Л. УАЙТ, МЛ.

...Все виды жизни меняют среду своего обитания... Человек, как только расселился на Земле, тоже стал сильно влиять на свое окружение. Вспомним, что во всем Древнем мире люди, охотясь на животных, выжигали большие лесные массивы, и на их месте образовались крупные луга и пастбища... Террасирование, ирригация, сверхэксплуатация пастбищ - все это делалось издавна и в самых разных районах. Древние римляне вырубали леса, чтобы строить корабли для войны с Карфагеном, то же самое делали и крестоносцы, оснащая флот для достижения своих странных целей, - и в результате основательно менялась экология затрагиваемых регионов...

В течение тысячи лет или более фризы и голландцы упорно отодвигали границу Северного моря, и в наше время этот процесс достиг своей кульминации... А сколько при этом погибло животных и птиц, рыб и растений? Не оказалось ли, что занятые своей эпической битвой с Нептуном голландцы настолько мало заботились об экологии, что от этого пострадало и качество жизни человека в Нидерландах? Я не смог найти подтверждение тому, что подобные вопросы ставились, а уж тем более решались.

При нынешнем состоянии экологических исследований мы не способны точно установить, где и когда человек осуществил ре ш ающие изменения в жизни природы, какой вклад он внес в формирование нынешней ситуации. Ясно лишь, что именно люди сыграли здесь главную роль. И в последней трети XX века мы столкнулись со страшно обостряющейся проблемой, как избежать ответного экологического удара. В историческом же плане особое внимание привлекает эпоха, когда у ряда европейских народов начали развиваться естественные науки, претендовавшие на понимание природы вещей. Важен также и многовековой процесс накопления технического знания и мастерства, который шел иногда быстро, а иногда и медленно. Оба эти процесса шли независимо до тех пор, пока около четырех поколений назад в Западной Европе и Северной Америке между наукой и техникой не был заключен брачный союз: соединились теоретический и эмпирический подходы к нашему природному окружению. Бэконова вера в то, что научное знание дает техническую власть над природой, обрела практическую значимость едва ли не раньше 1850 года. Лишь в химической промышленности это произошло еще в XVIII веке: Принятие Бэконовой веры в качестве нормального руководящего принципа в практической деятельности нужно считать величайшим событием в истории человечества после создания агрокультуры, а может быть, и во всей нечеловеческой земной истории...

Спустя менее столетия после возникновения новой ситуации воздействие человеческого рода на окружение настолько усилилось, что его результат стал другим и по своей сути. К примеру, в начале XIV века выстрелили первые пушки, и это имело экологические последствия ? обезлесение и эрозию, потому что в горы и леса были посланы рабочие для добывания в большом количестве поташа, серы, железной руды и древесного угля. Нынешние водородные бомбы уже совсем иные: если они будут использованы на войне, скорее всего, изменится генетическая основа всей жизни на Земле. В 1285 году в Лондоне возникли первые проблемы со смогом из-за сжигания битумных углей, но они не идут ни в какое сравнение с тем, что нынешнее сжигание горючего грозит изменить химическую основу глобальной атмосферы в целом, и мы лишь кое-что начали понимать, какими могут стать последствия. Демографический взрыв и раковая опухоль бесплановой урбанизации породили свалки мусора и объемы сточных вод поистине геологических масштабов, и, разумеется, никакая другая живая тварь на Земле, кроме человека, не смогла бы столь быстро осквернить свое гнездо.

Призывы к действию звучали уже много раз: в основном они выражали негативную реакцию на существующее положение дел или же ориентировались на принятие слишком частных, паллиативных мер, которые не годятся на что-либо большее, чем быть отдельными пунктами каких-то программ...

Что же мы должны делать? Этого пока еще никто не знает. Нам нужно обратиться к вещам фундаментальным, ибо, если мы ограничимся неглубокими и недальновидными решениями, мы будем получать лишь новые и новые ответные удары природы со все более усугубляющимися последствиями, которые сведут на нет успешность таких решений.

Мы должны начать со своего мышления и обрести ясность понимания, а для этого нужно дать глубокий исторический анализ всего, что легло в основание современной науки и техники...

...Современная техника и современная наука явно порождены именно Западом... Сегодня любая эффективная техника - западного происхождения, где бы Вы ее ни встретили, будь то в Японии или в Нигерии... В наше время все значительное в науке всего мира является западным по стилю и методу независимо от цвета кожи или языка ученого...

Научное и техническое лидерство Запада возникло намного раньше так называемой научной революции XVII века и так называемой промышленной революции XVIII века. Оба эти термина уже утратили свое значение и лишь затемняют подлинную суть того, что с их помощью пытались описать, а именно: важные этапы двух длительных процессов развития, происходивших независимо друг от друга. Не позднее 1000 года н.э., а с некоторой вероятностью и на 200 лет раньше, Запад стал применять энергию воды в производственных процессах - для перемалывания зерна и других целей. Энергию ветра стали использовать к концу XII века. С самого начала Запад удивительно настойчиво пошел по пути быстрого наращивания своих возможностей и мастерства в развитии энергетики, технических средств, сберегающих труд, и автоматики...

