В предшествующем очерке метод конкретизации был рассмотрен в его простейшем виде — как применение общих определений к частному и единичному. Теперь следует раскрыть особенности приложения более глубоких определений общего — его определений как субстанции, сущности, причины, закона, необходимости и т.д.

Первичные теоретические обобщения, заимствованные из материала представлений и имеющие своей базой чувственное созерцание, то что дают прикладному исследованию. В лучшем случае они могут помочь разобраться в вопросах, касающихся взаимодействия особенных форм социальных явлений, а не их сущности. Успешное же решение практических задач нуждается в обращении к сущностным определениям, к специфическим способам их применения. Эти определения более содержательны, чем понятия общего как такового. Общее, по Гегелю, есть скудное определение; каждый знает об общем, но не знает о нем как о сущности.

В определениях сущности категория общего находит дальнейшую конкретизацию по ряду важнейших аспектов. Здесь общее выступает не в виде абстрактно-общего, объемного признака, а в роли субстанции, основания существования отдельных явлений, закона их функционирования и развития. Оно дополняется свойством саморазвивающейся тотальности, целостности. Что же касается единичных, особенных явлений, то они предстают в качестве многообразных модификаций единой субстанции.

Приложение фундаментальных выводов социологической науки не исчерпывается, следовательно, формой движения от абстрактно-общего к конкретному. Общие определения, включающие знание особенного и единичного, в их итоговом значении должны приобретать свойства определений сущности и в таком качестве прилагаться к анализу частных вопросов и к решению практических задач. В то же время движение от сущности к явлению выступает не просто одной из форм метода конкретизации как инструмента прикладного социологического исследования, а его существенной формой, составляет его differentia specifica.

Ее применение начинается с определения сущности как основания существования тех или иных социальных явлений и процессов, что предполагает переход к более глубокому пониманию социального бытия — к знанию его основы. Чтобы применить это знание, необходимо, в свою очередь, выявить формы бытия, служащие обоснованием его основы. Переход от основы к его обоснованию — непременное условие прикладного исследования, использующего сущностные определения и применяющего их к тем или иным процессам общественного бытия.

§ 1. Особенности приложения определений сущности

Определения сущности для своего приложения нуждаются в конкретизации не меньше, чем понятия общего как такового. Однако конкретизация сущностных определений имеет свои особенности, не сводимые к взаимодействию общего и единичного.

В прикладном исследовании, применяющем определения сущности, решается, прежде всего, задача по обнаружению инобытия сущности, ее собственного иного (отраженного, опосредованного) состояния, посредством которого сущность относится к самой себе и обнаруживает себя. Сущность есть отношение к самой себе, лица будучи отношением со своим другим. Это другое, однако, является не непосредственно существующим, а положенным, опосредствованным самой же сущностью.

Благодаря тому, что сущность определяет свои собственные иные различные проявления, она может служить основанием для их соизмерения и использоваться в прикладном исследовании, если в нем решается такая задача. Например, различные явления становятся количественно сравнимыми и соизмеримыми лишь в результате того, что они имеют одинаковую природу, общую субстанцию и могут быть сведены к одному и тому же единому началу. На этом зиждется вся практика соизмерения различных ценностей в экономике. Для того чтобы разные количества потребительных стоимостей могли быть приравнены друг к другу как эквиваленты, уже предполагается, что в некоем общем начале они равны, качественно одинаковы и являются лишь различными количественными выражениями этого качественно одинакового, т. е. абстрактного, труда, овеществленного в них. Стоимостное отношение как раз свидетельствует, что чувственно различные вещи без тождества в их сущности не могут относиться друг к другу как соизмеримые величины.

Другая особенность "работы" с категорией сущности обусловлена тем, что сущность выявляет себя в своих опосредованиях, в обоснованных ею формах. Применение определений сущности поэтому не может происходить без соответствующего обоснования, что опять-таки составляет задачу прикладного исследования. Переход от основания к тому, что его обосновывает, в чем себя оно осуществляет, — не только способ конкретизации сущности, но и необходимое условие его приложения.

Дело в том, что общий закон выступает законом основания в форме определенного закона (закон стоимости, например, законом простого товарного производства). Но это — всеобщее в виде простейшей определенности. Таковы обычно исходные законы основания. Они нередко называются основными, всеобщими, или общими. Их действия, однако, обосновываются производными от этого основания законами, т.е. общее основание претерпевает развитие в своих особенных и единичных формах и вместе с указанным развитием закон основания превращается в более богатый закон, включающий в сферу своего действия и эти формы. Через них как производных от основания закон раскрывает себя в процессе развития реальных отношений. В результате общее, выраженное в виде закона основания, развертывается в конкретную общность, целостность, а законы основания — в более богатые законы, выражающие сущность, причем ее движение, а не только покоящееся основание.

Известно, что основанием капиталистического производства является товарное производство. Законом этой основы (основания) в ее простейшей определенности (простого товарного производства) является эквивалентный обмен стоимости на равную стоимость, первоначально предполагающую собственность товаровладельцев, существующую на базе их собственного труда. В той мере, в какой рабочая сила как товар обменивается на соответствующий эквивалент, данный закон сохраняет свою силу и для капиталистического производства, т. е. выступает как бы законом его общего основания, или, в этом смысле, его основным законом (законом его основания). Но товарное производство, подчиняясь этому своему имманентному общему закону, в процессе своего развития превращается в капиталистическое товарное производство, и вместе с этим превращением закон присвоения, покоящийся на простом товарном производстве, превращается путем собственной внутренней диалектики в свою противоположность — в закон капиталистического присвоения, основанный на безэквивалентном присвоении продукта уже не собственного, а чужого труда.

