Перечень учебников |
Учебники онлайн |
||
---|---|---|---|
Социальное прогнозированиеЧасть IV. ПРИКЛАДНАЯ СОЦИАЛЬНАЯ ПРОГНОСТИКА. ПРОГНОЗИРОВАНИЕ КОНКРЕТНЫХ ПРОБЛЕМНЫХ СИТУАЦИЙ НА ПРИМЕРЕ ОДНОЙ СТРАНЫ (РОССИИ)Лекция 21. ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ РАССЕЛЕНИЯКак известно, в начале XX века лишь каждый десятый житель Земли был горожанином. Но из каждых десяти горожан девять жили, как в деревне: в доме без всяких коммунальных удобств, со своим приусадебным участком, с домашней скотиной и т.д. И лишь один из ста жил (как сегодня в развитых странах большинство из нас с вами) в городской квартире со всеми коммунальными удобствами, — примерно столько же, сколько живут сегодня в собственных дворцах, с охраной, прислугой, личным шофером и пр. На протяжении первых десятилетий XX века в крупные города из деревни и из многодетных семей малых городов двинулись миллионы, а затем десятки миллионов искателей лучшей жизни. Что двигало их? Прежде всего, “скрытая безработица”, избыток рабочих рук на селе, особенно в связи с развертывавшейся механизацией сельского хозяйства. Но немалую роль играли и черты сельской жизни, так сказать, симптомы, составляющие так называемый сельский синдром, прямо противоположный городскому. Вот несколько основных составляющих сельского синдрома:
Сравните все это с условиями жизни в крупном городе, и вы поймете, почему у десятков и сотен миллионов людей на Земле такая отчаянная тяга из деревни в город. Даже если туда не “выпихивает” открытая или скрытая безработица. А уж когда на “сельский синдром” накладывается безработица, поток мигрантов приобретает лавинообразный характер. Начинается процесс урбанизации — массового переселения людей из деревень в города. А местами и временами он перерастает в гиперурбанизацию — форсированное скучивание многомиллионных масс людей в крупных и сверхкрупных городах с образованием мегаполисов — гигантских городских агломераций, собирающих десятки, а в перспективе и сотни миллионов человек на сравнительно небольших территориях. Именно такое перерастание и происходит сегодня в России, а также в ряде других республик бывшего СССР. Попытаемся разобраться основательнее в его причинах и следствиях. Урбанизация в той или иной мере характерна для всех или почти для всех развивающихся стран, кроме совсем уж слаборазвитых, “застойных” регионов. С этой точки зрения, Россия, безусловно, относится к развивающимся странам (ее называли “Индия с германской армией”). По мере перехода развивающейся страны в ранг развитой процесс постепенно замедляется и со временем переходит в прямо противоположный — дезурбанизацию: столь же массовый выезд большинства состоятельных семей в пригороды или даже “на лоно природы” (если машиной нетрудно добраться до города в психологически приемлемые сроки). Тем самым пытаются совместить преимущества сельского и городского образа жизни: чистый воздух, доступ к природе, тишина, возможность соседского общения и т.п. — с одной стороны, бытовой комфорт и “городская” работа — с другой. В Советском Союзе этот процесс только начинался: жить с комфортом за городом, а работать приезжать в город практически могла только верхушка деятелей политики, науки, искусства. Сегодня он продолжается (с той лишь разницей, что в него включается верхний слой легализованной буржуазии), но по масштабам и темпам его во много раз перекрывает инерционный процесс урбанизации, переходящей в гиперурбанизацию. Каков социальный эффект? Напомним, что в Советском Союзе деревня была разорена и принижена самым варварским образом, сопоставимым с нашествием иноземных захватчиков. Начиная с правления Хрущева, этот гнет постепенно ослаблялся, но не до такой степени, чтобы положение жителей села уравнялось с положением горожан. Несравненно хуже остались жилищно-бытовые условия, зарплата, уровень коммунально-бытового, торгового, культурного, медицинского обслуживания, а также возможности образования детей. Добавьте сюда бездорожье, плохой общественный транспорт, полное засилье местных квазимафиозных (“начальство”) и открыто мафиозных (“снабжение”) структур, традиционное принижение сельского жителя любой высокопоставленной персоной. Помножьте на инерцию сложившегося устойчивого стереотипа в сознании молодого человека: чтобы “выбиться в люди”, надо уезжать в город. И вы поймете, почему маховик урбанизации продолжает раскручиваться с большой силой. Вообще-то, в деревне и не надо особенно много народа. Но только когда достигнут уровень комплексной механизации сельского хозяйства, переходящий на уровень комплексной автоматизации и компьютеризации, когда