К концу XV века техническое превосходство Европы стало настолько убедительным, что ее небольшие и враждебные друг другу нации смогли заполонить весь остальной мир, покоряя его, колонизируя и ограбляя...

Принято считать ныне, что современная наука берет свое начало в 1543 году, когда Коперник и Везалий опубликовали свои великие труды. Мы не принизим их достижений, если тем не менее укажем и на то, что такие системы, как «О строении человеческого тела» или «Об обращениях небесных сфер», не могли появиться за одну ночь. Существование собственно западной научной традиции прослеживается еще с конца XI века, когда развернулось широкое движение за перевод на латинский язык арабских и греческих научных работ... К концу XIII века Европа захватила ведущие позиции в мировой науке, отобрав инициативу из дрогнувших рук Ислама. Было бы абсурдом отрицать глубокую оригинальность Ньютона, Галилея, Коперника, но не меньшего внимания заслуживают ученые-схоласты XIV века - такие, как Буридан или Орезм, на чьи труды первые и опирались...

Итак, развитие нашей техники и естественных наук началось, обрело самостоятельный характер и достигло мирового преобладания еще в Средние века. Поэтому мы считаем, что невозможно по-настоящему понять их природу и нынешнее влияние на экологическую ситуацию, если не проанализировать основные категории средневекового мышления и следствия из них.

То, как люди обращаются со своим окружением, зависит от того, что они думают о самих себе и о своих связях с вещами вокруг себя. Экологические отношения человека глубоко обусловлены его верованиями относительно своей природы и судьбы, то есть религией...

Победа христианства над язычеством явилась величайшей революцией сознания в истории нашей культуры. Ныне же мы все уже живем - независимо от того, хорошо это или плохо, - в «постхристианскую эпоху». Конечно, формы нашего мышления и языка в значительной мере перестали быть христианскими, но, на мой взгляд, их суть часто остается удивительно сходной с той, какая им была свойственна в прошлом. Так, например, привычные для нас образцы каждодневной деятельности определяются неявной верой в неуклонный прогресс, о котором ничего не знали как в греко-римской античности, так и на Востоке. Эта вера укоренена в иудейско-христианской телеологии, и невозможно доказать, что у нее независимый источник...

Что же христианство говорит людям об их отношении с окружением?

Многие из мифов народов мира дают описания истории творения. Греко-римская же мифология в этом плане совершенно иная. Мыслители древнего Запада отрицали, как и Аристотель, что видимый мир когда-то имел начало. Просто невозможно ввести начало в их схему циклического понимания времени. Резкий контраст этому дает Христианство, которое унаследовало от Иудаизма не только представление о времени как линейном и неповторяющемся, но и удивительную в своем роде историю творения. Всемогущий и любящий Бог шаг за шагом создавал свет и тьму, небесные тела, землю со всеми ее растениями, животными, птицами и рыбами. И в завершение Бог сотворил Адама, а после некоторых раздумий - Еву, чтобы мужчина не был одинок. Человек дал имена всем животным, установив таким способом над ними свое господство. Бог предусмотрел и спланировал все это исключительно для пользы человека и чтобы он управлял миром: всякая природная тварь не имеет никакого иного предназначения, кроме как служить целям человека. И хотя тело человека создано из праха земного, он не просто часть природы - он создан по образу Божию.

Христианство, особенно в своей западной форме, - наиболее антропоцентрическая из всех мировых религий... Отношение человека к природе определяется во многом тем, что он, как и Бог, трансцендентен по отношению к миру. Полностью и непримиримо противостоя древнему язычеству и азиатским религиям, за исключением, возможно, зороастризма, Христианство не только установило дуализм человека и природы, но и настояло на том, что воля Божия именно такова, чтобы человек эксплуатировал природу ради своих целей...

В эпоху античности каждое дерево, каждый ручей, каждый водный поток, каждый холм имели своего genius loci , своего духа-защитника... Прежде чем срубить дерево, вырыть шахту, перекрыть речку, важно было расположить в свою пользу того духа, который владел определенной ситуацией, и позаботиться о том, чтобы и впредь не лишиться его милости. Разрушив языческий анимизм, Христианство открыло психологическую возможность эксплуатировать природу в духе безразличия к самочувствию естественных объектов.

