V. Теория сбыта

Предприниматели в разных отраслях промышленности говорят обыкновенно, что не трудно произвести, а трудно продать, что можно всегда произвести достаточное количество товаров, если легко найти им верный сбыт. Когда продажа их продуктов идет медленно, туго и не приносит выгод, то они говорят: денег мало; все желание таких людей состоит в том, чтобы потребление было деятельнее, чтобы оно умножало продажи и поддерживало цены. А если спросить их, какие обстоятельства, какие причины благоприятствуют размещению их продуктов, то окажется, что эти люди имеют обыкновенно весьма смутное представление об этом предмете, что они дурно наблюдают факты и еще хуже объясняют их, что они принимают за верное то, что подлежит еще большому сомнению, желают того, что прямо противно их интересам, и стараются от власти получить покровительство, ведущее обыкновенно к плохим результатам.

Чтобы составить себе более верное и применимое к практике понятие о том, что места сбыта открывают продуктам промышленности, рассмотрим здесь всем известные и постоянно повторяющиеся факты, сопоставим их с тем, что уже выяснено нами тем же путем; может быть, мы откроем тогда истины новые, важные и способные осветить желания промышленников и стремления правительства, так горячо принимающего их под свое покровительство.

Человек в промышленности старается сообщить ценность своим продуктам, создавая для них какое-нибудь полезное употребление, и может надеяться, что его товар будет оценен и продан только там, где есть люди, имеющие средства купить его. Из чего состоят эти средства? Из других ценностей, из других продуктов, плодов промышленности, из их капиталов, земель. А из этого следует, хотя на первый взгляд это может показаться парадоксом, что сбыт для продуктов создается самим производством.

Если какой-нибудь продавец тканей скажет: "В обмен на мои продукты я требую не продуктов, а денег", то ему нетрудно было бы доказать, что покупатель его товара может заплатить ему деньгами, полученными за товары, которые он продает в свою очередь. Ему можно было бы ответить так: такой-то фермер купит ваши ткани, если у него будет хороший урожай, и он купит у вас их тем больше, чем обильнее будет его жатва. Но он ничего не купит, если сам ничего не произведет.

Да и вы сами купите у него хлеба и шерсти лишь настолько, насколько сработали ткани. Вы утверждаете, что вам нужны не продукты, а деньги, а я вам говорю, что вам нужны продукты. В самом деле, зачем вам деньги? Не правда ли, затем, чтобы купить на них сырые материалы для вашей промышленности или съестные припасы для вас самих [Даже и в том случае, когда деньги копят только ради того, чтобы копить их, назначение их в конце концов состоит все-таки в том, чтобы купить на них что-нибудь. Если покупает на них даже и не тот, кто накопил их, то покупает его наследник или кто-нибудь другой, в чьи руки случайно они попадают, ибо деньги как деньги никакого другого употребления иметь не могут.]? Из этого вы сами видите, что вам нужны не деньги, а продукты. Деньги, за которые вы продадите ваши продукты и на которые купите другие продукты, будут служить для той же цели двум другим сторонам, а потом опять в другой и в третий раз, и так без конца, подобно тому как повозка, которая, перевезя продукты, вами проданные, повезет потом другие, третьи и т.д. Когда вам полезно бывает продать ваши продукты, то разве вы ссылаетесь на то, что у покупателей нет повозок, чтобы перевезти их? То же самое и деньги, они те же повозки, перевозящие ценность продуктов. Все назначение их в том, чтобы перевезти к вам ценность продуктов, которые покупатель продал, чтобы купить у вас ваши продукты; точно так же деньги повезут к тому, у кого вы купили продукты, которые вы продали другим.

Следовательно, если весь мир покупает предметы, в которых все нуждаются, то это не иначе как ценность продуктов, только на время превратившихся в определенную сумму денег, которую вы покупаете. Иначе каким же образом могло бы быть, что теперь во Франции в один год покупается в 6 и в 8 раз больше предметов, чем покупали в несчастное царствование Карла VI? Это происходит, очевидно, оттого, что теперь производится также в 6 или в 8 раз больше продуктов, чем прежде, и потому, что они продаются в обмен на другие.

