Хрестоматия по культурологии

БХАГАВАДГИТА КАК ОНА ЕСТЬ

Арджуна спросил: “О мой Господь, о Высшая личность, что такое Брахман? Что такое душа? Что такое кармическая деятельность? Что представляет собой это материальное проявление? Кто такие полубоги? Пожалуйста, объясни мне все это.

Кто есть Владыка жертвоприношений, и как Он живет в теле, о, Мадхусудана? И как может тот, кто занят преданным служением, помнить Тебя во время смерти?

Верховная божественная личность сказал: “Не поддающееся уничтожению, трансцендентальное живое существо называется Брахманом, и его вечная природа зовется адьятмой, душой. Действия, относящиеся к развитию материальных тел, называются кармой, или деятельностью ради плодов ее.

О, лучший из воплощенных существ, физическая природа, которая постоянно изменяется, называется адхибхута (материальное проявление). Вселенская форма Господа, которая включает всех полубогов, таких, как полубоги солнца и луны, называется адхидайва. И Я, Всевышний Господь, пребывающий в форме Параматмы в сердце каждого воплощенного существа, называюсь адхиягья (Владыка жертвоприношений).

И тот, кто в конце жизни оставляет свое тело, помня только обо Мне одном, сразу же достигает Моей природы. И в этом нет сомнения.

О, каком бы состоянии бытия не помнил человек, оставляя свое тело, этого состояния он и достигнет непременно.

Поэтому, Арджуна, ты должен всегда думать обо Мне в образе Кришны и в то же время выполнять свой долг — сражаться. Посвятив Мне все свои действия и сосредоточив на Мне свой ум и интеллект, ты достигнешь Меня, без сомнения.

Тот, кто постоянно размышляет обо Мне как о Верховной божественной личности, чей ум постоянно занят мыслями обо Мне, не отклоняясь с этого пути, тот, о, Партха, непременно достигнет Меня.

Следует думать о Высшей Личности как о всеведущем, наидревнейшем, как о Том, кто всем управляет, кто меньше самого маленького, кто поддерживает все существующее, кто находится вне материалистических представлений, кто непостижим и кто всегда остается личностью. Он ослепителен, словно солнце, и Он трансцендентален, Он — вне этой материальной природы.

МАХАБХАРАТА

М: изд-во “Художественная литература” 1974. С. 25—30.

В реченьях правдивый, в сраженьях всеправый,

Махабхиша был властелином державы.

В честь Индры заклал он коней быстролетных,

Почтил его множеством жертв доброхотных.

От Индры за это изведал оп милость:

На небе, в бессмертии, жизнь его длилась.

Однажды пред Брахмой, спокойны и строги,

Предстали, придя с поклонением, боги.

Пришли и подвижники с царственным ликом,

Махабхиша был на собранье великом,

И Ганга, река наилучшая, к деду,

Блистая, пришла на поклон и беседу.

Подул неожиданно ветер с востока

И платье красавицы поднял высоко.

В смущенье потупились боги стыдливо,

И только Махабхиша страстолюбиво

Смотрел, как под ветром вздымается платье.

Тогда он услышал от Брахмы проклятье:

“Средь смертных рожденный, ты к ним возвратишься,

И, смертный, ты снова для смерти родишься!”

Махабхиша вспомнил, бессмертных покинув,

Всех добрых и мудрых царей-властелинов.

Решил он: “Пратипа отцом ему будет,—

Он царствует славно и праведно судит”.

А Ганга, увидев Махабхишу, разом

К нему устремила и сердце и разум.

Пошла, приближаясь к закатному часу.

Пред Гангою восемь божеств, восемь васу,

Предстали тогда на пустынной дороге.

В грязи и пыли еле двигались ноги.

Спросила: “Я вижу вас в жалком обличье.

Где прежние ваши краса и величье?”

“О Ганга,— ответили васу в унынье, —

Ужасным проклятьем мы прокляты ныне.