Христианский догмат о творении, который можно найти в начале всех символов веры, имеет особый смысл для нашего понимания современного экологического кризиса. Бог дал людям через откровение Библию, книгу Священного Писания. Но поскольку Бог сотворил природу, она тоже должна нести в себе проявления божественной ментальности. Религиозное исследование природы в целях лучшего понимания Бога известно как натуральная теология. В ранней церкви, а особенно на греческом Востоке, природа постигалась прежде всего как символическая система, через которую Бог обращается к людям и говорит: жизнь муравья - это поучение бездельнику о трудолюбии, поднимающееся пламя - символ стремления души ввысь. По сути своей - это художественное, а не научное видение природы...

На латинском Западе с начала XIII века натуральная теология стала развивать совершенно иное: отказавшись расшифровывать смысл природных символов, данных Богом для общения с человеком, она пыталась понять премудрость Божию путем раскрытия того, как устроено и как действует его творение. Радуга перестала быть символом надежды, когда-то данной Ною после потопа, религиозное понимание переориентировалось на другие задачи, решая которые Роберт Гроссетест, Роджер Бэкон и Теодорик из Фрейберга осуществили удивительно тонкую работу по исследованию оптических свойств радуги. С XIII века и далее любой крупный ученый, включая Ньютона и Лейбница, объяснял мотивы своей работы в религиозных терминах. Поистине, если бы Галилей не претендовал на роль эксперта в теологических вопросах, где он не мог быть иначе как любителем, его беды были бы намного меньшими: теологи-профессионалы просто отразили его вторжение в свою область. И Ньютон, как выяснилось теперь, считал себя больше теологом, чем ученым-естественником. Вплоть до конца XVIII века гипотеза о Боге для многих ученых вовсе не была ненужной...

В течение долгих веков формирования западной науки ученые настойчиво и последовательно утверждали, что дело их жизни и награда за труд - суметь «вслед за Богом мыслить Его мыслями». Сама настойчивость подобных заявлений убеждает в том, что именно эти слова и выражают действительные мотивы труда этих ученых. Если так, то современные западные естественные науки просто являются отпечатком с матрицы христианской теологии. Иудейско-христианский догмат о творении сформировал настолько действенную религиозную веру, что она смогла дать сильный внутренний импульс развитию естественных наук.

...Мы пришли к выводам, неприятным для многих христиан. «Наука» и «техника» - это уважаемые слова в нашем словаре, поэтому некоторые могут быть удовлетворены, узнав, во-первых, что с исторической точки зрения современные естественные науки - это экстраполяция натуральной теологии и, во-вторых, что современную технику можно хотя бы отчасти объяснить как западную волюнтаристскую реализацию христианского догмата о трансцендентности человека по отношению к природе и о его полноправном господстве над ней. Мы увидели и то, как около столетия назад наука и техника, будучи прежде совершенно независимыми видами деятельности, соединились, чтобы дать человеку силы, вышедшие теперь из-под его контроля, если судить по множеству негативных экологических последствий. Если так, то Христианство несет на себе огромное бремя исторической вины.

Лично я сомневаюсь, что можно избежать ужасного экологического ответного удара, если просто применить к решению наших проблем больше науки и техники...

То, что мы делаем с окружением, зависит от нашего понимания взаимоотношений человека с природой. Если ввести в дело больше науки и больше техники, это не выведет нас из нынешнего экологического кризиса до тех пор, пока мы не найдем новую религию или не переосмыслим старую...

Скорее всего мы должны теперь по-настоящему оценить роль величайшего радикала в христианской истории после Христа - св. Франциска Ассизского. Первым его чудом является тот факт, что он не кончил костром, как это случилось со многими из его последователей левого крыла... Чтобы понять Франциска, нужно увидеть его веру в добродетель смирения - не просто личного смирения отдельного человека, а человечества как вида. Франциск попытался свести человека с трона его монархического господства над тварью и установить демократию в отношениях всех Божиих тварей. С приходом Франциска муравей перестал быть только поводом для проповеди лентяю, а огонь -только символом жажды души в ее стремлении соединиться с Богом. Теперь это - Брат-Муравей и Брат-Пламя, способные сами воздать хвалу Творцу вместе с Братом-Человеком, делающим то же самое по-своему.

Величайший революционер духа в западной истории св. Франциск выдвинул альтернативный христианский взгляд на природу и на место человека в ней, попытавшись заменить идею безграничного господства человека над тварью другой идеей равенства всех тварей, включая и человека. Он потерпел неудачу. Современная наука и техника столь пропитаны ортодоксальным христианским высокомерием в отношении к природе, что не следует ждать разрешения экологического кризиса только от них одних. Корни наших бед столь основательно религиозны, что и средство избавления тоже должно стать религиозным по своей сути, как бы мы его ни называли. Мы должны заново осмыслить и глубоко пережить в душе, в чем же состоит наше подлинное предназначение и какова наша природа. Первоначальное францисканство обладало глубоко религиозным, хотя и еретическим пониманием духовной самоценности всего, что есть в природе, и это помогает нам найти направление к выходу.