Говорят и так: нельзя продать, потому что мало денег. Но здесь следствие принимается за причину. Ошибка, которую при этом делают, происходит оттого, что почти все продукты обыкновенно превращаются в деньги, прежде чем бывают обменены на другие продукты, и оттого, что товар, появляющийся так часто, получает в глазах толпы значение товара по преимуществу, является конечной целью всех торговых сношений, тогда как на самом деле он служит не более как посредником в этих сделках. Нельзя, следовательно, говорить: нельзя продать, потому что мало денег, а надо сказать так: нельзя продать, потому что мало других продуктов. Денег всегда довольно, чтобы служить обращению и взаимному обмену других ценностей, если только эти ценности действительно существуют. Когда же ощущается недостаток денег в массе совершающихся сделок, то его легко пополнить, и самая надобность в пополнении служит указателем на благоприятное положение дел, а именно она указывает на то, что есть, значит, большое количество произведенных ценностей, на которые желают приобрести большое количество других ценностей. В таких случаях товар, служащий посредником и облегчающий заключение сделок, т.е. деньги, легко заменяется другими известными в торговом мире способами, а вскоре затем опять притекают деньги, так как монета есть товар, а всякий товар направляется туда, где в нем чувствуется потребность. Стало быть, это хороший знак, коли не хватает денег в торговле, точно так же хороший знак, коли в магазинах не хватает товаров.

Когда какого-нибудь товара очень много и он не находит себе покупателей, то причина этого вовсе не в том, что недостаток денег останавливает продажу. Продавцы его были бы очень довольны получить ценность своего товара такими продуктами, которые нужны им для их потребления, по курсу настоящего дня; они совсем не ищут денег и не имеют в них надобности, а если и желают иметь их, то лишь для того, чтобы превратить их в предметы своего потребления.

Производитель, который думал бы, что его потребители состоят не только из тех, которые сами производят, но и из многих других классов, которые материально сами ничего не производят, как, например, чиновники, врачи, юристы, духовенство и пр., и вывел бы из этого то заключение, что есть еще и другие рынки, кроме тех, которые представляют лица, сами производящие что-нибудь, - производитель, рассуждающий таким образом, доказал бы только, что он судит по одной внешности и не умеет проникнуть в сущность дела. В самом деле, вот священник, который идет к торговцу, чтобы купить себе эпитрахиль или стихарь; ценность, которую он несет в лавку, это сумма денег. Откуда он взял ее? От сборщика податей, который получил ее от плательщика их. Откуда же взял ее плательщик налога? Она произведена им самим. Эта самая ценность, произведенная плательщиком налога и примененная на деньги, а потом переданная священнику, и дала ему возможность сделать свою покупку. Священник стал на место производителя, а производитель мог бы и сам на ценность своего продукта купить если не эпитрахиль или стихарь, то какой-нибудь другой, более полезный для себя продукт. Употребление продукта, называемого стихарем, совершилось за счет какого-нибудь другого потребления. Но как бы то ни было, а покупка всякого продукта не может совершиться иначе как на ценность другого продукта.

Первый вывод, который можно сделать из этой важной истины, состоит в том, что, чем меньше в каждом государстве производителей и чем многочисленнее производства, тем легче, разнообразнее и обширнее сбыт продуктов.

В местах, которые много производят, создается то, на что только и можно купить, - ценность. Деньги исполняют лишь временную роль в процессе обмена; как только состоялись сделки, всегда оказывается, что за продукты заплачено только продуктами.

Полезно заметить здесь, что каждый продукт с того самого момента, как он произведен, открывает собой сбыт для других продуктов на полную сумму своей ценности. И точно, лишь только последний производитель окончил свой продукт, ничего он так сильно не желает, как продать его, дабы ценность этого продукта не оставалась праздной у него на руках. Но не меньше спешит он отделаться и от денег, которые доставила ему продажа этого продукта, дабы также не оставалась у него на руках и ценность вырученных денег. Но сбыть деньги можно только покупкой какого-нибудь продукта. Из этого видно, что один только факт производства товара в тот самый момент, как он произведен, открывает сбыт для других продуктов.

Вот почему хороший урожай выгоден не только землевладельцам, но и торговцам всеми другими продуктами, а не одним хлебом. Покупают всегда больше тогда, когда собирают больше. Наоборот, дурной урожай вредит всем продажам. То же самое можно сказать и об урожае в области ремесел и торговли. Та отрасль торговли, которая процветает, дает средства купить, а следовательно, доставляет возможность и продать по всем другим отраслям торговли. Наоборот, если какая-нибудь отрасль промышленности или торговли идет вяло, страдают и все остальные.

Если это так, то откуда берется, спросят меня, такое большое количество товаров, которые иногда загромождают обращение, потому что не находят себе покупателей? Почему же эти товары не покупаются одни на другие?

На это я отвечу, что если товары не продаются или продаются с убытком, то они, значит, превышают сумму потребностей в них, или потому, что их было произведено слишком много, или еще более потому, что другие производства дали товаров меньше, чем нужно. Известных продуктов слишком много, потому что недостает других.