Такое превращение происходит потому, что появляется в этом процессе новое дополнительное условие — рабочая сила становится товаром. Она, если и обменивается по общему закону стоимости, то потребляясъ в процессе труда своего носителя — рабочего, дает прямо противоположный результат — большую, чем своя, стоимость. Отделение собственности от труда тем самым становится необходимые следствием закона, исходным пунктом которого было их тождество. Но как бы ни казалось, что капиталистический способ присвоение противоречит первоначальным законам простого товарного производства, тем не менее этот способ присвоения возникает не из нарушения этих законов, а, напротив, из их применения. Общий закон товарного производства не затрагивается тем обстоятельством, что рабочая сила как особенный товар, включающийся в товарное обращение, имеет своеобразную потребительную стоимость — доставлять не только необходимый, но и прибавочный труд. Закон товарного обращения предполагает равенство лишь для меновых стоимостей, а вовсе не для потребительных стоимостей, которые с самого начала предполагаются различными, т. е. этот закон не выражает производство потребительных стоимостей и производительное потребление рабочей силы.

И, все же, особая потребительная стоимость пущенной в обращение рабочей силы составляет то новое условие, ту новую определенность, которые отражают дальнейшее развитие товарного производства, его превращения в капиталистическое товарное производство. В той мере, в какой товарное производство развивается сообразно своим имманентным законам в производство капиталистическое, в той же самой мере законы собственности, свойственные товарному производству, переходят в законы капиталистического присвоения.

Из сказанного следует, что общий закон — закон основания — без дальнейшего развития своего содержания не применим к возникающим в процессе движения новым особенным условиям. Соответственно нельзя, например, понять капиталистическую собственность как производную от развития собственности, основанной на собственном труде, без признания действующими, с одной стороны, законов простого товарного производства как исходной основы, с другой — опосредующих их форм, существенно дополняющих эту основу. Поэтому общий закон стоимости нс применим без учета указанного опосредования, обоснования более конкретными ее законами.

Такая же ситуация складывается, например, при применении сущностных определений права, его общего основания. Таким основанием современного права, как известно, является право частной собственности, возникающее на базе простого товарного производства и представленное в римском праве — особенной форме существования права вообще. Это основание сводится к тому, что люди равны в их одинаковом праве на частную собственность, на необходимые им вещные условия жизнедеятельности.

Возникает вопрос, применим ли этот принцип в условиях, когда вещные условия существования общества приобретают форму крупных средств производства (фабричного и заводского оборудования, железных дорог и т.д.)? Могут ли они принадлежать каждому, и могут ли все люди быть равными в одинаковом их праве на частную собственность по отношению к этим вещным средствам своего существования? История показывает, что они становятся или частной собственностью немногих, или общей собственностью.

Вполне очевидно, что принцип, лежащий в основании права, в новых условиях становится недостаточным и для своего применения нуждается в дополнительном обосновании. С одной стороны, он сохраняется, поскольку под частную собственность подпадает живое условие производства — рабочая сила в качестве товара. Рабочие, лишенные собственности на средства производства, вместе с тем оказываются такими же частными собственниками, как и собственники средств производства, но только по отношению к своей рабочей силе. Является объектом права частной собственности товар в виде рабочей силы или товар в виде атомного реактора, для общего основания права не имеет никакого значения. Приходится лишь добавлять в соответствующие правовые акты наряду с правом собственности на вещные условия жизнедеятельности право граждан владеть, пользоваться и распоряжаться своими способностями к производительному и творческому труду, т.е. право собственности на функции рук, ног и головы уравнивать с правом собственности на вещные условия труда, признавать основания естественного права для обоснования позитивного права собственности.

Однако, вместе с тем, общий принцип права, выражающий его основание, претерпевает существенное преобразование: наемные рабочие лишаются права собственности на средства и вещные условия производства, становятся собственниками (тоже частными) лишь своей рабочей силы; наниматели (предприниматели), наоборот, превращаясь в собственников средств производства, перестают нуждаться в праве собственности на свои способности к труду, поскольку их рабочая сила перестает быть объектом продажи, найма.

В итоге равное право, основанное на одинаковом отношении всех к внешним условиям жизнедеятельности как к объекту частной собственности, превращается в свою противоположность — в бесправие одних и в полноправие других по отношению к внешним условиям. Очевидно, что без учета этого обстоятельства невозможно с пользой для дела применять принцип, выражающий общее основание права, нельзя, следовательно, выполнить условия приложения определений сущности права в этом ее качестве.