Уайт Л. Исторические корни нашего экологическогокризиса// Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. - М., 1990. - С. 188 - 202.

Р. АТФИЛД

В данной главе будет рассмотрена теория, согласно которой источником наших экологических проблем является иудейско-христианская вера в то, что человечество было создано для господства над природой; вера, которую, по данной теории, можно интерпретировать и как позволяющую людям обращаться со своим природным окружением как им угодно...

...Действительно ли эта теория правильно трактует библейскую веру в господство человека, или же, напротив, в действительности Ветхий и Новый Заветы воплощают более просвещенное и более благородное отношение к природе...

Религия как источник проблем

То, что Линн Уайт называет «историческими корнями нашего экологического кризиса»... связано с иудейской и христианской доктриной о сотворении мира. В более специфическом смысле эти корни связаны с верой, что человек был сотворен по образу и подобию Божию, что он причастен трансцендентности по отношению к природе и что весь порядок мирового природного бытия был создан ради человечества. В менее отдаленной истории корни кризиса обнаруживаются в слиянии науки с технологией, что окончательно произошло в XIX веке, но верования, заложенные еще в Книге Бытия, а точнее, в ее активистской западной интерпретации, лежат в основе науки и техники, созданных именно на Западе.

...Роль идей в истории сводится к оправданию тех действий и институтов, которые в действительности имеют независимое от идей происхождение и должны объясняться в основном соображениями материального толка... В настоящее время нужно со всей определенностью признать, что религиозные идеи внедрялись в жизненный обиход как оправдание социального и технического развития. И все же вместе с Уайтом я бы задался вопросом: могут ли современная наука или современная техника быть объяснены одной лишь структурой общества или экономическими силами, но безотносительно к вере в упорядоченность сотворенного мира и в право человека использовать ее для своей пользы.

...Трудно объяснить, почему именно технический рост стал специфическим западным явлением, если свойственные Западу верования и установки сами по себе его не санкционировали. Наука и технология везде... или оказались неспособны к развитию, несмотря на обещающие начинания, или ориентировались на задачи и цели духовного свойства. Это позволяет утверждать, абстрагируясь от некоторых других объяснений очевидного прогресса технологии на Западе, что идеи могут играть незаменимую роль в объяснении того или иного социального и исторического развития, пусть даже ими редко определяются достаточные условия развития. Соответственно, теория Уайта не должна отвергаться на почве исторического метода или исторического материализма: действительно, обращение к традиционным этическим и религиозным верованиям может много дать полезного, чтобы понять природу экологических проблем и отыскать принципиальные пути для их решения.

Положения Ветхого Завета

Принято считать, что с точки зрения Ветхого Завета природа не является священной. Создатель и его создание отличаются самым радикальным образом, более того, будет идолопоклонством обоготворять тварь, поэтому нет святотатства в том, чтобы считать все сущее ресурсами для блага человека. Как относиться к такому пониманию? Действительно, библейские слова о господстве человека дают известное основание так считать. Но, с другой стороны, вера, что человек может правильно использовать природу, не оправдывает... безответственного обращения с природой...

Как закрыть утилитарное отношение к природе- это подразумевается уже в первой главе Книги Бытия, которая одобряет исключительно вегетарианскую диету. Только после грехопадения и всемирного потопа человеку было позволено употреблять в пищу мясо, как если бы община, принявшая и распространившая Книгу Бытия, была смущена относительно мясоедения и чувствовала необходимость специально его оправдать.

Хотя Ветхий Завет и разрешил использовать в пищу мясо, законы Книги Левит и Второзаконие установили существенные ограничения на человеческое обращение с природой, включая, например, отношение к фруктовым деревьям, волам, птицам-самкам, земле под паром. Аналогично Книга Притчей Соломоновых дала сентенцию: «праведный печется и о жизни скота своего» (Притч 12.10). Не только язычество, как указывает Уилберн, является единственной формой религии, требующей сдержанности в отношении растений и животных; в действительности, как он убедительно показывает, и монотеистические религии обладают не меньшей способностью...

Согласно первой главе Книги Бытия, растения предназначаются в пищу как животным, птицам и пресмыкающимся, так и человеку, и после всемирного потопа всем этим существам было даровано право и предписание размножаться и плодиться. В Книге Иова говорится, что Бог посылает дождь растениям и необитаемым пустыням (38.25 и сл.), сотворил пустыню для дикого осла (39.5 и сл.). Но еще более выразительно описана в Псалме 104 забота Бога о природе и обо всем сущем, где человек не более приметен, чем птицы и дикие звери...

С тех пор как христианам стал известен Ветхий Завет, они имели возможность увидеть, что в глазах Божиих различные существа, отличные от человека, обладают своей, только им присущей ценностью. Уайт неминуемо должен был ошибиться в предположении, что в соответствии с христианским вероучением человек должен считать природу сырьем для реализации собственных устремлений.

