Глава XXIV. Единица измерения производственных агентов и их продуктов

Мы подготовлены теперь к тому, чтобы получить последнюю деталь, необходимую нам для того, чтобы сделать понятной формулировку закона заработной платы и процента. Перед нами картина общественного труда, сотрудничающего с общественным капиталом. Они оба подчинены закону убывающей доходности, и доходы их определяются производительностью их конечных единиц. В этом случае труд есть перманентная сила, а капитал - перманентный фонд. Каждый существует в бесконечной последовательности конкретных форм, которые меняются, как только изменяется количество одного из этих агентов. Отдельные приращения капитала состоят скорее из различимых элементов в конкретных средствах производства, чем из отдельных средств производства, в их целостности. И капитал, и труд должны быть распределены в правильном соотношении между всеми группами и подгруппами общества для того, чтобы ценность, заработная плата и процент могли быть нормальны. Каждое отдельное приращение труда и капитала должно быть распределено тем же самым путем и той же самой игрой сил. Заработная плата, следовательно, сообразуется с продуктом конечного приращения общественного труда, а процент с продуктом конечного приращения общественного капитала. Оба эти дохода могут быть превращены в форму ренты конкретных производителей; а эта рента, подобно всем продуктам, есть элемент в определении ценности. Это утверждение будет достаточно полным для того, чтобы вскрыть все общие и существенные факты распределения, если мы знаем, как мы можем измерить труд, капитал и их продукты. Но мы нуждаемся, очевидно, в универсально применимой мере ценности.

В формулировке закона убывающей доходности в его применении к капиталу было сказано, что последовательные единицы капитала производят все меньше и меньше. Временно дозы капитала измеряются в денежных единицах [Ясно, что продукт капитала в такой связи не может быть базисом измерения капитала. Если мы говорим, что то, что производит единицу производительного богатства, есть единица капитала, мы не утверждаем ничего нового, добавляя, что в любое данное время все единицы капитала одинаково производительны. С другой стороны, когда мы говорим, что ряд единиц капитала обнаруживает уменьшающуюся доходность, и в то же время продолжаем по-прежнему измерять единицы при помощи их продукта, мы допускаем внутреннее противоречие.]; но необходимо знать точно, что, в конечном счете, представляют собою деньги. Когда, в нашей иллюстрации, предполагается, что общественный капитал возрастает от десяти тысяч долларов до миллиона долларов, значит ли это по существу, что капитал начинает представлять труд в сто раз больший, чем он был прежде, или в сто раз большую личную жертву? Если это означает любую из этих вещей, все еще необходимо найти способ выразить измерение труда или жертвы.

Кроме того, когда то, что мы измеряем, есть общественный капитал и общественный продукт, ясно, что мы должны иметь некоторую единицу, которая бы дала нам абсолютную сумму. Известным путем капитал одной группы мог бы быть измерен путем сравнения с капиталом другой группы, но этот процесс никогда не дал бы нам общий капитал всей индустриальной системы. Также точно можно было бы сравнить продукт одной группы с продуктом другой. Но это не доставило бы нам общей суммы продуктов. Процент есть отношение между суммой всех отдельных капиталов и суммой самих капиталов. Для этих целей и для ряда других, которые сейчас нет необходимости перечислять, необходима всеобщая единица измерения экономической ценности, если только закон конечной производительности должен иметь научную ценность.

Всестороннее исследование богатства, конечно, бессмысленно, пока нет единицы для его измерения, ибо вопросы, на которые нужно ответить, количественного порядка. Как велико богатство нации? Такие вопросы требуют, чтобы изучаемый предмет был выражен в известных единицах, и чтобы результат был выражен как абсолютная величина. Простые взаимные сравнения не дают сумм. Товар А может систематически обмениваться на рынке на товар В и оба эти вместе на товар С, но этот факт не дает знакомства с общей ценностью всех трех. Отношения обмена сами по себе не дают ответа на основные экономические вопросы.

Действительное богатство общества состоит из разнородных вещей. Если они когда-либо складываются вместе, это может иметь место только потому, что во всех них имеется один общий элемент, и этот элемент измеряется абсолютно. Так, несходные вещи могут быть взвешены, и их общий вес может быть выражен в виде суммы, потому что все они притягиваются к земле и воздействуют на все, чтобы ни препятствовало их движению. Единица веса может поэтому последовательно применяться ко многим таким внешне несходным вещам для того, чтобы измерить один общий им всем элемент. Таким же образом имеется элемент, общий всем различным вещам, которые выступают в описи общественного богатства. В каждом товаре имеется сила определенного вида, которая может быть измерена.

Величина богатства обычно выражается в деньгах; так, мы говорим, что человек "стоит один миллион долларов". Это не значит, однако, что он просто мог бы продать все, что он имеет, за миллионы наших громоздких серебряных монет. Мысль в умах людей, применяющих деньги как мерило ценности, идет глубже к той силе, которая заключена в монетах. На них купят товары или наймут работников. В каждой них заключена некоторая сумма влияния на человеческое благосостояние. Богатый человек в нашем примере владеет подобного рода силой, и она в миллион раз больше той силы, которая заключена в одной монете. Интуитивное представление, лежащее в основе этой обычной формы выражения, ближе к абсолютной истине, чем многие экономические анализы. Оно познает силу вещей над людьми, но пользуется пригодной единицей этой силы, применяет ее как к различным благам и выражает результат измерения в сумме.