Что касается применения принципов абстрактного права в виде юридических законов, то это относится к проблеме конкретизации определения сущности права в ее явлениях, причем они имеют дело с позитивным правом. В законодательстве содержание права может быть искажено, и не всякий закон приобретает свойства права, отвечает его природе. Если, например, право собственности относится к вещным и внешним условиям жизнедеятельности, то во власти юридического закона способности людей, в частности духовные способности, знания могут оказаться лишь в их вещном состоянии, т. е, должны быть приравнены к вещам, товарам. Сам по себе человек не может быть юридическим владельцем рук, головы, своих научных способностей, умения читать проповедь, рисовать картину и т. п. Когда же издается закон об интеллектуальной собственности и объектом юридического права делается собственность человека на свою голову и ее духовные силы, то закон теряет значение правовой нормы, становится иррациональным. Здесь возникает уже другая проблема — вопрос об опосредовании сущности ее проявлениями.

§ 2. Конкретизация определений сущности в формах ее проявления

Дальнейшую свою конкретизацию определения сущности получают в формах ее проявления. Они выступают собственной противоположностью сущности, в них она полагает себя как некая собственная отрицательность. Вполне очевидно, что нельзя успешно применить определения сущности без их дополнения знанием форм проявления сущности, которые выполняют функции прикладных форм, а их нахождение — задачу прикладного исследования. Покажем это на примере форм проявления стоимости и прибавочной стоимости.

Можно сказать, что доведенными до практической приложимости будут теоретические определения стоимости, которые присоединяют к ней и форму ее проявления — цену и ее модификации. Понятие стоимости приложимо к отдельному товару в форме цены, а прибавочной стоимости — к отдельному товару в форме прибыли, земельной ренты, процента.

Предположим, что надо применить понятие стоимости таким образом, чтобы при ее помощи определить стоимость данного товара. Нам известно, что его стоимость образует общественно необходимый труд, нужный для его производства, и величина этого труда составляет стоимость интересующего нас товара. Исчисляя затрачиваемый труд непосредственно, мы можем узнать лишь реальное его количество. Один производитель или данный коллектив может израсходовать труда на производство того же самого товара меньше или больше, чем другие работники или коллективы. Что же касается количества общественно необходимого труда, то из этих измерений его не вывести. Но его надо знать, чтобы на деле воспользоваться понятием стоимости.

Для этого нужно найти формы проявления стоимости и, обращаясь к их "услугам", решить прикладную задачу по определению стоимости данного товара. Такую "услугу" оказывает форма проявления меновой стоимости — цена, выраженная в деньгах, и соответствующий механизм образования цен. В итоге оказывается, что, например, цена производства как модифицированная форма стоимости данного товара легко поддается определению. Она будет равной сумме издержек его производства и средней прибыли в данной отрасли.

Нельзя, однако, делать вывод, что категории стоимости или прибавочной стоимости, взятые как таковые, вообще не приложимы. Стоимость всей массы продукции данного общества будет соответствовать реальным затратам на ее производство труда. Точно так же мы можем воспользоваться общим определением прибавочной стоимости для установления общего объема прибавочной стоимости, получаемой, например, классом капиталистов в целом. Если же речь идет о величине прибавочной стоимости, получаемой данным капиталистом, то для ее определения нужны уже модифицированные формы прибавочной стоимости, например, прибавочная стоимость в форме прибыли. В этом случае вступают в действие законы самой этой модифицированной формы, согласно которым распределяется прибыль между капиталистами, причем распределяется в зависимости от величины всего авансируемого ими капитала, а не только от объема присвоенного ими прибавочного труда. Следовательно, модифицирующие сущность формы нужны для того, чтобы ее применять к области особенного и частного.

В методологическом отношении эти формы должны выводиться в конечном счете из сущности, из первоначальных исходных принципов, Их выведение — одна из специфических функций прикладных исследований, овладение которой имеет серьезное значение для деятельности исследователя-прикладника. Причем речь должна идти об их выведении, а не о простом наложении принципа на форму его проявления, ведущим к их отождествлению. Особенно важным здесь является выбор логического механизма перехода от общих принципов к их превращенным формам. Легко, например, понять превращенную форму (прибыль), если известно ее основание (прибавочная стоимость). В обратном же порядке невозможно понять ни того, ни другого. О методологической значимости этой проблемы свидетельствует осуществленный К. Марксом логический переход от первого и второго томов "Капитала" к его третьему тому, что в свое время вызвало ряд дискуссий среди экономистов. Многим из них, как известно, не удалось решить эту проблему. Опубликование третьего тома "Капитала" показало, что К. Маркс объяснил движение превращенных форм стоимости и прибавочной стоимости (цены производства, прибыли, ренты и т, д.) на основе общих принципов трудовой теории стоимости. При этом им были разрешены противоречия между сущностью и формами ее проявления, основанием и обоснованным, общим и особенным и разрешены не путем отрицания противоречий, и не словесно, а логически обоснованными методами.

С этой точки зрения логику перехода от исходных принципов к их превращенным формам можно построить на основе анализа соответствующих звеньев логики "Капитала". Подчеркивая необходимость такого анализа для обоснования методологии прикладных исследований, укажем лишь на некоторые его моменты, связанные с переходом от прибавочной стоимости к прибыли и ее норме.

Прибыль в качестве первого превращения своей основы — прибавочной стоимости — предполагает, что последняя ставится в одинаковое отношение ко всем составным частям отдельного капитала, т. е. к капиталу в целом. В этом случае претерпевает превращение определение объекта отношения — капитала. В нем погашается различие между переменной и постоянной частями, и, следовательно, созданная дополнительная стоимость становится как бы безразличной к своему источнику — переменному капиталу" представленному в рабочей силе (в ее потребительной стоимости). В результате изменения формы своего выражения прибавочная стоимость приобретает новое, отличное от своей первоначальной формы численное выражение; та же самая величина прибавочной стоимости изменяет свое количественное выражение, поскольку она исчисляется уже не по отношению к части целого, а ко всему целому. Прибыль, следовательно, представляет другое отношение, чем прибавочная стоимость, как по форме. так и по численному выражению.