Выражаясь проще, многие меньше купили, потому что сами меньше выработали, а выработали они меньше потому, что встретили затруднения в применении способов своего производства, или же потому, что у них недостало этих средств.

Можно заметить также, что в одно и то же время одни товары продаются туго, а другие, наоборот, дорожают до непомерно высоких цен. Так как поднявшиеся цены должны бы представить достаточные причины к усилению производства, то тут действуют, значит, какие-нибудь исключительной важности обстоятельства или насильственные меры вроде естественных или политических бедствий, алчности или неспособности правительств, которые, искусственно поддерживая эту скудость, причиняют такое гибельное накопление. Если такая причина политической болезни минует, то средства производства направятся туда, где оно отстало: постепенно развиваясь, оно благоприятствует развитию и всех других производств. Одно производство редко опережало бы другие, а продукты его редко обесценивались бы, если бы все было предоставлено собственному движению.

Второй вывод из того же принципа состоит в том, что каждый заинтересован в благополучии всех и что процветание одной отрасли промышленности всегда благоприятствует процветанию всех прочих. В самом деле, какую бы промышленность ни взяли мы для примера, личные таланты находят в ней тем лучшее применение и извлекают для себя тем более выгод, чем больше вокруг них людей, которые сами зарабатывают что-нибудь. Человек талантливый, печально прозябающий в какой-нибудь стране, клонящейся к упадку, нашел бы множество занятий для своих способностей в стране производительной, где они могли бы принести пользу, и получать вознаграждение. Купец в каком-нибудь промышленном и богатом городе продает на гораздо большие суммы, чем торговец, живущий в бедном округе, где господствует беспечность и лень. Что мог бы сделать энергичный мануфактурист или ловкий купец в городе малонаселенном и необразованном, в каком-нибудь уголке Испании или Польши? Хотя бы он и не встретил там никакого конкурента, однако он продавал бы все-таки очень мало, потому что там и производят мало, тогда как в Париже, Амстердаме, Лондоне он делал бы огромные дела, несмотря на конкуренцию сотен таких же, как он, купцов. Причина этого проста: здесь он окружен людьми, которые производят много продуктов всех родов и делают закупки на то, что они произвели, т.е. на деньги, полученные от продажи того, что они произвели.

В этом заключается источник прибылей, получаемых жителями городов с людей деревенских и получаемых последними с первых: и другие покупают друг у друга тем больше, чем больше сами производят. Город, окруженный богатыми деревнями, находит там много богатых покупателей, точно так же вблизи богатого города деревенские продукты получают большую ценность. Нет ничего неправильнее, как делить народы на земледельческие, промышленные и торговые. Если народ преуспевает в земледелии, то поэтому именно преуспевает и его мануфактурная промышленность, и его торговля, а если процветает его мануфактурная промышленность и торговля, то развивается и земледелие.

Каждый народ в отношении к соседнему народу находится в таком же положении, как всякая провинция в отношении к другой провинции, как всякий город в отношении к окружающим его деревням: все они заинтересованы в его процветании и в том, чтобы он мог уверенно пользоваться своим благосостоянием. Следовательно, Соединенные Штаты совершенно разумно старались всегда распространять промышленную деятельность среди диких племен, которыми они окружены: они хотели, чтобы эти племена владели чем-нибудь, чтобы могли дать что-нибудь в обмен на то, что им нужно, ибо ничего нельзя извлечь из народов, которым нечего дать в обмен. Для человечества чрезвычайно важно, чтобы народ среди своих соседей руководствовался в каждом данном случае принципами свободы. Блестящие результаты, которые он получит при таком руководстве, докажут ему, что пустые системы, гибельные теории составляют исключительные правила, ревниво охраняемые только в старых государствах Европы, которые громко провозглашают их практическими истинами потому только, что эти системы и теории, к сожалению, приводятся ими в исполнение на практике. Северо-Американскому Союзу принадлежит в будущем слава доказать на личном опыте, что самая высокая политика всегда находится в согласии с умеренностью и гуманностью.

Третий вывод из того же благотворного принципа заключается в том, что ввоз иностранных продуктов благоприятен для продаж внутренних продуктов, потому что мы не можем купить иностранные товары иначе как за продукты нашей промышленности, наших земель и наших капиталов, которым, следовательно, торговля доставляет сбыт. "Но мы, - возразят мне, - платим за иностранные товары деньгами!" Да, это так, но если наша земля не производит денег, то эти деньги приходится покупать на продукты нашей промышленности, а следовательно, на что бы мы ни покупали заграничные товары - на собственные ли продукты или на деньги, но эти покупки доставляют сбыт национальной промышленности.