Существует интерпретация веры в господство человека, согласно которой человечество призвано взять на себя управление природным миром, вверенным ему Богом, перед которым человек и отвечает за свое руководство...

...В библейском господстве человека над природой нет деспотизма. Если Книга Бытия дает человеку право руководить природой, то она санкционирует лишь такое право, которое согласуется с древнееврейской концепцией монархии. Поскольку древние евреи не имели контактов с другими странами, имевшими абсолютистскую монархию, их собственные цари никогда не признавались деспотами. Более того, их считали ответственными перед Богом за процветание страны, а если они оказывались неспособными его обеспечить, то Бог мог послать пророка и назначить нового царя...

...Человек был помещен в мир, чтобы присматривать за ним для Господа и... сохранять его как источник радости, а не только для пропитания (Быт 2.9).

Положения Нового Завета

...Когда Иисус говорит о «полевых лилиях» (Мф 6.28 - 30), он подчеркивает, насколько же больше ценность людей; и все же слова, сказанные о цветах, предполагают, что Бог восхищается даже видом растений и что они обладают собственной самоценностью...

...Иисус провел 40 дней в пустыне в окружении диких зверей; несколько раз он просил своих учеников переплыть на другой берег озера Галилейского, дабы обрести там уединение и избежать толпы (Мк 4.35, 6.45, 8.13). Эти места свидетельствуют, что он относился к природе не только как к источнику ресурсов, но также видел в ней убежище и источник обновления. Как и в его размышлениях о полевых лилиях, здесь видно, что он ценил красоту природы.

...Иисус проявляет свое сочувствие и небезразличие к заботе о животных. Действительно, в Евангелии от Иоанна (10.11) Иисус говорит, что добрый пастырь, в противовес наемнику, жизнь свою полагает за овец (этот стих - историчен он или нет - должен был оказать воздействие на читателей и их отношение к своим собственным стадам, а также на их понимание пасторской заботы Христа о своих последователях).

Касательно отношений к природе Новый Завет отличается от Ветхого окончательным снятием различий между чистыми и нечистыми животными (Деян 10.11) и отменой жертвоприношения животных.

Книга Бытия, Книга Псалмов, Иов и Евангелие говорят в пользу хорошего понимания ценностей и красоты природы. И в Ветхом и в Новом Заветах есть понимание самоценности всего живого, а это означает бережное отношение ко всему сущему, которое в Ветхом Завете выражено в явном виде. Господство человека над природой означает и его ответственность перед Богом, который сам оценил все им созданное как очень хорошее (Быт 1). Совершенно ошибочно считать, что если людям - существам моральным - столь всерьез многое вверено, то это непременно должно означать отсутствие моральных запретов на практике. Господь, по Библии, заботится о благосостоянии всего живого, а не только человека (Пс 104), и люди в соответствии с этим обязаны заботиться о природе, не разрушать ее целостность в безжалостном подчинении собственным нуждам. Хотя Библия и не устанавливает эти обязательства в виде четко выраженных принципов, но тем не менее устраняет деспотический и антропоцентрический подходы к природе, которые Уайт и Пассмор, похоже, считают ее наиболее естественной интерпретацией. В действительности же Библия явно и неявно несет в себе многие из необходимых составляющих для продуманно взвешенной экологической этики.

Современная вера в прогресс

Надежду, что сам ход времени будет улучшать благосостояние человечества, в том числе и материальное, и достигаться это будет благодаря систематическому использованию естественнонаучных знаний о природе, выразили Фрэнсис Бэкон и Рене Декарт.

Та надежда, которую взращивали Бэкон и Декарт, была надеждой на земные достижения и облегчение тяжкого удела человеческой жизни, и она... опирается на большие перспективы роста научных знаний...

Бэкон и Декарт не только обосновали надежду на поступательное движение науки, но и оба расчистили путь вере в неизбежность всеобщего прогресса, хотя ни один из них не разделял этой веры...

...«Фонтенель был первым, кто сформулировал идею прогресса знаний как законченное учение». В этой доктрине прогресс знаний был представлен как вполне сложившийся и как неограниченно продолжающийся во времени. Фонтенель основывал свое утверждение на признании постоянства природы и человеческой натуры; каждое поколение способно использовать выигрыш от открытий, сделанных предыдущими поколениями, и избежать их ошибок.

Сколь бы ни были успешны аргументы типа «чем больше знаний, тем разумнее действия», трудно усмотреть, каким же образом обнаружение прогрессивных исторических тенденций создает основу для оптимизма умозаключений: до тех пор пока эти тенденции не связаны в надежном и устойчивом механизме длительного развития, нет возможности считать, что уроки истории будут усваиваться в будущем.