В результате своего второго превращения прибавочная стоимость приобретает форму избытка стоимости над издержками производства, т.е. в форме прибьии она выступает избытком над стоимостью всего авансированного капитала. В этом случае изменению подвергаются издержки производства — из действительных издержек, равных содержащемуся в товаре всему рабочему времени, они превращаются в издержки капитала, в которые уже не включена прибыль, т.е. они делаются равными тому, сколько стоит производство товара капиталисту, а не тому, сколько оно действительно стоит. При этом указанное превращение является не только формальным, но и реальным, ибо здесь приходящаяся на отдельный капитал прибыль фактически представляет величину, отличную от произведенной данным капиталистом прибавочной стоимости — большую или меньшую, чем прибавочная стоимость.

Все эти превращения, однако, не снимают первоначальных исходных законов стоимости, когда возникает вопрос о совокупной прибыли и выраженной через нее средней норме прибыли, т.е. когда берется отношение совокупной прибавочной стоимости к совокупному капиталу, тогда опять выявляются первоначальная твердая основа и общий закон, выведенный из уже исследованной в первом томе "Капитала" общей природы капитала. Средняя норма прибыли изменяется в соответствии с изменением органического строения капитала, в котором принимается опять-таки в качестве главного — различие постоянного и переменного капиталов.

Формы проявления и превращения сущности широко использовались классиками социологии при анализе социальной действительности. Их знание они считали обязательным условием приложения законов и фундаментальных принципов социологической науки к тем или иным частным вопросам. "В противном случае, — отмечал Ф. Энгельс, — применять теорию к любому историческому периоду было бы легче, чем решать простое уравнение первой степени".

Укажем, прежде всего, на модифицирующие функции форм проявления сущности в процессе применения материалистического метода. Согласно материалистическому пониманию истории, писал Ф. Энгельс, в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете являются производство и воспроизводство действительной жизни. Если же кто-либо искажает это положение, утверждая, что экономический момент является единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу. Экономическое положение составляет базис, но на ход исторического процесса оказывают также влияние и во многих случаях определяют преимущественно его форму различные моменты надстройки: политические формы классовой борьбы и ее результаты, государственный строй, правовые формы и даже политические, юридические, философские теории и религиозные воззрения.

В системе общественного развития производство средств производства является в последнем счете решающим по отношению к обмену, торговле, распределению, потребительному производству и другим его звеньям. Так, чтобы правильно применить принцип определяющей роли производства по отношению к распределению, нужно еще этот определяющий фактор рассмотреть через призму собственных законов распределения, и лишь посредством его соединения с последними можно разработать те или иные способы распределения материальных благ на практике.

При исследовании форм общественного сознания, идеологической области также нельзя не учитывать относительную самостоятельность идеологии, ее подчиненность не только общему принципу определяющей роли общественного бытия, но собственным правилам и закономерностям, т. е. законам движения самих идеологических форм. Связь и взаимодействие между общественным бытием и идеологией не исчерпывается однонаправленной причинной зависимостью: бытие — причина и только причина, развитие идей — следствие и только следствие. Идеология обладает известной самостоятельностью и независимостью от развития материальной основы общества. Но эта самостоятельность относительна, так как она существует в определенных и притом ограниченных рамках, именно в пределах общей подчиненности идеологического развития изменениям общественного бытия. Если иметь в виду идеологические области, то преобладание экономического развития неоспоримо, в конечном счете, также и над ними. Экономика не создает здесь ничего заново — она лишь определяет вид изменения и дальнейшего развития имеющегося налицо мыслительного материала. Но даже и это она производит по большей части косвенным образом. Важнейшее же прямое действие, скажем, на философию оказывают политические, юридические, моральные отражения.

Рамки условий, в которых происходит преобладающее влияние экономики на идеологию и которые предписываются идеологическому развитию самой идеологией, образуются, во-первых, при воздействии на характер идей специфических законов самой идеологии. Во-вторых, это рамки, создаваемые необходимой преемственной связью данной идеологии с предшествующим мыслительным материалом, которая (связь) в известной мере вызывается внутренней логикой самого идеологического развития. В-третьих, это границы тех форм, которые порождаются самой идеологией и предписываются всякому идеологическому развитию так, что каждая идея необходимо должна приспособиться к существующим идеологическим формам и укладываться в них.

Если подойти к проблеме взаимоотношения идеологии и экономики с точки зрения категорий формы и содержания, то в самом общем и известном смысле относительная независимость идеологии, как и всякой формы, состоит в том, что форма не сразу и не автоматически меняется вслед за изменением содержания, а отстает от него в своем развитии. Отсюда следует, что идеология как форма отражения общественного бытия относительно безразлична к этому бытию как своему непосредственному объективному содержанию. Содержание как наиболее революционный элемент подвержено постоянному изменению и развитию, а форма в известных пределах сохраняет устойчивость. Она, несмотря на изменчивость содержания, в рамках определенной меры остается той же самой и не реагирует на все изменения содержания. С другой стороны, форма может опережать развитие содержания, "забегать" вперед. Бывает так, что те или иные общественные идеи появляются намного раньше тех экономических условий, в которых они впоследствии получают свой полный расцвет.