одна фермерская семья способна прокормить себя и еще хотя бы полсотни городских. Но когда механизация еще далеко не комплексна и сельская семья, помимо себя, способна прокормить (да и то, так сказать, частично, впроголодь) лишь полдесятка городских, на селе требуется несколько миллионов фермеров, а пока их всего несколько десятков тысяч (если считать только сравнительно высокорентабельные хозяйства), с постепенным переходом на порядок сотен тысяч. Что касается колхозов и совхозов (под разнообразными новыми названиями), то без них пока не обойтись, но ясно, что они держатся лишь на привычке к “трудовой повинности” старших и отчасти средних поколений. С молодежью этот номер не проходит, и на дальнюю перспективу такая форма организации сельскохозяйственного труда, можно сказать, обречена на исчезновение. Вот почему массовый отток из села в город наиболее активной части сельского населения означает при сложившихся условиях отставания комплексности механизации сельского хозяйства всего лишь дальнейшую деградацию села — ничего более. Но, может быть, этот приток идет на пользу городу, и деградация села компенсируется расцветом города? Ничего подобного! Дело в том, что “сельский синдром” имеет свой антипод — “городской синдром”, с менее ощутимым для человека, но социально столь же, и даже более, негативными чертами-симптомами:
Сравнивая городской и сельский “синдромы”, нетрудно прийти к заключению, что минусы первого в глазах отдельного человека намного перевешивают минусы второго — отсюда соответствующий вектор социальных перемещений. Но минусы второго настолько страшнее минусов первого для общества в целом, что это дает основание некоторым авторам уподоблять крупный город “черной дыре”, в которую “засасывает”, в которой “исчезает” человечество; дает основание многим авторам говорить о “противоестественности”, “патологичности”, “гибельности” для человечества современного городского образа жизни. Здесь вряд ли уместно вдаваться в рассмотрение этого вопроса: он целиком относится к проблематике альтернативистики, которой мы, как уже упоминалось, посвящаем отдельную работу. Отметим лишь, что в условиях современной России такая оценка урбанизации имеет некоторые основания. Мало того, сам процесс урбанизации приобретает специфические черты, слабее выраженные или вовсе отсутствующие в других странах мира (кроме, разумеется, других республик бывшего СССР). Постараемся показать это на примере Москвы — в других городах процесс носит тот же характер, но в Москве выражен ярче и наиболее понятен. Москва — типичный город-крепость с радиальной планировкой улиц, диаметром, примерно, 8 км. — в среднем 4 км. в любую сторону от московского Кремля до бывшего Земляного Вала начала XVIII века, замененного позднее широким внешним бульварным кольцом (имеется и внутреннее — на месте более старой крепостной стены, примерно в километре-полутора от Кремля). Город состоял, в основном, из особняков и был рассчитан приблизительно на 200— 300 тыс. жителей. Во второй половине XIX—начала XX в., с упразднением крепостничества в город хлынули сотни тысяч рабочих, 304ремесленников, торговцев, и его население к 1917 г. достигло 2 млн. чел., причем появились обширные районы городских трущоб и рабочих казарм-общежитий, в которых проживало подавляющее большинство населения. Гражданская война заставила бежать из города около половины его жителей, и прошло много лет, прежде чем численность населения вновь достигла довоенного уровня. Но начавшаяся индустриализация страны и трагедия “коллективизации сельского хозяйства” буквально “выпихнули” из деревни в город десятки миллионов людей, в результате чего население Москвы увеличилось до 4 млн. примерно на той же площади, что и прежде. Теснота сделалась ужасной: это были времена, когда в одной комнате нередко спали вповалку несколькими “ярусами” две-три семьи — около 1 кв.м. на каждого человека, а кухонный кран и унитаз приходились на 10—15 таких комнат с полусотней-сотней жильцов. Такой Москва встретила Вторую мировую войну. Такой вступила в послевоенные годы. А затем начал стихийно работать социальный механизм гиперурбанизации, никем не предусмотренный, с непредвиденными последствиями. Как столица огромной империи, столица сложнейшей, самой большой республики, входящей в ее состав (Российской Федерации), столица области величиной со Швецию (по численности населения), столица самого города величиной со Швейцарию (по тому же критерию), да еще с несколькими десятками районных управлений, да еще с административно-командной системой, при которой на каждые 5—б работающих требуется