Оценка веры в прогресс

За деградацию окружающей среды в большей степени, чем иудаизм и христианские верования, несет ответственность вера в вечно неувядаемый материальный прогресс, унаследованная от эпохи Просвещения и немецких метафизиков, модифицированная на Западе классической политэкономией и социологией, либеральным индивидуализмом и социальным дарвинизмом, а в Восточной Европе - неоспоримо почтительное отношение к предписаниям Маркса и Энгельса.

Соответственно, есть основания отвергнуть убеждение, что прогресс неотразим, что природа должна без конца очеловечиваться или что технологическое и социальное планирование способно решить все наши проблемы. Но нет резона и отвергать желательность и возможность многих из составляющих прогресса в целом. В некоторой степени мы можем сформировать наше будущее, и, делая так, мы должны понимать, к какому состоянию природы и общества мы можем прийти, соотносясь с нравственными оценками состояния общества и мира, которое должно быть лучше нынешнего, чтобы надеяться на продвижение вперед. Это действительно необходимое предварительное условие для сохранения ресурсов и охраны подверженных опасности исчезновения видов и их уязвимых сред обитания, равным образом - и для человеческого благосостояния... и для социальной и международной справедливости. Но чтобы это стало возможно, необходима новая форма веры в прогресс. Она далека от того, чтобы отвергать гуманистическую светскую традицию философов эпохи Просвещения, Канта, Маркса, Энгельса и других. Соединение ее возможностей с возможностями старой иудейско-христианской традиции, соответственно облагороженной, действительно способно дать нам средства для решения экологических проблем без изобретения новой метафизики и новой этики.

Загрязнение окружающей среды

...Существует много... случаев, где загрязнение способно вызвать угрозу истощения или даже отравления всего живого и неживого в краткосрочной и долгосрочной перспективе. В общем смысле я разделяю стандарт Кавки-Локка, по которому каждое поколение должно оставлять после себя не худшие возможности жить для тех, кто придет на землю после него. Действительно, даже внедрение компенсирующей технологии истощающихся ресурсов для последующих поколений... должно быть максимально свободным от загрязнения, иначе это не оправдывает ее применение.

Ресурсы

Существуют проблемы истощения невозобновляемых ресурсов, угрозы воспроизводства возобновляемых ресурсов и разрыва между доступностью ресурсов любого вида и ожидаемым спросом на них, его уровнем...

...Использование невозобновляемых ресурсов должно справедливо распределяться между поколениями, их истощение должно компенсироваться изобретением новой технологии, чтобы последующие поколения имели не меньше возможности, чем их предшественники.

Главная особенность нашего нравственно-этического подхода к проблеме ресурсов должна заключаться в признании долга перед будущими поколениями... Наши традиции, в том числе традиция управления... требуют передачи земель потомкам в таком же хорошем состоянии, в каком мы их получили сами...

Население

Каждая жизнь сама по себе ценна, и нет ничего плохого в росте рождаемости самом по себе. Но она совершенно некстати, когда совершается в мире, где сотни миллионов уже страдают от несчастья и абсолютной бедности. Население мира в любом случае будет расти, даже если темпы роста будут сокращаться, а требуется, чтобы рост приостановился на некотором устойчивом уровне. Нельзя резко внедрить нулевой рост, но стремиться к нему необходимо. Только если количество населения стабилизируется, грядущие поколения могут быть обеспечены постоянным, но не возрастающим уровнем потребления; и соответственно проблема загрязнения и истощения ресурсов в конце концов перестанет угрожать опасностями, когда прекратится рост населения.

Охрана природы

Охранительные функции имеют дело не только с невозобновляемыми ресурсами или с защитой возобновляемых, но распространяются и на всю дикую природу со всем ее разнообразием живого и его сред обитания, а следовательно, и на всю планетарную систему поддержания жизни...

Долгосрочные интересы человека относительно жизнеподдерживающих систем, очевидно, поставлены на карту, включая те, что относятся к сельскому хозяйству и обеспечению чистоты воздуха и воды. Интересы нынешних и будущих представителей человечества в медицинских и сельскохозяйственных исследованиях, научных изысканиях, а также интересы, связанные с рекреацией и эстетическим восприятием природы, также образуют прочную платформу для сохранения многих видов вместе с теми частями экосистемы, с которыми они взаимодействуют.

Когда принимаются во внимание интересы людей будущего, а также всего живого мира в деле его сохранения, обычно принятые рамки наших нравственных обязательств раздвигаются. Так, обязательства обеспечить людей в будущем... вероятно, будут теперь включать в себя обязательство сохранить возможно большее число видов; в таком случае интересы людей будущего, так же как и всего животного мира, усиливают необходимость установить потребительский максимум для каждого приходящего в мир поколения.

Атфилд Р. Этика экологической ответственности // Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. - М., 1990. - С. 203 - 257.

