§ 69. Разработка философии Декарта Арнольдом Гейлинксом

Принцип его философии подобно декартовской есть дух, сущность которого составляет мышление, притом, как и у Декарта, то мышление, которое состоит лишь в отвлечении и отличении от чувственного, лишь в сознании, относящемся к себе самому. Дух, говорит Гейлинкс, или Я (именно как дух, ибо это то же самое), есть нечто абсолютно отличное от чувственного, определение его понятия и сущности есть единственно мышление.

Но среди многих внешних объектов, которые я отличаю от себя, то есть воспринимаю как материальные, я нахожу также материальный объект, тело, тесно связанное со мной, которое я поэтому называю моим телом и которое является случайной причиной того, что я могу представлять другие тела этого мира. Это тело я могу многообразно по произволу определять или двигать, но я не причина этого движения, ибо я не знаю, как оно происходит, и невозможно, чтобы я делал то, о чем я не знаю, как оно делается. Но я не знаю, каким образом движение от моего мозга распространяется по моим органам, и если я даже физическими или анатомическими исследованиями составил себе некоторые знания по этому вопросу, то я все-таки ясно чувствую, что движение моих членов нисколько не зависит от этих познаний и что я двигал бы ими так же хорошо, если бы ничего не знал об этом. Но если я не произвожу движений в моем теле, то ещё менее того я произвожу их вне моего тела.

Поэтому я ничего не могу производить вне себя;

все, что я делаю, остается во мне, не может перейти в мое или другое тело. Таким образом, я простой зритель этого мира; единственное действие, принадлежащее мне, остающееся у меня, которое я делаю, есть созерцание. Но и оно происходит чудесным образом. Ибо мир не может сам себя сделать наглядным, он сам по себе невидим. Как мало мы действуем на то, что вне нас, так мало то, что вне нас, действует на нас; наши действия не могут выходить за пределы нас, а действия мира не могут выходить за его пределы. Они не проникают до нашего духа; наше тело, как часть мира, есть граница, за которую они не могут выходить. Ибо если, например, в акте зрения внешние объекты вызывают изображение в моем глазу или оставляют отпечаток в моем мозге, как в воске, то ведь этот отпечаток или это изображение суть нечто телесное, или материальное, которое поэтому не может войти в меня, представляющего нечто иное, и остается вне моего духа.

Поэтому, по учению Гейлинкса, один бог связывает внешнее с внутренним и внутреннее с внешним, делает внешние явления внутренними представлениями духа, делает наглядным мир и превращает определения внутреннего, волю во внешнее действие, выходящее за границу моего Я. Каждое действие, связывающее внешнее и внутреннее, дух и мир (противоположности), поэтому действие не духа и не мира, но непосредственное действие бога.

Движение в моих членах, говорит Гейлинкс, следует не за моей волей, это лишь воля бога, что движения происходят, когда я хочу. Однако моя воля не побуждает двигателя двигать мои члены, но тот, кто сообщил материи движение и дал ей законы, именно он создал и мою волю, и поэтому он так связал между собой совершенно различные вещи, движение материи и произвол моей воли, что, когда моя воля хочет, происходит такое движение, какое она хочет, и когда происходит движение, то воля хочет его, но так, что они не действуют друг на друга и не оказывают взаимного физического влияния. Наоборот, как гармония двух часов, идущих совершенно одинаково, так, что когда одни бьют, то в то же время бьют и другие, зависит не от взаимного действия, но лишь от того, что те и другие одинаково поставлены или устроены, так согласие движений тела и воли зависит лишь от того великого художника, который связал их невыразимым образом друг с другом.

Поэтому мое действие, собственно, не выходит за пределы меня, оно остается всегда во мне; лишь потому что бог связал с моим действием, то есть с моей волей, движения в моем теле, действие моей воли, когда за ним следуют движения или они его сопровождают, по-видимому, выходит за мои пределы и переходит в мое тело. Однако само действие как мое действие не выходит за мои пределы, ибо действие, перешедшее в тело, больше не мое действие, а действие двигателя.

Таким образом, бог связывает или соединяет своей волей по определенным законам дух и тело, но вид и способ этого соединения непознаваемы, невыразимы;

ибо невыразимо то, о чем известно, что оно существует, но неизвестно, как оно существует. Поэтому соединение духа и тела есть чудо, и я сам как зритель мира среди изумительных чудес мира — величайшее и непрестанное чудо, ибо непонятно, как я, столь отличный от мира, могу созерцать его.

Система Арнольда Гейлинкса не лишена интереса для истории познания, особенно же потому, что, открыто утверждая, что соединение тела и души и вообще мир есть чудо, непостижимое, невыразимое, она тем самым ясно и откровенно выставляет на свет истинное основание и источник всех непостижимостей, источник, скрытый и нелегко находимый во всех воззрениях или так называемых системах нового времени. А именно обычно исходят из односторонних и ограниченных понятий или представлении, которые, однако, несмотря на их односторонность и ограниченность, признаются абсолютными, и, не подвергая их сомнению или ограничению, считают их правильными, единственно приемлемыми. Но в ходе мышления мы приходим к фактам, противоречащим этим представлениям, не познаваемым из них и, может быть, прямо отрицающим их. Так как при этом не возвращаются к тем понятиям, с которых начинают и которые являются основными понятиями, чтобы ограничить область их применения, ибо они предполагаются неограниченными, абсолютно истинными, то отсюда необходимо следует, что факты, непознаваемые из этих односторонних представлений или понятий, определяются как непостижимые, как пределы самого разума, как вещи, превышающие силу разума. Причина этого весьма понятна, а именно эти односторонние понятия считаются единственно разумными, считаются самим разумом, и потому, вместо того чтобы признать причину этой непостижимости в ограниченности этих понятий, она относится к самому разуму.

Это имеет место и здесь, у Гейлинкса. Он исходит из понятия духа как самости, знающей себя лишь в отличии от материального, которая не признается ограниченной в своей области, как момент духа, но имеет для него значение целого духа, сущности его и из понятия протяжения как единственно существенного определения тела. Оба понятия несоединимы. Но соединение тела и духа — известный факт; и эти понятия считаются единственно правильными, абсолютными, разумными или тождественными с разумом; поэтому соединение души и тела есть выходящее за пределы этих понятий отрицание их односторонности, составляющей именно их существенное определение, в котором они удерживаются как правильные, постижимым образом непостижимое, предел (отрицательный) разума, ибо те односторонние понятия считаются положительной границей разума; таким образом, по Гейлинксу, это соединение есть сотворенное лишь волей бога чудо

Отсюда можно извлечь следующее поучение и правило для всех философских исследований. Когда в ходе твоих мыслей ты наталкиваешься на непостижимости, то будь уверен, что они лишь следствия или проявления недостатков и односторонностей тех понятий, из которых как единственно правильных ты исходишь; что ты крайне странным, даже комическим и нечестным образом и на весьма неподходящем месте, именно не вначале, как это следовало бы, а лишь затем, когда уже поздно, в ходе или в конце твоих мыслей признаешь недостаточность твоих принципов. Таким образом, когда ты наталкиваешься на непостижимости, то потрудись возвратиться к началу, то есть начать испытание твоих основных принципов, признать их односторонность и отказаться от них и всей твоей точки зрения; если ты этого не можешь, то будь по крайней мере так скромен, чтобы признать твою ограниченность твоей, не делать твоих границ границами других или даже самого разума.