За малый проступок, терзаясь душевно,

Мы благостным Васиштхой прокляты гневно.

Приблизились мы по ошибке, случайно,

К святому, молитвы шептавшему тайно.

Нас проклял подвижник в неистовой злобе:

“Вы будете в смертной зачаты утробе!”

Со знающим веды мы спорить не можем,

Но просьбой тебя, о Река, потревожим:

Стань матерью нам, чтобы вышли мы снова

Из чрева небесного, не из земного!”

На них посмотрела, светла и прекрасна,

И ясно промолвила Ганга: “Согласна!

Вы явитесь в мир из божественной плоти.

Кого ж из людей вы отцом назовете?”

Ответили васу: “Из рода людского

Отца для себя мы избрали благого.

То отпрыск Пратипы, чье имя Шантану,

Правдивый, не склонный к греху и обману”.

Ответила: “Вас от беды я избавлю,

И вам и ему наслажденье доставлю”.

Для васу надежда открылась в страданьях.

Сказали: “Текущая в трех мирозданьях!

Тогда лишь вернемся к небесному роду,

Когда сыновей своих бросишь ты в воду”.

Ответила Ганга: “Я вам не перечу,

Но, чтобы со мною запомнил он встречу,

Когда перед ним как супруга предстану,—

Последнего сына отдам я Шантану”.

Воскликнули васу: “Да будет нам счастье!

Мы все по восьмой отдадим ему части

Мужской нашей силы, и крепкого сына

Родишь ты на свет от того властелина.

Добро утвердит он, прославится громко,

Но сын твой умрет, не оставив потомка”.

И васу покой обрели и здоровье,

[РОЖДЕНИЕ ШАНТАНУ]

Пратипа, влекомый к всеобщему благу,

Реки возлюбил дивноликую влагу.

У Ганги-реки, благочестия полон,

В молениях долгие годы провел он.

Однажды к нему, светозарно блистая,

Пришла соблазнительная, молодая,

Подобна любви вечно юной богине,

Прелестная Ганга в чудесной долине.

Лицо ее счастьем и миром дышало.

К царю на колено, что было, как шала,

Могучим и крепким,— на правое, смело,

С улыбкою мудрой красавица села.

Сказал ей Пратипа: “Чего тебе надо?

Чему твое сердце, прекрасная, радо?”

“Тебя пожелала я. Ведает разум,

Что женщину стыдно унизить отказом”.

Пратипа ответствовал: “Преданный благу,

Я даже с женою своею не лягу,

Тем более с женщиной касты безвестной,—

Таков мой обет нерушимый и честный”.

“Владыка, тебя я не ниже по касте,

К тебе прихожу я для сладостной страсти,

Желанна моя красота молодая,

Отраду познаешь ты, мной обладая”.

Пратипа ответствовал ей непреклонно:

“Погубит меня нарушенье закона.

Не сделаю так, как тебе захотелось:

На правом колене моем ты уселась,

Где дочери, снохи садятся, о дева,

А место для милой возлюбленной — слева.

Супругой мне стать не имеешь ты права,

Поскольку ты села, беспечная, справа,

Но если ты сблизиться хочешь со мною,

То стань мне снохою, а сыну — женою”.

Богиня промолвила слово ответа:

“О, праведник, ты не нарушишь обета.

Я с сыном твоим сочетаться готова,

Найти себе мужа из рода святого.

Тебе, о великий подвижник, в угоду

Да стану я преданной Бхаратов роду.

Чтоб вас прославлять, мне столетия мало,

Вы — блага и чести исток и начало.

Условимся: как бы себя ни вела я,—

Твой сын, о поступках моих размышляя,

Вовек да не спросит, откуда я родом,—

И счастье с моим обретет он приходом.

Своим сыновьям, добродетельным, честным,

Он будет обязан блаженством небесным”.

Сказала — исчезла из глаз властелина.

Он стал дожидаться рождения сына.

