§ 23. Отношение Бэкона к христианству

Во всяком случае эти писатели были правы, выдвигая отличие Бэкона от французских эмпириков и атеистов; но также правы были последние, отождествляя его с собой. Бэкон был дуалистическим, исполненным противоречий существом. Бесспорно, он набожный, верующий, даже правоверный христианин, но в то же время он неверующий, нехристианин. Его молитвы, его исповедание веры, его цитаты из Библии, его последняя книга “De augmentis scientiarum”, его остальные религиозные мысли, рассеянные по его сочинениям, конечно, прекрасные свидетельства и продукты его христианской веры; но его главное сочинение, его физика, его “Organum Novum”, есть продукт и свидетельство явно нехристианского, наоборот, сущности христианства противоречащего духа.

Какова главная тенденция Бэкона? Познать природу из природы, понять её из нее самой, осветить природу, не искаженную примесью человеческого духа или его сущности. Эксперимент или орудие, необходимость которого Бэкон так защищает, не имеет другой цели, как познавать природу не из её непосредственных отношений и действий на человека и его чувствах, но из её отношений и действий на себя самое, так что, как он говорит, чувство судит лишь об опыте, а опыт — о предмете. Я писал как раз это место, когда прочел критику Гайма на свое сочинение. Я замечу автору, что та природа, которую я имел в виду в столь осуждаемом им § 48 “Сущности религии”, уже со времени Бэкона не представляет “абстракта”, но имеет существование, и в то же время сошлюсь на § 7 “Основ философии” (т. II, стр. 249). Но подробности по этому поводу я отложу до другого случая. Здесь моим защитником будет Бэкон, большое и своеобразное значение которого ещё ныне является загадкой для спекулятивных философов.

Если, например, опустить теплую руку в обыкновенную воду, то ощущение утверждает категорически, что вода холодна, но глаз с помощью термометра показывает противоположное. Поэтому наше суждение о температуре воды опирается теперь на действие, производимое ею на ртуть; мы являемся лишь зрителями, но именно потому имеем объективное суждение.

Но природа есть физическая, чувственная, материальная сущность. Следовательно, главная тенденция Бэкона — познать природу адекватным её сущности способом, то есть чувственными, физическими, материальными средствами. Но именно эта чувственная, физическая тенденция находится в прямом противоречии с сущностью или духом христианства. Христианство учит, что бог есть дух, который словом или мыслью сотворил мир, и между всеми созданиями один человек благодаря своему духу есть подобие бога. Если же дух, мысль, слово есть творец природы, то как Бэкон в качестве христианина может упрекать Аристотеля и Платона в том, что они конструируют мир из слов, категорий и идей. Разве именно в этом они не были предтечами христианства? Почему подобие бога не может в мыслях творить то, что прообраз творит в действительности? Почему принцип бытия не может быть принципом познания? Почему дух субъективно не может в познании предшествовать природе, если он ей предшествует в действительности? Разве этот путь не сообразен божественному порядку вещей? Как может Бэкон как христианин вступить на противоположный путь, путь индукции, который выводит духовное из чувственного, и восхвалять его как истинный путь? Разве этот путь не приводит неизбежно к сенсуализму, материализму, атеизму? Разве на этом пути мы не приходим! необходимо к признанию материального, чувственного первым, непосредственным, невыводимым? Разве сам Бэкон не утверждал уже, что в природе существует беспричинное (incausabilia), граница причин? Что, придя к последней положительной причине или материи, какова бы она ни была, нелепо ещё спрашивать о другой причине? Разве отсюда не один шаг к отказу от сотворения естественной причины или материи из ничего, то есть из мысли или воли, которые сам Бэкон называет сверхъестественным и непонятным откровением, и к остановке на одной лишь природе? Что же означает предложение “бог, дух, создал природу, или мир, из ничего”, если не то, что мир, или природа, для духа ничто? Каким же образом Бэкон считает то, что для первообраза человеческого духа, следовательно, и для него самого представляет ничто, существенным предметом его, тем предметом, от познания которого зависит благо человеческого рода? Бэкон говорит: “Кто ищет материальное небо и землю в слове бога, о котором сказано: небо и земля прейдут, но слова мои не прейдут, тот необдуманно ищет преходящих вещей среди вечных; и если правда, что тот, кто стал бы искать теологию, то есть науку о вещах откровения в философии, поступил бы так же, как человек, ищущий живых среди мертвых, то не менее верно, что тот, кто, наоборот, ищет философию в теологии, подобен человеку, ищущему мертвых среди живых”. Как же может дух, имеющий выбор между живыми и мертвыми, между вечным и преходящим, сосредоточиться на всем этом? Не должен ли он с презрением отвергнуть преходящее, чтобы посвятить себя одному вечному? Как же может Бэкон в качестве христианина называть презренным предрассудком мнение, что дух унижается, занимаясь частными чувственными вещами, погруженными в материю? Разве дух, как он сам говорит, не вечен и бессмертен? Как же он может заниматься преходящими вещами, стоящими ниже его достоинства? Разве бог не единственный достойный его объект, или, что почти одно и то же, он сам? Как же может Бэкон называть нелепым, тщеславным мнение, что истина врождена человеку, что функция чувств лишь возбуждать дух, а не поучать? Не находит ли оно свое основание или по крайней мере подтверждение и оправдание в учении, что человеческий дух есть образ и подобие бога, то есть подобие высшей, истинной сущности? Разве человек в подобии своего духа богу не имеет единственного источника знаний? Как же он должен искать его вне себя? Бэкон говорит, что природа обнаруживает не волю, но лишь могущество бога, что она достаточна для опровержения атеизма, но не для обоснования религии, ибо она не говорит ничего положительного о боге, поэтому, строго говоря, нельзя от природы заключать к богу, так как между материальной сущностью природы и духовной сущностью бога нет аналогии, нет подобия. Бог равен лишь себе самому, а природа, или мир, не образ бога, как говорили древние, а его произведение; человек же не образ мира, как говорили также древние, но образ бога. Как же может Бэкон в качестве христианина думать, что образ божий должен открыть шлюзы мирских чувств и погрузиться в грязь безбожной материи? Разве это не значит ставить свечу под сосуд? Разве это согласуется с учениями и заветами христианства? Нет, это противоречит христианству. В области физики, естествознания Бэкон отвергает истинность и действенность христианства. Ничто не отвлекало человечество от природы более христианства, ничто не вызывало больше настроений и предрассудков или не питало те из них, которые Бэкон объявляет величайшими препятствиями к изучению природы, чем христианство. Поэтому, устраняя эти препятствия, он косвенно устраняет само христианство. Но конечно, только как физик, как реформатор естественных наук, ибо вне её, и рядом с ней он христианин, comme il faut как полагается.