Эффективная полезность есть название, которым здесь будет обозначаться эта сила благ. Это - способность, которой обладает отдельная единица товара, изменять положение ее владельца и продвигать его по шкале благосостояния. Дайте человеку мешок муки, и вы ровно настолько улучшите его положение. Вы не спасаете его от голода, хотя он может прожить некоторое время пищей, которую вы ему доставили. Если бы вы не дали ему этой муки, он получил бы ее посредством некоторой жертвы, и тем, что вы сделали, вы в результате избавили его от жертвы. Этот результат измеряет ценность муки. Отнимите мешок муки, который имеет теперь человек. Оцените тот действительный ущерб, который он испытывает, и вы измерите другим путем эффективную полезность. Он должен иметь пищу, и он ее получит посредством жертвы известного рода. Он может не возместить полностью утраты муки, он может питаться маисом, и в этом случае полезность мешка муки измеряется стоимостью маиса и неудовлетворенной потребностью в пище лучшего качества.

Мы увидим, что эта способность замены одной вещи другой, при возмещении ущерба, нанесенного утратой этой другой вещи, играет весьма большую роль в определении ценности. В случае наличия многих предметов заместитель, к которому прибегли, по своему виду совершенно различен от той вещи, которую он замещает. Расставшись с одним средством поддерживания благосостояния, человек старается, как только может, сделать себя вообще таким же зажиточным, каким он был раньше. Если он должен измерить для себя подлинное значение данной верховой лошади, он в состоянии, может быть, сделать его путем установления, какое количество часов он должен работать для получения достаточного количества лодок, ружей или теннисного снаряжения, и т. д., чтобы доставить себе столько же удовольствия, сколько он мог получить от лошади. Умственный процесс в этом случае заключается, во-первых, в уравновешивании одного удовольствия другим и, во-вторых, в измерении замененного удовольствия его издержками. Посредством этих двух операций владелец лошади определяет, сколько она ему действительно стоит. Конечная мера в этом случае есть мера страдания; ибо конечный ущерб, приносимый человеку лишением его одного из средств удовольствия, проявляется в виде необходимости принести личную жертву известной величины, в стремлении обеспечить себе то, что действительно заместит этот источник удовольствия.

Именно этот, непрерывно занимающий людей процесс, в котором они определяют важности обладания одной вещью, устанавливая, во сколько обойдется получение совсем другой вещи, обнаруживает одно специальное значение изучения эффективной полезности. Человек стремится к счастью вообще, а форма, в которой оно придет, имеет второстепенное значение. Измерение благосостояния, рассматриваемого таким абстрактным образом, есть сокровенный, но доминирующий факт в обмене. Человек может быть монопольным обладателем одного из средств, способствующих счастью, и все же он не может установить свою собственную цену на свои товары. Она определяется издержками, налагаемыми на общество, стремлением обеспечить любыми средствами одинаковое количество счастья. Пошлина за пользование дорогой, ведущей в рай, ограничивается наличием многих возможных дорог. Эффективная полезность, какова бы ни была ее форма, измеряется чисто количественным путем. Она измеряется обществом как целым, и здесь именно заключено значение фразы: "мера эффективной социальной полезности", которая в ранних работах автора употреблялась как синоним ценности. Ударение ставилось на слово "социальной". Цена вещи измеряет ее значение не для одного человека, но для всех людей в их органическом отношении друг к другу. Действительная способность предмета оказать услугу изменяется в зависимости от различных индивидуальных потребителей; но для общества как целого она постоянна. Цивилизованный человек - специалист. Он производит единица за единицей продукт одного вида и вручает его обществу. Поэтому процесс измерения, определяющий величину ценности, должен быть прослежен в тайнах специфически социальной психологии. По своей Природе процесс существенно прост, проще даже, чем действие человека, решающего, как важна для него лошадь, путем выяснения, сколько он должен проработать для получения лодки или теннисного снаряжения.

В этой связи необходимо теперь придать определенность значению слова "социальный". Имеется такая вещь, как единица социального преуспевания или ущерба. Бывает, однако, что ущерб является более пригодным для целей измерения, чем преуспевание, и, таким образом, конечная единица ценности есть жертва, связанная с затратой определенного количества специфически социального труда. Короче говоря, общество определяет ценность вещи путем установления количества труда, необходимого для ее замещения или получения ее эквивалента.