Идеология как форма отражения общественного бытия кроме этого бытия имеет и свое специфическое содержание и особые формы. Идеологическое представление хотя и вырастает из экономических отношений, с ними не совпадает и совпадать не может. Идеологическое содержание, являясь формой по отношению к экономическому содержанию, в свою очередь, имеет собственные формы в виде права, морали, религии, философии и т. д. Относительная самостоятельность идеологии касается, прежде всего, этих ее форм. Они выступают не как непосредственные, а как опосредованные формы экономического содержания, представляют как бы форму отраженного, следовательно, вторичного идейного содержания, а не непосредственного материального содержания. Если, например, объективная реальность была бы непосредственно содержанием религиозных форм, то религия была бы не религией, а простой копией действительности. Точно так же если бы материальная действительность составляла непосредственное содержание художественных форм, то они потеряли бы свою художественную ценность. Непосредственным содержанием этих форм является отраженная и переработанная в сознании действительность. Связь идеологических форм и самой действительности опосредована идеологическим содержанием этих форм, которые выступают уже как переработанное отражение общественного бытия в сознании.

В идеологических формах происходит согласование (еще одна переработка) идей в определенную внутреннюю стройную логическую систему, в которой и состоит логическое развитие идеологических форм. В процессе этого согласования неизбежна трансформация идей, поскольку они должны приспосабливаться к существующим идеологическим формам, подгоняться под эти формы и укладываться в них. По этой причине в общественном сознании экономические отношения предстают в специфических "костюмах" идейных, волевых и других отношений. При этом данная "одежда шьется" по мерке самих идеологических форм. Поэтому чисто земные идеи, вырастающие из экономического положения, "надевая эту одежду", должны необходимо видоизменяться в ней, иногда до неузнаваемости.

Так, в правовом сознании экономические отношения принимают юридическую форму, выступают как отношения волевые. Новые идеи каждый раз должны приспосабливаться к существующим правовым формам, считаться с предшествовавшей правовой системой. В процессе приспособления нового идейного содержания к существующим правовым формам происходит перевод этого содержания, выражающего новые имущественные отношения, в некие как бы неизменные и самостоятельные правовые формы, В них неизбежно происходит модификация общественных идей, так как последние, получив правовую форму, необходимо должны представляться в виде общечеловеческих идей, хотя в действительности они суть отражения определенных интересов данной эпохи. Это объясняется тем, что развитие общей идеи права состоит не в чем ином, как в применении одинакового масштаба ко всем людям, так как право по своей природе есть именно применение этого общего мерила. Идеи в правовых формах скрывают свое непосредственное классовое содержание и делаются весьма абстрактными, общечеловеческими.

Правовая форма идеи равенства, например, в каждую эпоху все более и более удалялась от реального изменяющегося содержания и приобретала все более и более общий и абстрактный характер. Идея равенства в самом начале своего возникновения исходила из того, что все люди имеют нечто общее, и насколько простирается это общее, они равны. Уже здесь эта правовая форма абстрагировалась от классового содержания, выглядела как общечеловеческая. Потом была выдвинута идея неограниченного общечеловеческого равенства. Она по форме опять-таки выводилась из равенства людей, но уже распространялась на всех граждан какого-либо государства как на равных по своей политической и социальной ценности, т. е. равных перед законом. В итоге представление о равенстве принимает абсолютную, всеобщую форму. Равенство было объявлено правом каждого человека, хотя оно имело в качестве своего субъекта фактически весьма неравных людей.

Итак, определения сущности могут быть успешно применены лишь с учетом форм ее проявления. Взятые вместе, они позволяют решить вопрос об отношении социальной теории к самой социальной действительности.

Во-первых, здесь возникает проблема приложимости абстрактных определений сущности, не учитывающих ее проявления. Правильно ли, что при оценке людей важно усмотреть их сущность, а не их дела и поведение? Такой подход будет верным, поскольку человек рассматривается с содержательной стороны, а не просто с точки зрения его непосредственного поведения. В то же время нельзя игнорировать обстоятельство, что сущность человека, его внутреннее содержание находят свое подтверждение только в том, как они выявляются в поведении и делах человека. Оценки его сущности вне его дел будут субъективными, лишаются объективного содержания. Применимость сущностных принципов, однако, не исчерпывается обоснованием их объективности. Важно, во-вторых, определить, в какой мере их разумность может стать действительностью, если даже существующая социальная действительность непосредственно противоречит этой их разумности. Следуя Гегелю, этот вопрос можно поставить так: все ли наукой доказанное разумно и действительно и все ли действительное разумно?