А. ШВЕЙЦЕР

Сложны и трудны пути, на которые должно вновь встать заблудшее этическое мышление. Но его дорога будет легка и проста, если оно не повернёт на кажущиеся удобными и короткими пути, а сразу возьмет верное направление. Для этого надо соблюсти три условия: первое - никоим образом не сворачивать на дорогу этической интерпретации мира; второе- не становиться космическим и мистическим, то есть всегда понимать этическое самоотречение как проявление внутренней, духовной связи с миром; третье - не предаваться абстрактному мышлению, а оставаться элементарным, понимающим самоотречение ради мира как самоотречение человеческой жизни ради всего живого бытия, к которому оно стоит в определенном отношении.

Этика возникает благодаря тому, что я глубоко осознаю мироутверждение, которое наряду с моим жизнеутверждением естественно заложено в моей воле к жизни, и пытаюсь реализовать его в жизни.

Как в моей воле к жизни заключено страстное стремление к продолжению жизни и к таинственному возвышению воли к жизни, стремление, которое обычно называют желанием, и страх перед уничтожением и таинственным принижением воли к жизни, который обычно называют болью, так эти моменты присущи и воле к жизни, окружающей меня, независимо от того, высказывается ли она или остается немой.

Этика заключается, следовательно, в том, что я испытываю побуждение выказывать равное благоговение перед жизнью как по отношению к моей воле к жизни, так и по отношению к любой другой. В этом и состоит основной принцип нравственного. Добро - то, что служит сохранению и развитию жизни, зло есть то, что уничтожает жизнь или препятствует ей...

Но единственно возможный основной принцип нравственного означает не только упорядочение и углубление существующих взглядов на добро и зло, но и их расширение. Поистине нравствен человек только тогда, когда он повинуется внутреннему побуждению помогать любой жизни, которой он может помочь, и удерживается от того, чтобы причинить живому какой-либо вред. Он не спрашивает, насколько та или иная жизнь заслуживает его усилий, он не спрашивает также, может ли она и в какой степени ощутить его доброту. Для него священна жизнь как таковая. Он не сорвет листочка с дерева, не сломает ни одного цветка и не раздавит ни одно насекомое. Когда летом он работает ночью при лампе, то предпочитает закрыть окно и сидеть в духоте, чтобы не увидеть ни одной бабочки, упавшей с обожженными крыльями на его стол.

Если, идя после дождя по улице, он увидит червяка, ползущего по мостовой, то подумает, что червяк погибнет на солнце, если вовремя не доползет до земли, где может спрятаться в щель, и перенесет его в траву. Если он проходит мимо насекомого, упавшего в лужу, то найдет время бросить ему для спасения листок или соломинку...

Этика есть безграничная ответственность за все, что живет.

Этика благоговения перед жизнью, возникшая из внутреннего побуждения, не зависит от того, в какой степени она оформляется в удовлетворительное этическое мировоззрение. Она не обязана давать ответ на вопрос, что означает воздействие нравственных людей на сохранение, развитие и возвышение жизни в общем процессе мировых событий. Ее нельзя сбить с толку тем аргументом, что поддерживаемое ею сохранение и совершенствование жизни ничтожно по своей эффективности по сравнению с колоссальной и постоянной работой сил природы, направленных на уничтожение жизни. Но важно, что этика стремится к такому воздействию, и потому можно оставить в стороне все проблемы эффективности ее действий. Для мира имеет значение тот факт, что в мире в образе ставшего нравственным человека проявляется воля к жизни, преисполненная чувством благоговения перед жизнью и готовностью самоотречения ради жизни.

Что говорит этика благоговения перед жизнью об отношениях между человеком и творением природы?

Там, где я наношу вред какой-либо жизни, я должен ясно сознавать, насколько это необходимо. Я не должен делать ничего, кроме неизбежного, - даже самого незначительного. Крестьянин, скосивший на лугу тысячу цветков для корма своей корове, не должен ради забавы сминать цветок, растущий на обочине дороги, так как в этом случае он совершит преступление против жизни, не оправданное никакой необходимостью.

Те люди, которые проводят эксперименты над животными, связанные с разработкой новых операций или с применением новых медикаментов, те, которые прививают животным болезни, чтобы использовать затем полученные результаты для лечения людей, никогда не должны вообще успокаивать себя тем, что их жестокие действия преследуют благородные цели. В каждом отдельном случае они должны взвесить, существует ли в действительности необходимость приносить это животное в жертву человечеству. Они должны быть постоянно обеспокоены тем, чтобы ослабить боль, насколько это возможно.

Этика благоговения перед жизнью заставляет нас почувствовать безгранично великую ответственность и в наших взаимоотношениях с людьми.

Она не дает нам готового рецепта дозволенного самосохранения; она приказывает нам в каждом отдельном случае полемизировать с абсолютной этикой самоотречения. В согласии с ответственностью, которую я чувствую, я должен решить, что я должен пожертвовать от моей жизни, моей собственности, моего права, моего счастья, моего времени, моего покоя и что я должен оставить себе.