В своей простейшей форме разделение труда означает, что определенный вид блага доводится до состояния законченности одним человеком. Он - специалист в таких пределах, которые позволяют ему быть производителем целого ботинка, или часов, или стола. Обрабатывая сырье, полученное от природы, он вручает его обществу в форме, пригодной для конечного использования. Но разделение труда, конечно, пошло гораздо дальше той ступени, на которой всякий человек начинал изготовление вещи и его завершил. Большая часть труда выполняется теперь очень сложными группами, и функция индивидуума ограничена мелкой, но различимой частью процесса. Принцип, который мы изучаем, не затрагивается, однако, этим фактом. И мы яснее представим себе дело, если сначала исследуем общество более примитивного типа, для которого можно предположить, что предметы целиком изготовляются отдельными работниками. По мере того как подобные блага день за даем покидают руки изготовившего их человека, они непрерывным потоком предложения начинают искать покупателей. Ни один человек не возьмет большого их количества, но общество возьмет их целиком. Мы можем даже предположить, без ущерба дам исследуемого принципа, что каждый человек в обществе берет, по крайней мере, одну единицу. То, что каждый класс благ изготовляется в большом, числе одним человеком, а потребляется в единственном числе многими людьми, это существенное обстоятельство необходимо заметить. Благосостояние, которое доставляется предметом его потребителю, может быть лучше всего измерено им самим, и он делает эту оценку непрерывно. Купить ли мне этот предмет? Не урежет ли плата за него мой доход и не лишит ли чего-нибудь такого, что имеет для меня большее значение? Что более желательно иметь: этот предмет или какой-либо другой, равной стоимости? Сами по себе эти сравнения дают только грубые пропорции, а не суммы; а пропорции эти различны для всех различных членов общества. Если бы каждый человек мог измерить полезность предмета тем усилием, которое нужно затратить для его получения, и если бы он располагал неизменной единицей усилия, он мог бы выразить полезность известного числа различных предметов в виде общей суммы. Подобным образом, если все общество действует реально, как один человек, оно делает такие измерения для всех товаров, и затруднение, связанное с наличием большого числа измеряющих лиц, исчезает. Рынок обеспечивает этот результат, потому что общество действует как единица, как отдельный покупатель.

Ограниченность человеческой восприимчивости при измерении благосостояния, родственна ограниченности человеческого глаза при измерении силы света. Можно утверждать, что в двух случаях сила света одинакова, но невозможно сказать, основываясь на простом восприятии глаза, во сколько раз свет в одном случае более силен, чем в другом. Можно сказать, что два удовольствия равны, но нельзя сказать, что одно как раз в два раза больше другого. Возможно, однако, установить, когда страдание и удовольствие взаимно возмещаются; и если мы можем сравнить многие виды удовольствия с одним видом страдания, то мы получим в результате возможность и сравнить удовольствия друг с другом и получить общую сумму многих различных удовольствий. Если человек знает, что для получения одного удовольствия он прошел бы милю, а для получения другого прошел бы в два раза больше, то он может узнать, что благо, доставленное второй прогулкой, в два раза ценнее, чем благо, доставленное первой прогулкой, и что выгода, принесенная этими двумя благами, есть возмещение трех прогулок по одной миле каждая. Нечто сходное делает общество, но только не так грубо.

В начале всякой попытки измерить богатство трудом мы сталкиваемся, независимо от принятого метода, с той трудностью, что богатство производится трудом с помощью средств производства. В этом случае имеется капитал, а он является результатом жертвы, именуемой воздержанием. Ни одно из наших материальных удобств не создается одними усилиями работников без помощи средств производства. Эту трудность можно преодолеть, взяв в качестве мерила издержек предельный труд. Оставляя капитал предприятия совершенно неизменным, введите небольшое количество добавочного труда, и какой бы продукт ни был произведен этим добавлением, он фактически обязан своим происхождением только труду. Можно сказать, что некоторая часть запаса любого товара, выбрасываемого на рынок, вменяется наличию конечного приращения труда. Оставляя капитал неизменным, отнимите одного или двух человек от каждого предприятия, изготовляющего данный предмет, и это приращение перестанет возникать. Верните людей, но не делайте никакого другого изменения, и эта предельная часть продукта снова появится. Этот фактически не располагающий ничьей помощью труд есть единственный вид труда, который может измерить ценность. Попытки использовать трудовые мерила быстро оказались несостоятельными вследствие того, что им не удалось отделить капитал от того труда, по которому измеряется продукт. В предшествовавших главах этой работы было показано, что продукт предельного труда есть фактический продукт всего труда. И этот факт, позволяет нам отделить весь труд от применяемого капитала и найти, какая часть всего продукта производства вменяется исключительно труду.

Труд, кроме того, состоит из конкретных действий людей; а они также несходны друг с другом, как различные предметы, которые нужно ими измерять. Можем ли мы суммировать труд, заключенный в рубке дров, игре па скрипке, работе наборщика и т. д.? Кажется, что сложить различные действия, образующие общественный труд, так же трудно, как сложить продукты, образующие общественное богатство. Необходим всепроникающий элемент, который бы входил во все действия и мог бы быть измерен. Такой элемент может быть найден, ибо подобно тому, как полезность обща всем товарам, так личная жертва обща всем разновидностям труда. С одной стороны, имеется услуга, оказываемая человеком человеку, а с другой стороны, есть возлагаемое на него бремя. Социальная самопомощь - акт человечества, обслуживающего свои потребности, - образует весь экономический процесс. Человек воздействует на природу, придавая ей полезную форму, и болезненно испытывает на себе ее противодействие в течение этого процесса. Усовершенствованная природа затем работает на человека, на потребителя и оказывает на него уравновешивающее и благоприятное действие. Если мы сможем найти ту точку, в которой неблагоприятное противодействие в точности балансирует и измеряет благоприятное воздействие, то мы сможем тогда оценить удовольствие в терминах страдания.