командир-контролер, Москва быстро стала городом чиновников, удельный вес которых со временем достиг четверти всех работающих (из них лишь пятая часть относилась к государственному управлению, остальные управляли промышленными предприятиями, учреждениями сферы обслуживания, образования, здравоохранения, снабжения, другими организациями). Во всякой тоталитарной стране наука, культура, искусство обычно концентрируются в столице: так легче их контролировать, превращать в слепое орудие правящей верхушки. Москва не явилась исключением: в ней сосредоточилось большинство лучших исследовательских, проектных и учебных институтов, лучших театров и киностудий, лучших издательств, музеев, других учреждений культуры. В результате каждый четвертый из работающих относился к сфере науки, культуры, искусства. Третью четверть составили “синие воротнички” — работники промышленных предприятий города, которых бездумно продолжали насаждать десятками и сотнями на “даровую” городскую инфраструктуру (в первую очередь, речь шла о высокотехнологичных предприятиях военно-промышленного комплекса). Добавьте к этому растущее число миллионов так называемых, “гостей столицы” — людей, приезжающих в Москву большей частью на сутки (из-за острого дефицита мест в гостиницах), чтобы сделать необходимые закупки в московских магазинах, с их более широким ассортиментом продовольственных и промышленных товаров, либо провести отпуск в этой единственно доступной им “советской Мекке”, ночуя у родственников, знакомых или прямо на вокзальных скамьях. К середине 80-х годов число “гостей” достигло 2 млн. человек в день зимой и 6 млн. летом (на 8 млн. населения). Добавьте к этому огромный гарнизон плюс сотни тысяч агентов явной и тайной полиции. Эту огромную армию людей надо было обслуживать. Вот почему каждый четвертый работающий москвич оказался в сфере обслуживания (в широком смысле, включая не только торговлю и коммунальные службы, но и транспорт, связь, народное образование, здравоохранение и т.д.). И в такой ситуации стал сказываться “эффект старения” возрастной структуры населения при массовом распространении однодетной в среднем семьи, не способной обеспечивать нормальное воспроизводство населения, в том числе и работающего. “Синие воротнички” в промышленности и обслуживании, миллионными волнами накатившие на Москву в 30-х—40-х гг., начали массами выходить на пенсию. А детей своих, как и все уважающие себя родители, через посредство общеобразовательной школы, о которой мы столько говорили, направляли на синекуры в сфере управления, науки, культуры — это было и остается одним из главных мотивов, по которым люди решаются на мучения, связанные с переездом в крупный город. Таким образом, образовалась “черная дыра” размером около 300 тыс. вакансий ежегодно на самых “горячих” участках производства — за рулем, за станком, за прилавком, на стройке, в полицейском участке, т.е. там, где городу без заполнения подобных вакансий (в отличие от синекур) просто не выжить. Кем и как заполнять вакансии? Кем — ясно: только жителями деревень и малых городов. Других желающих на такие рабочие места, в том числе среди москвичей, не имеется. Сложнее — как? 300 тыс. в год — это чересчур много. Ведь в таком же точно положении оказалась не одна Москва — Ленинград, Киев, другие крупные города и целые регионы (например, Эстония, Латвия и Литва). Поэтому был установлен “лимит” — предел, преступать который строго запрещалось. Для Москвы “лимит” был установлен сначала на уровне 100 тыс. чел. в год, постепенно его сокращали, но долгие годы Москва росла именно с такой скоростью (поскольку существовали многие способы приезда, например реальные или фиктивные браки с жителями Москвы, а естественный прирост был сравнительно незначительным). Теперь прошу читателя понять положение “лимитчика”. Внешне он похож на москвича — так же работает, так же стоит после работы в очереди за продуктами. Но в паспорте у него, в отличие от москвича, стоит штамп “временного вида на жительство”. Это означает, что ему разрешили поселиться в Москве только для той непривлекательной и низкооплачиваемой работы, на которую его завербовали. Поселили его в общежитии, т.е. в комнате наподобие номера в дешевой гостинице на три-четыре кровати. Счастливчикам достается отдельная комната, но все равно без права выписывать свою семью — совершенно как самому низкому разряду “гастарбайтеров” на Западе. Не трудно понять, как он завидует москвичам, как ненавидит их, как безобразно относится к своим обязанностям по работе, насколько выше среди “лимитчиков” уровень пьянства, хулиганства, преступности. А главное — он при малейшей возможности меняет место своей работы по контракту и старается влиться в ряды москвичей, имеющих право на бесплатную квартиру, на “труд” (т.