевых для данного стереотипа слов (а подчас обходилось и без слов — достаточно было, скажем, появиться в майке с надписью “Вся власть советам!”, “Перестройка” и т. п.), как почти автоматически вызывалось решение электората голосовать за данного кандидата. И наоборот: близость к официальным структурам и наличие соответствующих признаков приводили в действие стереотипы “стагната” и “партократа”, гарантируя отрицательное голосование.

Стереотипы представляют собой мощнейшее средство манипулирования сознанием отдельных индивидов, групп и масс в политике. С этой точки зрения, содержательно стереотип можно определить как постоянно декларирующиеся и навязывающиеся людям стандартные единообразные способы осмысления и подходы к социально-политическим явлениям, объектам и проблемам, как общественно-политические каноны и “истины” — нормы, ценности и эталонные образцы политического поведения, постоянно повторяемые и используемые политической элитой, поддерживаемые и распространяемые массовыми информационно-пропагандистскими средствами, подкрепляемые карательными органами в целях удержания основной массы членов общества в единообразном нормативно-послушном состоянии. В содержательном отношении, совокупность подобных стереотипов составляет идеологию или идейно-политическую основу данного общества. Согласно манипулятивно-идеологической точки зрения, стереотипы делятся на “истинные” (обычно, “наши”) и “ложные” (как правило, “не наши”, поддерживающие противоположно ориентированную в идеологическом отношении социально-политическую систему).

Всякая социально-политическая система создает набор определенных стереотипов, следование которым необходимо для успешного функционирования данной системы. Обычно они существуют и поддерживаются на трех основных уровнях. Во-первых, стереотипы индивидуального политического сознания и поведения, подкрепляемые стереотипами соответствующих позитивных и негативных санкций — например, вкладываемые в содержание понятия “законопослушный” (добропорядочный, лояльный и т. п.) гражданин. Во-вторых, стереотипы группового политического сознания и поведения — например, традиции того или иного этноса, слагаемые “профессиональной чести”, уставы политических партий и движений и т. п. В-третьих, стереотипы политического сознания и поведения члена общества (социально-политической системы) в целом.

Социально-политические системы различаются по степени стереотипизации сознания и поведения людей. Если в условиях тоталитарного общества набор стереотипов предельно узок, следование ему строго обязательно, а отклонения жестко и неотвратимо наказуемы, то в демократическом обществе допускается значительно большая степень свободы. В условиях последнего происходит своеобразная плюрализация стереотипов, за счет чего достигается значительное освобождение человека от необходимости и обязательности единообразного послушания. Тем самым, не избавляясь от стереотипов полностью (это практически невозможно, ибо противоречит человеческой природе и закономерностям функционирования психики), достигается высвобождение творческих возможностей человеческого восприятия, мышления и, в конечном счете, всей деятельности. Проявляясь в плюрализации форм политической жизни и деятельности, это в свою очередь усиливает процесс дестереотипизации социально-политической системы и способствует ее дальнейшему развитию.

С политико-психологической точки зрения, процесс демократизации и перехода от тоталитарного общества к иным, более свободным формам социально-политической организации достигается двумя путями, Во-первых, это достигается посредством целенаправленного разрушения или самораспада единого стереотипа (например, “общенародного” или даже общегруппового — типа национально-этнического, классового, партийного и т. п.). Во-вторых, это достигается разрушением “общего” интереса, подчиняющего себе каждого отдельного человека, и укоренение ценности индивидуальных интересов и, соответственно, индивидуально-личных взглядов в политике. В результате этого распада, в идеале, возникает модель общества как действительно само организующегося сообщества индивидов, состоящего из людей с максимально высоким уровнем развития политического сознания и поведения, способных на самостоятельный осознанный социально-политический выбор.

1. Бехтерев В.М. Коллективная рефлексология. — Пг., 1921,

2. Бурлацкий Ф.М., Галкин А.А. Современный Левиафан. — М., 1985.

3. Ольшанский Д.В. Социальная психология “винтиков”. // Вопросы философии. — 1989. — № 8. — С. 91— 103.

4. Шерковин Ю.А. Психологические проблемы массовых информационных процессов. — М., 1973.

5. Юнг К. Психологические типы. — М., 1924.

6. Eulau H. Politics, self and society: A theme and varyation. — L., 1950.

7. Himmelweit H. et al. How voters decide. — L.,1985.

8. Lane R.E. Political thinking and consciousness: The private life of the political mind. — Chicago, 1968.