Работа становится с каждым часом все более тягостной для человека ее выполняющего. Бремя ее сначала легко, но оно становится тяжелым. Для едва перебивающихся членов беднейшего класса общества она становится обременительной до почти непереносимой степени в послеобеденные или вечерние часы, оставаясь более легкой в конце для более квалифицированного труда. Во всех случаях, однако, именно последние часы обременяют работника и испытывают его готовность продолжать работу на предприятии. Он может работать в течение двух часов с удовольствием, в течении четырех часов бодро, в течение восьми - с покорностью и в течение десяти часов - с зарождающимся возмущением.

Действительное количество часов, затрачиваемое на труд в высоко организованном обществе, не предоставляется, конечно, полностью на выбор индивидуума. При работе группами выгодно начинать и кончать работу вместе. Принцип, определяющий продолжительность нормального рабочего дня, действует, однако, несмотря на этот факт, и он может быть обнаружен при изучении более простых условий. Мы забудем, поэтому, на время, что массы людей связаны с паровым свистком.

Изолированный работник является потребителем своих собственных продуктов, и он естественно каждый день продолжает свою работу до того момента, когда уже не стоит работать больше. Дополнительный продукт мог бы быть получен посредством продления тяжелого труда, но выгода от получения его не могла бы компенсировать жертвы, связанной с изготовлением. Человек уже устал и он чувствует тягостность своего занятия. Он нуждается в отдыхе и свободе. Природа отвлекает его от фабрики, и уют его дома зовет его. Его нормальный рабочий день кончается, когда звучат эти призывы, а это происходит тогда, когда выгоды и потери от производства равны.

Выгода, связанная с последовательными часами труда, уменьшается, начиная с первого; и последний продукт, который человек производит, является наименее полезным из всех. Если он будет работать только один час, он создает продукт в форме пищи и других вещей, поддерживающих жизнь вещи. Если он добавляет второй час, он будет затрачен на получение того, что все еще оценивается им как необходимость. Применяя большее количество времени, он добавит удобства к своему перечню и он может закончить его положительной роскошью. Во всяком случае последнюю и наиболее тяжелую работу он выполняет ради получения наименьшей из выгод. Предоставленный самому себе и природе, он должен работать в течение части дня для поддержания жизни и должен воздерживаться от работы в течение другой его части на том же основании. Между точкой безделья, в которой он голодал бы, и точкой только работы, в которой он умер бы от истощения, имеется точка равновесия выигрыша и потери. Если он остановится именно здесь, чистый доход от труда будет наибольший.

При определении того, стоит ли продлить работу до одиннадцатого часа в течение каждого дня года, человек проходит через это уравновешивание одного удовольствия другим и через уравновешивание каждого удовольствия утомительным трудом, о чем уже было упомянуто. За затраченные в течение всех дней года конечные часы человек получает разнообразный перечень удовольствий и будет решать, уравновешивает ли их общая сумма жертву в виде почти трехсот конечных часов труда. Это трудное решение, но человек примет его; а делая это, он получит единицу предельной полезности в терминах эквивалентного страдания. Мы не будем продолжать анализ того метода, посредством которого ум отдельного индивидуума решает, стоит ли работать одиннадцать часов в день. Мы спокойно можем предположить, что человек придет к заключению по этому поводу. Мы хотим теперь узнать, как приходит к этому суждению общество. Индивидуальная психология не является предметом наших исследований, но тот способ, посредством которого психологический процесс у индивидуума дает общественный результат, явно включается в сферу нашего исследования.

Если продолжительность рабочего дня отложена на горизонтальной линии, а выгоды и жертвы, налагаемые им, отложены на вертикалях от этой линии, мы можем получить простую фигуру, выражающую факты, относящиеся к свободному и изолированному работнику.

АВ есть продолжительность дня, тогда как АС есть страдание от наиболее раннего труда, BD - страдание последнего труда. АЕ представляет выигрыш, обеспечиваемый первым продуктом, и BD - последним продуктом. BD в действительности состоит из двух совпадающих линий, одна из которых измеряет тяжесть конечного труда, а другая - выигрыш от конечного потребления. Площадь АСDВ измеряет общую жертву, связанную с одним рабочим днем; AEDB - общий доход; СЕ - избыточный доход, представляющий чистую выгоду одного производственного дня. Все выигрыши ниже линии С полностью возмещаются издержками.