е. на синекуру, если не для себя, то для своих детей, которых он, конечно же, тоже перетаскивает в Москву). А его рабочее место пустует. И приходится выписывать другого такого же “лимитчика”, с теми же результатами. Таким образом, чтобы москвичи жили так, как они привыкли жить за последние десятилетия (жизнь древнеримских пролетариев, которые требуют “хлеба и зрелищ”, а всю “черную работу” за них делают рабы-гастарбайтеры), надо было каждый год рядом с Москвой возводить целый город на 100 тыс. жителей. А если признать гастарбайтеров равноправными людьми и разрешить им выписывать свои семьи — то и на 300 тыс. жителей ежегодно. Казалось бы, нет ничего самоубийственнее подобной политики. Тем не менее, именно она последовательно проводилась в жизнь все последние десятилетия. И Москва автоматически росла преимущественно за счет “гастарбайтеров” на 100 тыс. чел. в год, на 1 млн. — каждое десятилетие. К 1985 г. численность ее населения перевалила за 8 млн. Вскоре “импорт гастарбайтеров” категорически запретили. Но кто же будет выполнять “ черную работу” станочника и шофера, строителя и полицейского? И “импорт” продолжался нелегально, причем во все более значительных масштабах. К этому добавилось резкое ослабление центральной власти, чем не замедлили воспользоваться самые различные любители переселиться в столицу: начиная с новых министров и их заместителей из провинции, каждый из которых тянул за собой десятки человек своей “команды” (и каждому — квартира), начиная с новых депутатов, почти каждый из них требовал себе “постоянный вид на жительство” плюс квартиру в Москве, и кончая откровенно преступными элементами, которые сотнями тысяч тоже потянулись в Москву. И если раньше Москва росла со скоростью 1 млн. чел. каждое десятилетие, то 9-й миллион она набрала всего за 5 лет, и сейчас быстро набирает 10-й. К этим 10 миллионам надо добавить 4—5 млн. “гостей столицы”, часть которых приезжает на сутки-двое и сменяется другими, а часть живет годами безо всякого постоянного и даже временного вида на жительство. Недавно представитель московской мэрии заявил, что необходимость сокращения числа синекур может привести к появлению только в пределах Москвы около 600 тыс. безработных. На это ему возразили, что в Москве были и остаются сотни тысяч незаполненных вакансий. Однако москвичи не собираются их занимать. Следовательно, вновь придется “импортировать” сотни тысяч “гастарбайтеров”. К чему это может привести? Специалисты подсчитали, что если продолжать такую практику, то к 2030 г. численность населения Москвы достигнет 25—27 млн. и его придется размещать на площади диаметром 165 км. вместо нынешних 40 км. Напомним, что советские граждане были лишены возможности выбирать место своего жительства — в том числе и поближе к месту своей работы. Это приводит к чудовищным перегрузкам общественного транспорта, особенно в “часы пик”. Напомним также, что Москва — это старинный город-крепость с лучевой планировкой транспортных магистралей, скрещивающихся в центре. Так вот, при населении в десятки миллионов человек и при расстояниях в сотни километров всю транспортную сеть Москвы — автомагистрали, метрополитен, трамваи, автобусы, троллейбусы, пригородные электрички — придется, по меньшей мере, удвоить, если не утроить. А это физически невозможно. Итак, процесс складывания московского мегаполиса заходит в явный тупик. Но так как все то же самое в большей или меньшей степени характерно для всех без исключения крупных городов России, то можно констатировать: процессы урбанизации в России, переходящие в гиперурбанизацию, имеют тупиковую тенденцию и не позднее 1-й четверти XXI века неизбежно приведут к катастрофе, если их качественно не видоизменить. Но как? Первое, что приходит в голову, — резко сократить так называемую градообразующую нагрузку на крупные города — и административную, и промышленную, и торговую, и коммуникационную, и другую. Вот почему мы выступаем за перенос столицы России из Москвы в любое другое, более подходящее место, либо за строительство новой столицы. То же самое относится ко всем остальным административным центрам до областных включительно. Категорическая необходимость не допустить перерастания урбанизации в гиперурбанизацию, возможно скорее и масштабнее перевести ее на рельсы дезурбанизации диктуется еще одним обстоятельством: приближением тотальной экологической катастрофы. Эта тема требует особого рассмотрения.
|
|||
|
© uchebnik-online.com |