В вопросе о собственности этика благоговения перед жизнью высказывается резко индивидуалистически в том смысле, что все приобретенное или унаследованное может быть отдано на службу обществу не в силу какого-либо закона общества, а в силу абсолютно свободного решения индивида. Этика благоговения перед жизнью делает большую ставку на повышение чувства ответственности человека. Собственность она расценивает как имущество общества, находящееся в суверенном управлении индивида. Один человек служит обществу тем, что ведет какое-нибудь дело, которое дает определенному числу служащих средства для жизни. Другой служит обществу тем, что использует свое состояние для помощи людям. В промежутке между этими крайними случаями каждый принимает решение в меру чувства ответственности, определенного ему обстоятельствами его жизни. Никто не должен судить другого. Дело сводится к тому, что каждый сам оценивает все, чем он владеет, с точки зрения того, как он намерен распоряжаться этим состоянием. В данном случае ничего не значит, будет ли он сохранять и увеличивать свое состояние или откажется от него. Его состоянием общество может пользоваться различными способами, но надо стремиться к тому, чтобы это давало наилучший результат.

Но этика благоговения перед жизнью не считает, что людей надо осуждать или хвалить за то, что они чувствуют себя свободными от долга самоотречения ради других людей. Она требует, чтобы мы в какой угодно форме и в любых обстоятельствах были людьми по отношению к другим людям. Тех, кто на работе не может применить свои добрые человеческие качества на пользу другим людям и не имеет никакой другой возможности сделать это, она просит пожертвовать частью своего времени и досуга, как бы мало его ни было.

Этические конфликты между обществом и индивидом возникают потому, что человек возлагает на себя не только личную, но и «надличную» ответственность...

Чем шире сфера деятельности человека, тем чаще ему приходится приносить свои чувства в жертву общественному долгу...

Этична только абсолютная и всеобщая целесообразность сохранения и развития жизни, на что и направлена этика благоговения перед жизнью. Любая другая необходимость или целесообразность не этична, а есть более или менее необходимая необходимость. В конфликте между сохранением моей жизни и уничтожением других жизней или нанесением им вреда я никогда не могу соединить этическое и необходимое в относительно этическом, а должен выбирать между этическим и необходимым, и в случае, если я намерен выбрать последнее, я должен отдавать себе отчет в том, что беру на себя вину в нанесении вреда другой жизни. Равным образом я не должен полагать, что в конфликте между личной и надличной ответственностью я могу компенсировать в относительно этическом этическое и целесообразное или вообще подавить этическое целесообразным, - я могу лишь сделать выбор между членами этой альтернативы. Если я под давлением надличной ответственности отдам предпочтение целесообразному, то окажусь виновным в нарушении морали благоговения перед жизнью.

Сфера действия этики простирается так же далеко, как и сфера действия гуманности, а это означает, что этика учитывает интересы жизни и счастья отдельного человека. Там, где кончается гуманность, начинается псевдоэтика. Тот день, когда эта граница будет всеми признана и для всех станет очевидной, явится самым значительным днем в истории человечества. С этого времени станет невозможным признавать действительной этикой ту этику, которая перестала уже быть этикой, станет невозможным одурачивать и обрекать на гибель людей.

Мы прежде всего обязаны свято защищать интересы жизни и счастья человека. Мы должны вновь поднять на щит священные права человека. Не те права, о которых разглагольствуют на банкетах политические деятели, на деле попирая их ногами, - речь идет об истинных правах. Мы требуем вновь восстановить справедливость. Не ту, о которой твердят в юридической схоластике сумасбродные авторитеты, и не ту, о которой до хрипоты кричат демагоги всех мастей, но ту, которая преисполнена идеей ценности каждого человеческого бытия. Фундаментом права является гуманность.

Таким образом, мы заставляем полемизировать принципы, убеждения и идеалы коллективности с гуманностью. Тем самым мы придаем им разумность, ибо только истинно этическое есть истинно разумное. Лишь в той мере, в какой этические принципы и идеалы входят в действующий моральный кодекс общества, он может быть истинно и целесообразно использован обществом.

Этика благоговения перед жизнью дает нам в руки оружие против иллюзорной этики и иллюзорных идеалов. Но силу для осуществления этой этики мы получаем только тогда, когда мы - каждый в своей жизни - соблюдаем принципы гуманности. Только тогда, когда большинство людей в своих мыслях и поступках будут постоянно побуждать гуманность полемизировать с действительностью, гуманность перестанут считать сентиментальной идеей, и она станет тем, чем она должна быть, - основой убеждений человека и общества.

Щвейцер А. Благоговение перед жизнью. - М., 1992. - С. 216 - 229.