Ф. Энгельс в свое время разъяснял это суждение Гегеля так: все действительное в человеческой истории рано или поздно становится неразумным, а все, что есть в человеческих головах разумного, предназначено к тому, чтобы стать действительным, как бы ни противоречило оно существующей, кажущейся действительности. Атрибут действительности принадлежит тому, что в то же время необходимо. Последнее же является свойством сущности, а не просто наличного бытия, непосредственно существующего. Определения сущности должны применяться не ко всему тому, что существует, скажем, в нашем современном обществе, а лишь к тому, что обладает свойством необходимости, призвано заменить наличную существующую действительность на новую, более богатую по своей сущности,

Соответственно высокая фундаментальная теория по отношению к социальной действительности не должна рассматриваться лишь как нечто абстрактное, далекое от существующей действительности и трудно реализуемое. Несмотря на истинность и разумность той или иной идеи, иногда, например, полагают, что ничего подобного ей в жизни не встречается и вряд ли может встретиться. Но и идея, по словам Гегеля, не столь бессильна, чтобы ее осуществление или неосуществление зависело от нашего субъективного произвола. Она, наоборот, действенна и способна к осуществлению, ибо сама действительность "не так дурна и неразумна, как это воображают лишенные мысли или порвавшие с мышлением бессильные практики. В отличие от голого явления действительность как единство внутреннего и внешнего так мало противостоит разуму, что она, наоборот, насквозь разумна, и то, что неразумно, именно поэтому не должно рассматриваться как действительное".

Мы не должны, следовательно, абсолютизировать формы проявления сущности, наделять их свойством действительности как необходимости, имеющим своим основанием сущность.

§ 3. Абсолютизация форм проявления сущности и ее отрицательные последствия

Без прикладных форм общие определения сущности не могут быть успешно применены к познанию конкретных явлений и практике. Они, не доведенные до необходимого уровня конкретизации, не получившие прикладную форму, становятся ненужными для практики. Вместе с тем из сказанного ранее следует, что общие законы и определения нельзя механически распространять на частные области или явления прежде всего потому, что в этом случае не учитывались бы особенности последних. Отсюда — вся важность знания частного и индивидуального, о чем говорилось выше. На основе этого знания вырабатываются прикладные формы, которые имеют относительно самостоятельные функции, отличные от функций фундаментальных положений социологической науки. Вместе с тем преобразование общих принципов в прикладные формы имеют определенные границы: они, с одной стороны, диктуются фундаментальными положениями, с другой — особенностями прикладных форм. Абсолютизация последних ведет к столь же отрицательным и даже к более серьезным последствиям, чем механическое, прямое применение общих принципов, непосредственное подведение под общие определения решение частных вопросов.

Модификации, которые претерпевают фундаментальные положения в прикладные разработках, хотя и имеют относительную самостоятельность, собственные закономерности, не должны выводиться из-под общего подчинения исходным теоретическим принципам. Преобразование последних в прикладных формах имеет свои рамки, за пределами которых неизбежно наступают искажения и ошибки в самих приложениях. Поэтому, признавая необходимость использования опосредствующих звеньев, особенного и специального, нельзя из них делать нечто вроде стены, заграждающей реализацию теории. Они должны быть мостом от теории к практике, а не препятствием на этом пути.

Это условие в практике социологических исследований не всегда соблюдается. Границы модификации теоретических принципов нередко нарушаются, что сопровождается существенными ошибками в прикладном социальном познании. В этом случае уже не принимается во внимание общий принцип и абсолютизируются модифицированные, частные формы его проявления.

Наиболее слабую форму названных погрешностей составляет придание и сущностным принципам, и формам их проявления равного значения, их расположение как бы рядом друг с другом на правах взаимного дополнения. В экономической науке подобные погрешности встречались, например, у А. Смита и Д, Рикардо. Так, А. Смит, с одной стороны, улавливал внутреннюю связь экономических категорий или скрытую структуру буржуазной экономической системы, с другой стороны, ставил рядом с этим связь, как она дана видимым образом в явлениях конкуренции и как она, стало быть, представляется чуждому науке наблюдателю, а равно и человеку, который увлечен процессом буржуазного производства и практически заинтересован в нем. В итоге у А. Смита два названных способа понимания уживались, хотя и противоречили друг другу. В одном случае А. Смит проникал во внутреннюю связь буржуазного общества, в его "физиологию", в другом — лишь описывал то, что внешне проявляется в жизненном процессе.

Вульгарная политическая экономия в последующем сделала выбор в пользу второго метода исследования, т.е. абсолютизировала значимость форм проявления, отбрасывая их сущность. Так, если А. Смит и Д. Рикардо отождествляли прибыль с прибавочной стоимостью, выражали абстрактные законы прибавочной стоимости непосредственно в форме эмпирической прибыли, то представители вульгарной политической экономии, наоборот, явления этой эмпирической прибыли выставляли непосредственно в качестве законов прибавочной стоимости. Таким образом, видимость отсутствия закономерности они выдавали за сам закон. Для них выразить явление в его наиболее плоской форме означало то же самое, что познать его законы. Вульгарная политическая экономия изобилует такого рода подменами сущности внешними формами ее проявления: закон спроса и предложения выдается в качестве закона стоимости, а цена — в качестве стоимости; полезность веши объявляется ее стоимостью, потребительская стоимость техники — свойством капитала производить прибыль, плодородие земли — источником создания ренты и т. д.