<

Изучаемый нами человек представляет сам по себе общество. Он изготовляет вещи и один потребляет их. Линия В есть его единица ценности, которая измеряет эффективную полезность всего, что он производит. Хотя АЕ и может измерять абсолютную выгоду, доставляемую куском хлеба, удовлетворяющим голод, но действительная важность обладания таким куском хлеба значительно меньше. Если бы этот необходимый предмет был изъят, человек посвятил бы изготовлению хлеба конечный час, обойдясь без предмета, который в противном случае был бы для него обеспечен конечным приращением труда. Уничтожьте его дневной запас пищи, и то, без чего ему придется обойтись, будут предметы роскоши, которые при естественном ходе вещей обеспечивались бы для него последним периодом труда. BD измеряет полезность этих предметов роскоши и измеряет, поэтому, действительную услугу, оказываемую запасом необходимых вещей, производимых в равный период работы. Действительное значение любого предмета на линии между Е и D измеряется посредством BD, так как, если бы он был утрачен, для замещения его было бы отвлечено некоторое количество труда, которое, в противном случае, доставило бы предметы, значение которых измеряется этой линией. Так, для человека в действительности не имеет значения, какой из этих предметов он сохраняет; BD измеряет субъективную ценность каждого из них.

Для общества, рассматриваемого как единица, справедливо то же самое. Оно производит для себя, и тяжесть его предельного труда измеряет полезность предельных его продуктов, что тождественно с эффективной полезностью любого продукта, производимого с такой же затратой рабочего времени. Отнимите те предметы, которые общество получает в течение утреннего часа труда, - необходимую пищу, одежду и жилище, которые оно должно безусловно иметь, и для того, чтобы возместить утрату, оно отвлечет труд, который выполнялся ближе к вечеру и который, в противном случае, произвел бы конечные предметы роскоши в его запасе благ. Чистое значение товаров различных ступеней одинаково: отнимите полностью одну разновидность, и конечный труд будет обращен для ее возмещения. Единственной реальной потерей будут вещи, которые были бы, в противном случае, произведены этим конечным трудом, и полезность их измеряется бременем, связанным с их производством.

Мы отмечали, что различные комплексы благ имеют неодинаковую абсолютную полезность, так как они обслуживают потребности различных ступеней интенсивности. Хлеб и другие предметы первой необходимости абсолютно более важны, чем драгоценности и другие предметы роскоши; но эффективная полезность всех комплексов равна, так как если бы один из них был уничтожен, результат заключался бы в том, что общество должно было бы обойтись без последнего комплекса. Подобным же образом периоды труда не в одинаковой степени абсолютно обременительны потому, что последний час наиболее утомителен и докучлив; и тем не менее они все равны в отношении эффективной обременительности, как это выяснится из аналогичного опыта. Подобно тому, как мы измеряли фактическую важность вещи для ее владельца, предполагая, что она отнята, и выясняя, насколько ухудшается вследствие этого положение человека, так мы сможем теперь оценить фактическую жертву, содержащуюся в труде отдельного часа, сделав ее излишней и установив, насколько улучшилось благодаря этому положение человека. Если вы дадите изолированному человеку продукт, который изготовлялся им обычно в первый и наиболее легкий рабочий час, вы тем самым освобождаете его от необходимости работать в течение последнего и наиболее тяжелого часа. Вы сокращаете день на один час, доставляя продукт равного периода времени; и вычитание, конечно, делается с конца, где жертва наиболее велика. Подобным же образом, если бы мы могли заставить природу доставлять даром любой из последовательных комплексов благ, входящих в потребление общества, результат заключался бы в сокращении общественного рабочего дня путем отказа от наиболее утомительного и тягостного периода. Эффективная отрицательная полезность всего труда, как выявляется таким образом, измеряется абсолютной отрицательной полезностью работы, завершающей день.

Отсюда следует, что, имея дело с изолированным человеком, мы можем измерить субъективную ценность благ просто путем простой продолжительности труда, производящего их. Все блага, произведенные в один час, равны по своей эффективной полезности, и все часы труда имеют равную эффективную отрицательную полезность. Уничтожьте продукт часового труда, и вы нанесете человеку ущерб на определенную сумму; сделайте излишним часовой труд, заставив природу свободно доставлять то, что производится в этот период, и вы облагодетельствуете человека на определенную сумму. Единица продукта и единица труда одинаково изображены на диаграмме линией BD. Продукт двухчасового труда будет всегда иметь в два раза большую субъективную ценность, чем продукт одного часа.

При рассмотрении общества как целого ценности различных комплексов общественных благ таким же образом измеряются просто продолжительностью коллективного труда, производящего их. Действительная жертва, налагаемая трудом, изменяется пропорционально его длительности и эффективная полезность продуктов, производимых в различные части дня, измеряется таким же образом. В субъективных оценках общества как органического целого продукт двухчасового труда стоит всегда в два раза больше, чем продукт труда одного часа. Простое рабочее время есть точное мерило ценностей различных комплексов благ.