Четвертый вывод из того же принципа заключается в том, что потребление чистое и простое, имеющее своим предметом выпуск новых продуктов, ни в чем не содействует богатству страны. Оно разрушает с одной стороны то, что выпускает с другой. Чтобы потребление было благоприятно, нужно только, чтобы оно исполняло свою существенную задачу - удовлетворяло потребности. Когда Наполеон требовал, чтобы придворные его являлись ко двору в расшитых кафтанах, то причинял этим лицам урон, который по меньшей мере равнялся заработку, который получали их вышивальщики. Он делал еще хуже, когда разрешал особыми распоряжениями тайную торговлю с Англией, требовал, чтобы вывозилась французскими товарами такая же ценность, какую предполагалось ввезти. Купцы, пользовавшиеся этими разрешениями, грузили на свои суда товары, которые за невозможностью продать по ту сторону пролива сваливали в море тотчас же по выходе из порта. Правительство, ничего не разумевшее в политической экономии, громко одобряло такой маневр, призывало, что он очень выгоден для наших мануфактур. Но каково же было его действительное влияние? Купец, принужденный потерять ценность французских товаров, которые он вывозил, продавал потом сахар и кофе, вывезенные из Англии, а французский потребитель оплачивал ему за них сполна и всю цену товаров, которыми он не пользовался. Это все равно как если бы ради поощрения фабрик купили за счет плательщиков мануфактурные товары и побросали их в море [Англичанам важно было только сбывать во Францию по хорошей цене свои колониальные товары. Следовало, несмотря на войну, не мешать этому. Тогда французы, вместо того чтобы тратить 50 млн. на сахар, тратили бы на него только 25 млн., а другие 25 млн. оставались бы у них ежегодно для покупки своих продуктов, которые бросали в море. Производство от этого не уменьшилось бы, но тогда не было бы по крайней мере ни для кого никакой потери.].

Чтобы поощрять промышленность, недостаточно одного чистого и простого потребления, тут надо еще способствовать развитию вкуса и потребностей, которые вызывают в населении желание потреблять, точно так же как для поощрения торговли необходимо помочь потребителям получать большие заработки, на которые они могли бы покупать. Только общие и постоянные потребности в народе понуждают его производить, дабы получить возможность покупать и тем самым пробуждают постоянно возобновляющееся потребление, благоприятное для благосостояния семейств.

Усвоив то положение, что спрос на продукты вообще бывает тем живее, чем деятельнее производство (непреложная истина, хотя и выраженная несколько парадоксально), нечего особенно заботиться о том, на какую именно отрасль промышленности желательно направить это производство. Созданные продукты вызывают различный спрос, определяемый нравами, потребностями, состоянием капиталов и промышленности, а также естественными агентами страны; самый большой спрос бывает на такие товары, которые вследствие усиленного требования на них представляют наибольшие выгоды для предпринимателей, наибольший заработок для рабочих. Такие-то именно товары и производятся в большем количестве, чем другие.

Может быть, спросят: где же предел всевозрастающего производства и где продукты, ежедневно все увеличивающиеся, могли бы постоянно меняться друг на друга? Ведь бесконечные прогрессии существуют только в области отвлеченных количеств, на практике же самой природой вещей положен предел всяким излишествам, стало быть, тут дело идет уже о применении политической экономии на практике.

На практике еще не было никогда такого примера, чтобы какая-нибудь нация была совершенно лишена продуктов, которые она могла бы производить и потреблять. Но мы можем мысленно распространить последовательно на все продукты то, что наблюдали над некоторыми из них. За известными пределами трудности, которые сопровождают каждое производство и обыкновенно преодолеваются производителями, возрастают в такой быстро увеличивающейся пропорции, что превосходят удовлетворение, доставляемое пользованием таким продуктом. И тогда можно произвести какую-нибудь полезную вещь, но ее полезность не будет стоить того, во что она обошлась, и не будет удовлетворять существенному условию всякого продукта - чтобы ценность его по крайней мере равнялась издержкам его производства. Если с известного пространства земли собрано все количество съестных припасов, какое только можно было получить с него, и если, сверх того, выписаны издалека еще новые запасы этих припасов, то производство их может оказаться настолько дорогим, что полученный продукт не будет стоить того, что на него израсходовано. Если труд 30 дней может прокормить работавших только в течение 20 дней, то невозможно продолжать такое производство: оно не побуждало бы к деятельности новых лиц, которые вследствие этого не увеличивали бы спроса на новую одежду, на новые жилища и т.д.