Для нашего времени наиболее характерен отрыв цены как формы денежного выражения стоимости от сущности последней — затрат труда и превращение таким образом понятой цены в основание некоей новой, "незатратной" парадигмы самой же теории трудовой стоимости. Стоимость вроде бы трудовая, но без затрат самого труда. Основные понятия теории трудовой стоимости переосмысливаются настолько, что ее центральным звеном становится "незатратная трудовая стоимость". Абсолютизация формы (цены) доводится до состояния, противоположного содержанию (стоимости), а затем подводится под ту же самую категорию стоимости. Ясно, что после такой "операции" от принципа трудовой стоимости ничего не остается, он превращается в антитрудовую парадигму полезности. Последняя же, в свою очередь, насильно подгоняется под стоимость. Поэтому не следует удивляться тому, что в нашей литературе альтернатива затратной характеристике стоимости в пределах самой стоимости не выдвигалась, вопрос о незатратной парадигме не ставился.

Нетрудно догадаться, что "парадоксы" теории, подмена сущности видимостью не могут не сопровождаться такими же "парадоксами" на практике, если руководствоваться ими в хозяйственных делах, применять их к социальному развитию. Если экономические показатели и их расчеты ведутся на основе этого рода экономических форм и не выходят к сфере сущности, то они заведомо искажают реальную действительность.

Желание иметь дело только с внешними, эмпирически данными формами, с тем, что является модификацией фундаментального принципа, и не брать в расчет сам принцип — довольно часто встречающаяся погрешность в прикладных исследованиях. В гносеологическом отношении это означает, что непосредственно существующими объявляются лишь опосредствующие формы, явления сущности, а не сами сущность или законы. Объективность последних прямо не отрицается, но они не признаются непосредственно существующими. Бывает, например, что закон или общий принцип считаются "мысленными" сущностями, "вещами в себе", не имеющими непосредственного существования в самой непосредственной действительности, т.е. они как бы не составляют данную нам часть социального мира, лежат "по ту сторону" видимой социальной действительности. Единственным непосредственно существующим и действительным в этом смысле объявляется только наблюдаемое в форме особенного или единичного. Так, суждение о том, что целостность системы, образующейся на основе ее субстанции и сущностного отношения, не тождественна некоему системному качеству, присущему системе в целом, но не отдельным ее составляющим элементам, подводится иногда под методологию "Капитала", в котором К. Маркс открыл якобы целую группу закономерностей системного бытия и развития социальных систем, исходной и ключевой среди которых является закономерность "второго качества". При этом утверждается, что в раскрытом Марксом внепредметном существовании стоимости, абстрактного труда, морального износа и других феноменов была якобы обнаружена нематериальная "душа" системного качества. Согласно А. Вагнеру, например, К. Маркс, разделив на два вида стоимость — потребительную и меновую, — удалил из науки потребительную стоимость. Между тем, стоимость для К. Маркса — это опредмеченный общественный труд. "Я исхожу, — писал К. Маркс, — не из "понятий", стало быть также не из "понятия стоимости", и потому не имею никакой нужды в "разделении" последнего".

В современных экономических исследованиях наиболее часто отрицается способность тех или иных методик или показателей, разработанных для предприятий, отражать общие закономерности развития народного хозяйства. Особенно это относится к показателям так называемого микроуровня хозяйства, которые с самого начала считаются показателями, не имеющими отношения к общественному производству в целом, поскольку последнее относится к макроэкономическому уровню. Поэтому для работы в условиях хозрасчетных механизмов в качестве эффекта, например, от новой техники принимается рост прибыли; и хозрасчетная эффективность оценивается соответственно отношением этого эффекта к величине связанных с новой техникой затрат. Что же касается народно-хозяйственной эффективности техники, то хотя она вроде бы и должна измеряться сопоставлением эффекта в виде прироста национального дохода (в сопоставимых ценах) с затратами на новую технику, но в соответствующих формулах прирост национального дохода опять-таки уходит в "конечный счет", а реальным итогом соотношения затрат и результатов выступает прибыль, т.е. отдельное поглощает общее. Из этой ситуации неизбежно возникает первенство особенного и отдельного (прикладных форм и механизмов) перед общим, фундаментальным принципом. На языке экономистов-конкретников это значит, что на отдельных предприятиях общие экономические законы не действуют и не должны использоваться.

В результате абсолютизации прикладных форм, особенно хозяйственных элементов, разработанных только для отдельных хозяйственных образований (предприятий), общие экономические законы остаются в стороне, "без права" на приложимость. В этих условиях можно встретить суждения о том, что, например, основные экономические законы не является законом движения непосредственной экономической деятельности. Подобные суждения вызываются или сопровождаются абсолютизацией особенных форм или конкретных показателей. Так, в учебниках по политической экономии утверждается, что общественное производство подчинено росту благосостояния и всестороннему развитию человека, а в планах в системе различного рода показателей этот общий принцип не учитывается. Речь здесь идет не о том, чтобы непосредственно выразить этот принцип в какой-то величине, а о том, чтобы выразить этот общий уровень в какой-либо форме (например, прибавочную стоимость — в форме прибыли). Но главное заключается в том, чтобы в своих особенных формах законы экономической основы общества учитывались на всех уровнях хозяйствования, поскольку они являются законами деятельности людей во всех сферах, где они действуют и где функционируют реальные экономические отношения.