Является ли оно также адекватной мерой ценности различных предметов, входящих в комплекс? Здесь мы вводим усложнение. Ни страдание, связанное с трудом, ни длительность труда не могут служить нашей цели. Существенной чертой оценки комплекса в его целостности является тог факт, что одно и то же коллективное лицо производит и потребляет весь комплекс. Но когда отдельный человек производит предмет и передает его обществу, условие изменяется, потому что он испытывает тяготу производства, а выгоду получает общество. Конечная отрицательная полезность его труда не находится, следовательно, ни в какой связи с конечной полезностью общественных благ. Пусть общественный организм как целое будет работать до тех пор, пока то, что он получает, возмещает то, что он претерпевает, но будет ли отдельный человек работать до тех пор, пока то, что общество получает от него, возмещает то, что им претерпевается? Очевидно, что в том случае, когда удовольствие достается одной стороне, тяготы падают на другую, это возмещение не может иметь места; поэтому между отрицательной полезностью такого труда и полезностью его продукта нет эквивалентности.

Однако существует эквивалент между жертвами, приносимыми человеком, и его собственными наслаждениями. Страдание, которое он претерпевает при изготовлении своего продукта, является платой за продукты других людей, ибо оно представляет собою личную стоимость того, что он получает. Таким же образом, тяготы, которые должны претерпевать другие люди при изготовлении для него продуктов, представляют для них стоимость того, что они получают от этого человека. Между издержками и выгодой имеется, по-прежнему, эквивалент, и он доставит нам единицу для оценки специфических товаров.

Если А изготовляет предмет W, В делает X, С делает У и D делает Z, и если каждый из них получает и потребляет некоторую часть каждого продукта, то мы имеем общество в миниатюре, в котором все отношения ясны. А продает В, С и D и эффективная социальная полезность W измеряется теми тяготами, которые претерпевает В, С и D, создавая в конечный период дня предметы для обмена на W. Если сделки совершаются при помощи денег и цены W и Х равны, это происходит потому, что последняя, единица предложения каждого товара в том виде, в каком она передается для потребления этому миниатюрному обществу, доставляет обществу как целому одинаковое добавление к его удовольствию. Это добавление в каждом случае измеряется бременем того труда, который должен быть затрачен для его получения в течение конечного периода дня. Цена, следовательно, есть выражение общественной стоимости приобретения различных товаров.

Ценность вещи, следовательно, есть мерило действующей услуги, доставляемой этой вещью обществу как целому. Эта услуга оценивается субъективно. Единица измерения есть жертва в предельные часы труда, приносимая обществом при приобретении этой услуги. Путем установления равенства между удовольствием, сравниваемым в предметах различных по виду, и элементом страдания, который здесь однороден, общество способно сравнить друг с другом количество удовольствия в различных случаях. Цена вещей соответствует тягостности их приобретения, единицей которой является жертва, налагаемая на общество трудом конечного периода каждого из ряда дней. И жертва, заключенная в коллективном труде одного такого конечного периода, равна жертве, налагаемой другим.

Бремя труда, налагаемое на человека при изготовлении предмета, не имеет определенного отношения к его рыночной ценности. Продукт часовой работы выдающегося юриста, артиста или руководителя предприятия может быть продан за ту же цену, что и продукт месячного труда кочегара, портнихи или каменщика. Повсюду имеются пленники нищеты, вкладывающие свои жизни в продукты, вагон которых может буквально быть куплен за одну арию примадонны. Везде, где есть личная способность или положение, предоставляющее какому-либо производителю преимущество монополии, имеется расхождение между издержками и ценностью, если под этими терминами мы подразумеваем издержки для производителя и ценность на рынке. Сравните, например, труд, заключенный в сохранении телефонов в исправности, со ставками, требуемыми за пользование ими. Тем не менее, и в отношении монополизированных продуктов, как и всех прочих, наше правило имеет силу: они продаются в соответствии с отрицательной полезностью общественного труда, затраченного на то, чтобы их произвести. Разница в богатстве между различными производителями вызывает изменение в издержках различных единиц запаса данного товара, так что не все они соответствуют рыночной ценности. Богатый работник рано прекращает производство, когда связанная с ним жертва еще мала; но его продукт продается так, как будто бы он стоил значительно большей жертвы.

Если мы говорим, что цена благ соответствует величине и производительности труда, создающего их, то это равносильно утверждению, упомянутому выше. Производительность, фигурирующая в этом случае, есть способность и готовность произвести данный результат, и готовность так же существенна, как и способность. Человек больших способностей, который слишком богат для того, чтобы прилагать много усилий, не является производительным работником. Кроме того, результат, который измеряет производительность работника, есть величина богатства, которую он производит, а эта последняя должна быть измерена посредством единицы, которую мы только что получили. Производительность в работнике по сути дела есть способность извлекать труд со стороны общества. Это - способность предложить то, для получения чего общество будет работать в возмещение: Следовательно, блага должны продаваться по цене, соответствующей количеству и производительности труда, создающего их.