Он, бык среди воинов, подвиги чести

Свершал с добронравной супругою вместе,

Во имя добра и покоя трудился,

И сын у четы седовласой родился,—

Тот самый Махабхиша в облике новом,

Как было всесильным завещано словом.

Пратипа, беззлобный душой, мальчугану

Дал скромное имя — Смиренный, Шантану:

Пускай завоюет он мир милосердьем,

Законы добра исполняя с усердьем.

Он рос в почитанье заветов и правил.

Пратипа вступившего в возраст наставил:

“Красива, прелестна, одета богато,

Пришла ко мне женщина, сын мой, когда-то.

Быть может, к тебе она явится вскоре

С желаньем добра и с любовью во взоре.

Не должен ты спрашивать: “Кто ты и чья ты?”

Ты с пей сочетайся, любовью объятый.

Не спрашивай ты о поступках подруги,

Ты будешь иметь сыновей от супруги.

Ты с ней насладись, чтоб она, молодая,

Тобой насладилась, тебе угождая”.

Пратипа, последний сказав из приказов

И сына Шантану на царство помазав,

Бесхитростный, чуждый корысти и злобе,

Ушел — и в лесной поселился чащобе.

РАМАЯНА

С Шатругхной к царю Ашвапати, любимому дяде,

Отправился Бхарата в гости, учтивости ради.

И были царем Ашвапати обласканы оба,

Как будто обоих носила Кайкейи утроба.

Но помнили братья, покинув родные пределы,

О том, что в Айодхье остался отец престарелый.

Шатругхна да Бхарата были средь поросли юной,

Как Индра великий с властителем неба, Варуной.

Айодхьи правитель, чье было безмерно сиянье,

Царевичей двух вспоминал на большом расстоянье.

Своих сыновей он считал наилучшими в мире:

Четыре руки от отцовского тела. Четыре!

Но Рама прекрасный, что Брахме под стать, миродержцу,

Дороже других оказался отцовскому сердцу.

Он был,— в человеческом облике — Вишну предвечный, — Испрошен богами, чтоб Равана бесчеловечный

Нашел свою гибель и кончилось в мире злодейство.

Возвысилась мать, что пополнила Рамой семейство,

Как дивная Адити, бога родив, Громовержца.

Лица красотой небывалой, величием сердца,

И доблестью славился Рама, и нравом безгневным.

Царевич отца превзошел совершенством душевным.

Всегда жизнерадостен, ласков, приветлив сугубо,

С обидчиком он обходился достойно, не грубо.

На доброе памятлив, а на худое забывчив,

Услугу ценил и всегда был душою отзывчив.

Мгновенно забудет он зло, а добра отпечаток

В душе сохранит, хоть бы жизней он прожил десяток!

Он общества мудрых искал, к разговорам досужим

Любви не питал и владел, как мужчина, оружьем.

Себе в собеседники он избирал престарелых,

Приверженных благу, в житейских делах наторелых.

Он был златоуст: красноречье не есть краснобайство!

Отвагой своей не кичился, чуждался зазнайства.

Он милостив к подданным был и доступен для бедных,

Притом — правдолюб и законов знаток заповедных.

Священной считал он семейную преданность близким,

К забавам дурным не привержен и к женщинам низким.

Он стройно умел рассуждать, не терпел суесловья.

Вдобавок был молод, прекрасен, исполнен здоровья.

Свой гнев обуздал он и в дружбе хранил постоянство.

Он время рассудком умел охватить и пространство.

Чтоб суть человека раскрылась, его подоплека,—

Царевичу было довольно мгновения ока.

Искусней царя Дашаратхи владеющий луком,

Он веды постиг и другим обучался наукам.

Царевич был дважды рожденными долгу наставлен,

К добру и свершенью поступков полезных направлен.

Он разумом быстрым постиг обхожденья искусство,

И тайны хранить научился, и сдерживать чувства.

Не вымолвит бранного слова и, мыслью не злобен,

Проступки свои, как чужие, он взвесить способен.

Он милостиво награждал и смягчал наказанье.