Формы проявления, следовательно, могут мешать людям в практической деятельности, если за ними не видеть первоначальных исходных принципов и соответственно если эмпирические формы ставить вместо внутренних закономерностей развития социальных явлений. Поэтому при разработке разного рода методик, нормативов, практических рекомендаций важно исходить из собственных законов системы, согласовывать прикладные формы с фундаментальными положениями теории общества. Однако, как пишет В. Н. Черковец, "нередко бывает так, что методика, используемая для практических целей, не сопровождается раскрытием ее экономического смысла. Получается, что не теория предшествует методике, а методика ставит теорию перед необходимостью искать какие-то объяснения. Но не всегда находятся достаточные объяснения. Этому даже есть причина, поскольку методика обычно опирается на эмпирические явления экономической действительности в том виде, в каком они непосредственно выступают в хозяйственной практике. Конечно, это не снимает задачи наведения теоретических мостов между сущностью и явлением".

У нас еще в достаточной мере не проделана работа по переводу фундаментальных положений политической экономии и других общественных наук на язык реальных практических форм, т. е. не выполнена работа, аналогичная сделанной К. Марксом в третьем томе "Капитала" по модификации исходных экономических категорий. И неудивительно поэтому, что мы нередко сталкиваемся с фактами, когда применяемые конкретные экономические формы противоречат общим экономическим принципам, а эти противоречия не находят разрешения. "В нашей экономической теории и практике, — отмечал в свое время А.Г. Аганбегян, — имеется одно весьма существенное противоречие, которое заключается в следующем. Все мы признаем, что социалистическое производство развивается для наилучшего удовлетворения потребностей, создания условий для всестороннего развития человека. Но в то же время при осуществлении хозяйственных и других мероприятии этой целью никогда не руководствуемся".

Погрешности, порождаемые преувеличением значимости конкретных форм проявлений сущности (рассмотренные на материале "Капитала" и экономических исследований), имеют место и в философии вообще, как в гносеологии, так и в социологии. В современных условиях чаще всего они встречаются при обсуждении вопроса о соотношении сущностных закономерностей развития общества и его особенных конкретных форм в разных странах. Общие закономерности общественного развития отождествляются с абстрактно-всеобщим, лишенным реального, объективного содержания. Соответственно идее закономерности общественного развития противополагается понятие конкретного, которое вроде бы "должно подкрепить претензию установления принципиально нового соотношения всеобщего и конкретного... Конкретизация означает будто бы радикальное изменение всех моментов общего в каждой новой ситуации". В этом отношении отрицательным для изучения общества является сложившийся в социологии многовариантный парадигматический ее статус, состоящий, по свидетельству Г.В. Осипова, из четырех основных парадигм: социально-исторического детерминизма, социальных фактов, социальных дефиниций и социального поведения. Настоятельная потребность в познании основ общественного бытия вынуждает социологов, в частности американских, искать способы перехода от плюрализма парадигм к теоретическому монизму. Ставится вопрос об объединении структурно-системного и деятельностного принципов, субъективного и объективного подходов, макро- и микросоциологических теорий. Э. Гидденс, Дж. Ритцер, например, полагают, что разграничение макро- и микроуровневого подходов нельзя признать полезным, и что лучшим примером единой, интегрированной социальной парадигмы являются работы К. Маркса.

В социологических исследованиях личности абсолютизация конкретных форм и сопровождающие ее погрешности обычно проявляются в неприятии определения сущности личности человека как совокупности (ансамбля) общественных отношений. Под предлогом того, что это определение будто бы сводит сущность человека к некоему безличному началу — общественным отношениям, к личности человека относят лишь то, что ему конкретно принадлежит, какая роль им выполняется. "Именно то (и только то) в личности, что определено ее социальными функциями, выступает здесь в качестве сущности человека. Все остальное несущественно, точнее, не является предметом собственно социологического анализа". Распространен такой подход и в анализе образа жизни. Его обычно тоже сводят к явлениям и формам повседневной жизнедеятельности человека. Последние, например, у А. С. Ципко, выступают вместо действительной сущности образа жизни — общественных отношений, а сами эти отношения характеризуются как "проявление человеческой сущности", т.е. мир явлений конкретной жизни людей отождествляется с сущностью образа их жизни, явление занимает место сущности.

Обращение к общественным отношениям, как сущности личности человека, его образа жизни вовсе не означает, что этим сущность сводится к чему-то абстрактно-общему, лишается своих индивидуальных проявлений. Наоборот, именно потому, что в своей действительности сущность человека есть совокупность общественных отношений, она не есть некая всеобщность, "не есть абстракт, присущий отдельному индивиду". Определение сущности человека, как ансамбля общественных отношений, позволяет познать человека как богатую совокупность разнообразных индивидуальных сторон, отношений, выполняемых им функций, ролей в самых разнообразных сочетаниях.

Когда же сущность не отличают от форм ее проявления, а последние принимают как непосредственно совпадающие с сущностью, процесс исследования лишается исходных фундаментальных принципов. Без них прикладное социологическое исследование становится беспредметным.

Литература

1. Гегель Г. Энциклопедия философских наук. Т. 1: Наука логики. М., 1975. § 112-159.
2. Макаров М.Г. Сложность и вариативность категорий философии. Л., 1988.
3. Маркс К. Капитал. Т. IV, Ч. II. Гл. Х. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 26. ч. II.
4. Смирнов И.К. Метод исследования экономического закона движения капитализма в "Капитале" К. Маркса. Л., 1984.
5. Энгельс Ф. Письмо И. Блоху. 21 сентября 1890; Письмо к Шмидту. 27 октября 1890 // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 37.