Имеется, таким образом, путь, посредством которого мы можем измерить производительность каждого работника; и сравнивая измерения, мы можем выяснить, насколько один работник превосходит другого. А - ткач и В - плотник работают над настолько различными продуктами, что даже если бы мы имели возможность узнать, насколько содействует один изготовлению куска ткани, а другой - постройке дома, нам все же было бы трудно сравнивать непосредственно количества этих несходных продуктов и, таким образом, измерить сравнительную производительность двух работников. Через все несходные продукты проходит один общий элемент - способность доставлять общественное удовлетворение; и величина этого удовлетворения измеряется количеством общественного труда, который им вызывается. Личная способность каждого работника проявляется в количестве того сложного труда, который он способен извлечь. Если А, работая в течение года, может побудить общество работать две минуты, а В таким же путем может побудить его работать три минуты, производительность первого составляет только две трети от производительности второго. Труд каждого из тысяч людей, работающих в таком же количестве различных профессий, может быть измерен таким образом; и величины, полученные посредством различных измерений, могут быть складываемы, сравниваемы и выражены в средних величинах. Если мы рассматриваем тысячу работников как законченное производственное общество, средним работником является тот, кто может побудить всю группу в возмещение всего его собственного труда работать на него тысячную часть каждого дня.

Три вещи могут быть измерены в единицах этого окончательного мерила ценности, а именно: потребительское богатство, труд и капитал. Потребительские блага побуждают общественный труд и оцениваются пропорционально той величине, которую они всякий раз извлекают. Капитал создает потребительское богатство и, таким образом, косвенно побуждает общественный труд. Сам капитал может быть измерен посредством того общественного труда, который он вызывает своим продуктом. Работа индивидуума создает потребительское богатство, извлекает общественный труд и выражает степень своей собственной производительности посредством величины того труда, которой эта работа получает возможность распоряжаться. Хотя наше исследование увлекло нас в область абстракций, оно не увело нас из реального мира, так как всякий ремесленник, выполняющий свое дело, в действительности обладает властью над обществом, которая была здесь проанализирована; это же относится к орудиям в руках ремесленников и к готовым изделиям торговцев. Вызываемый ими к жизни общественный труд измеряет власть, присущую им всем.

Как было установлено, имеется единица для измерения подлинного капитала в форме земли. Это измерение совершается путем определения производительности каждого участка земли в терминах того общественного труда, который ею как производственным агентом вызывается.

Для того чтобы теория конечной единицы ценности могла стать законченной, необходимо предварительно ответить на вопросы довольно тонкого свойства. Один из них имеет отношение к тому косвенному пути, посредством которого труд индивидуального производителя делается ощутимым повсюду в обществе. Может быть он производит то, что потребляется лишь ограниченной частью общества, все же он способен вызвать в ответ на свой специальный продукт труд, являющийся общественным в буквальном смысле, потому что в него вовлечен в известной соразмерной пропорции всякий член общества. Он может заставить каждого работать в течение части его рабочего дня. Было бы упрощением, доходящим до неточности, сказать, что он может заставить их всех работать в течение какого-нибудь определенного периода времени, как, например минуты, потому что каждое лицо, принимающие участие в общественном труде, измеряющем ценности всех видов, должно сотрудничать в точно приспособленной доле его собственного труда, а минуты были бы большей частицей рабочего дня одного человека, чем другого. Для нашей цели, однако, достаточно точно сказать, что общественный труд образуется из определенных частиц рабочего дня каждого индивидуума. Прямыми и косвенными путями отдельный производитель может извлечь составной труд в только что определенном понимании.

Если для простого примера, мы предположим, что двадцать человек образуют изолированное общество, и если мы заставим первого из них изготовить что-нибудь, что непосредственно потребляется только пятью другими, то будут оставаться четырнадцать, труд которых он может извлечь лишь путем ряда посредствующих актов обмена, и принцип, регулирующий эти акты обмена, имеет большое значение. А, первый производитель, может непосредственно вызвать труд со стороны В, С, D, Е и F. Для того чтобы побудить G к труду, он должен предложить ему некоторый продукт, производимый одним из тех лиц, на которых он работает непосредственно. Выполняя добавочный труд для В. получая вторую долю продукта В и предлагая ее G, А может обеспечить работу со стороны G; и подобным образом он может заставить работать всех остальных. В обществе могут иметься люди, которые не потребляют ни одного из продуктов, производимых В, С, D, Е и F, - людей, для которых А производит непосредственно; и связь с ними А может быть еще более косвенна. Может быть необходимым, чтобы А продолжал работать еще далее для В, передавая затем часть продукта В лицу G, а часть продукта G лицу Н для того, чтобы побудить работать этого последнего из членов маленького общества. Посредством цепной связи, преимущественно косвенной, один работник всегда имеет возможность проявить над обществом ту власть, которую мы описали.