Сноровист, удачлив, он всех побеждал в состязанье.

Как царства умножить казну — наставлял казначея.

В пиру за фиглярство умел одарить лицедея.

Слонов обучал и коней объезжал он по-свойски.

Дружины отцовской он был предводитель геройский.

Столкнув колесницы в бою иль сойдясь в рукопашной,

Ни богу, ни асуру не дал бы спуску бесстрашный!

Злоречья, надменности, буйства и зависти чуждый,

Решений своих никогда не менял он без нужды.

Три мира его почитали; приверженный благу,

Он мудрость имел Брихаспати, а Индры — отвагу.

И Раму народ возлюбил, и Айодхьи владетель

За то, что сияла, как солнце, его добродетель.

И царь Дашаратха помыслил про милого сына:

“Премногие доблести он сочетал воедино!

На царстве состарившись, радости ждать мне доколе?

Я Раму при жизни увидеть хочу на престоле!

Пугаются асуры мощи его и отваги.

Он дорог народу, как облако, полное влаги.

Достигнуть его совершенства, его благородства

Не в силах цари, невзирая на власть и господство.

Мой Рама во всем одержал надо мной превосходство!

Как правит страной необъятной любимец народа,

Под старость узреть — головой досягнуть небосвода!”

Велел Дашаратха призвать благославного сына,

Чтоб царство ему передать и престол властелина.

ТИПИТАКА

Источник: Антология мировой философии.—

Т. 1.4. 1. С. 117-119.

1. [ВОСЬМЕРИЧНЫЙ ПУТЬ. ЧЕТЫРЕ БЛАГОРОДНЫЕ ИСТИНЫ]

1. Так, я слышал: некогда владыка жил в Бенаресе в оленьем парке Исипатана.

2. Однажды он обратился к пяти бхиккху со следующими словами: “Есть, бхиккху, два крайних [пути], по которым ушедший от мира не должен следовать. Каковы же эти два [пути]?

3. Тот, следуя которому люди стремятся лишь к удовольствиям и вожделению, низок, груб, [он] для обычных людей, неблагороден, бесполезен, а тот, который ведет к умерщвлению плоти, приносит страдания и также неблагороден, бесполезен. Татхагата же увидел срединный путь, дающий зрение, дающий знание, по которому следует идти, избегая этих двух крайних [путей], [ибо] он ведет к умиротворенности, к сверхзнанию, к просветлению, к нирване.

4. Что же это, о бхиккху, за срединный путь, который увидел Татхагата, дающий зрение, дающий знание, по которому следует идти, [ибо] он ведет к умиротворенности, к сверхзнанию, к просветлению, к нирване? Это благой восьмеричный путь, а именно: правильное видение, правильная мысль, правильная речь, правильное действие, правильный образ жизни, правильное усилие, правильное внимание, правильное сосредоточение.

5. А это, о бхиккху, благородная истина о страдании: рождение—страдание, старость—страдание, болезнь страдание, смерть—страдание, соединение с неприятным — страдание, разлука с приятным — страдание, неполучение чего-либо желаемого — страдание, короче говоря, пятеричная привязанность к существованию есть страдание.

6. А это, о бхиккху, благородная истина о происхождении страдания: это жажда, приводящая к новым рождениям, сопровождаемая удовольствиями и страстями, находящая удовольствия здесь и там, а именно: жажда наслаждения, жажда существования, жажда гибели.

7. А это, о бхиккху, благородная истина об уничтожении страдания: это полное бесследное уничтожение этой жажды, отказ [от нее], отбрасывание, освобождение, оставление [ее].

8. А это, о бхиккху, благородная истина о пути, ведущем к уничтожению страдания: правильное видение, правильная мысль, правильная речь, правильное действие, правильный образ жизни, правильное усилие, правильное внимание, правильное сосредоточение.