Важным моментом в этой связи является природа тех влияний, которые воздействуют на индивидуумов, осуществляющих эту цепную связь. Эти влияния психологические. Мотивом для В выступает нечто такое, что А изготовляет для него, и характер этого мотива должен быть тщательно отмечен. Нечто в продуете А является предельной полезностью для В. В благах, производимых А, есть элемент, входящий в последнее и наименее важное приращение богатства, потребляемого В. И все же это предельное потребление со стороны В достаточно важно для него, чтобы побудить его работать в конечный период его дня, когда работа наиболее тягостна. Как было показано, именно потребление, имеющее наименьшее значение, возмещает труд, требующий наибольший жертвы. Когда продукт В переходит к А и затем передается G, в нем имеется элемент, являющийся для G предельной полезностью и заставляющий его выполнять тот труд, который возмещает и измеряет полученную им выгоду. Через посредство цепной связи, каждое звено которой образовано объективным опытом индивидуума, первый работник общества достигает всех остальных и на них воздействует. А предлагает В предельное удовлетворение и получает от него предельную жертву; и когда в свою очередь А передает некоторый продукт В лицу G, то имеется то же равновесие побуждений и тот же результат.

Эти факты важны вследствие того, что они позволяют нам избегать той трудности, которая явилась роковой для некоторых трудовых мерил ценности. Если мы говорим, что ценность предмета соответствует количеству труда "среднего качества", затраченного на его изготовление, то мы должны найти способ получить среднюю из различных видов труда; а мы можем это сделать только посредством ценностей продуктов, создаваемых различными видами труда. Эти ценности, в свою очередь, мы должны измерить средним трудом, и наше рассуждение, таким образом, движется по кругу. В действительности, однако, ценность товара измеряется на основе той общественной услуги, которую этот товар оказывает. Через посредство цепи чисто объективных связей, которые были здесь описаны, он может распространить выгоду по всему обществу. В каждом пункте цепи индивидуум получает предельное удовлетворение и приносит предельную жертву. Все общество, в конечном счете, подвергается последней жертве, измеряющей ценность данного вида благ. Индивидуальный труд, производитель товара, есть экономический эквивалент общественного труда, вызванного этим товаром и измеряющего его ценность; этим путем индивидуальный труд, затраченный при изготовлении предмета, соответствует ценности предмета и выражает ее; но ценность товара не имеет своим источником труд, стоящий за ним в его производстве. Она имеет своим источником общественную услугу, которую окажет предмет при потреблении. Ценность труда изготовления предмета - производная. Она получается посредством продукта от того общественного эффекта, который этот продукт произведет.

Определения статического состояния, которые были даны в предыдущих главах этой книги, ни в какой степени не зависят от только что предложенного здесь определения единицы труда. Общество является статическим, если труд и капитал способны передвигаться из группы в группу, если даже они этого и не делают за отсутствием побуждения. Оно предполагает только, что люди не меняют своих занятий и что молодые работники, вступающие в любую группу, просто заменяют уходящих старых работников. Нет необходимости в том, чтобы отдельные работники проверялись таким путем, который измерил бы в научных единицах какого-либо вида выполняемую ими работу. Молодой человек, который намеревается избрать себе занятие, может воплощать много или мало единиц труда; но существо статического состояния в том, что в пределах ряда занятий, для которых он пригоден по своим способностям, он с одинаковой силой побуждается к выбору одного занятия, как и другого. Если, в связи с этим описанием статического состояния, мы говорим предварительно об единицах труда, то идея, которую хочет передать это выражение, заключается в некоторой способности производить чисто физические результаты. Когда человек копает канаву, выбрасывая в день среднее количество земли, то можно считать, грубо, что он воплощает одну единицу труда. Если человек находится на текстильной фабрике, можно подобным же образом считать, что он воплощает единицу труда, если только его присутствие доставляет производству такое количество изделий, которое позволяет рассматривать его как среднего работника. Ценность и единица ценности не входят в подобное измерение.

Мы имеем теперь возможность, однако, при определении статического состояния, использовать действительную единицу труда, а это доставляет новое определение статического состояния. Количество труда, потенциально заключенное в человеке, измеряется общественным трудом, который он может вызвать, когда все рабочие, как и капитал, распределены между группами нормальным или статическим путем. Если правильное соотношение агентов производства отсутствует, то эти агенты производят различные величины и почти всегда меньшие, чем в статическом состоянии. Действительная работа, выполняемая человеком, исчисляется тогда в меньшем количестве единиц труда, чем в нем потенциально заключено. Статическое состояние, следовательно, может быть отождествлено с таким состоянием, в котором действительный труд человека представляет его потенциальную рабочую силу, измеренную в научных единицах.

Некоторая часть выпуска благ всякого вида вменяется капиталу, и, таким образом, жертва, именуемая воздержанием, и личная жертва, связанная с воздержанием, может быть измерена в терминах той жертвы, которая связана с трудом. Так как, однако, создание частицы капитала обеспечивает бесконечный доход, то извлекаемый актом воздержания общественный труд бесконечен. Сберегая сейчас тысячу долларов, я обеспечиваю способность оказывать обществу в небольшой степени услугу и вечно извлекать из общества ответную услугу. Однако не существует поддающейся исчислению связи между настоящими издержками воздержания, измеренными в общественно-трудовом эквиваленте, и ценностью дохода на капитал, скажем - через пятьдесят лет - измеренного в терминах общественного труда этой даты. Полное исследование этого вопроса задержало бы нас слишком долго.

Содержание