13. Но пока я, о бхиккху, не установил со всей ясностью этого трехциклового, двенадцатичленного истинного знания об этих четырех благородных истинах, до тех пор, о бхиккху, я не вижу, как я в этом мире, в мире богов, смертных и брахманов, в этом рождении вместе с отшельниками, брахманами, с богами и людьми достигну высшего, полного просветления.

14. Когда же, о бхиккху, я установил со всей ясностью это трехцикловое, двенадцатичленное истинное знание об этих четырех благородных истинах, тогда, о бхиккху, я увидел, что в этом мире, в мире богов, смертных и брахманов, в этом рождении вместе с отшельниками, брахманами, с богами и людьми достигну высшего, полного просветления. И тогда возникло у меня зрение и знание; непоколебимо просветление моего сознания; это мое последнее рождение; больше нет новых рождений”.

15. Так сказал владыка. Радостно приветствовали речь владыки пять бхиккху (Самьютта-никая, ч. V. Маха-вагга. Дхамма-чакка-паватана-сутта. 1—15).

НИРВАНА С. 126 -128.

“О достопочтенный Нагасена, в мире видны [вещи], порожденные каммой , [вещи], порожденные причиной, [вещи], порожденные материальной причиной, скажи мне, что же в этом мире не рождено каммой, не рождено причиной, не рождено материальной причиной”— “Две [вещи] в мире, о царь, не рождены каммой, не рождены причиной, не рождены материальной причиной. Вот эти две [вещи]: пространство, о царь, не рождено каммой, не рождено причиной, не рождено материальной причиной. Нирвана, о царь, не рождена каммой, не рождена причиной, не рождена материальной причиной. Вот те две [вещи], о царь, которые не рождены каммой, не рождены причиной, не рождены материальной причиной”— “Не искажаешь ли ты, о Нагасена, слова победителя, отвечая на [мой] вопрос без знания дела?”— “О царь, что же сказал я такого, что ты говоришь со мной так?..”— “О благой Нагасена, то, что ты сказал относительно пространства, что оно не рождено каммой, не рождено причиной, не рождено материальной причиной, верно. Но ведь владыка, о благой Нагасена, многими сотнями доводов объяснял [своим] ученикам путь к достижению нирваны, ты же говоришь, что нирвана не рождена причиной”— “Действительно, о царь, владыка многими сотнями доводов объяснял [своим] учеником путь к достижению нирваны, но ведь он не объяснял причину, по которой возникает нирвана”— “Здесь мы, о благой Нагасена, из тьмы вступаем в еще большую тьму, из леса в еще более густой лес, из чащи в еще более густую чащу, если согласимся, что причина достижения нирваны существует, но не существует причины возникновения дхаммы. О благой Нагасена, если существует причина достижения нирваны, то следует ожидать. что есть [также] и причина возникновения нирваны. Точно так же если существует отец ребенка, то следует ожидать, что существует также и отец отца; если существует учитель ученика, то следует ожидать, что существует также и учитель учителя; если существует семя для ростка, то следует ожидать, что существует также и семя для семени; точно так же, о благой Нагасена, если существует причина достижения нирваны, то следует ожидать, что существует также и причина возникновения нирваны. Оттого, что у дерева или лианы существует верхушка, существует [у них] и середина, и корень; точно так же, о благой Нагасена, если существует причина достижения нирваны, то следует ожидать, что существует также II причина возникновения нирваны”— “Нирвана, о царь, не возникает, поэтому и не существует причины возникновения нирваны. “Теперь, о благой Нагасена, приведя довод, разъясни мне с помощью довода, так, чтобы я понял, [что значит] “существует причина достижения нирваны, но не существует причины возникновения нирваны”.—“Хорошо, о царь, слушай внимательно, слушай прилежно, и я изложу тебе эти доводы. Может ли человек, о царь, обладая той силой, что дана ему от природы, подняться отсюда на вершину царицы гор Гималаев?”— “Да, о благой”— “А может ли этот человек, о царь, обладая той силой, что дана ему от природы, принести сюда царицу гор Гималаи?”— “Конечно, нет, о благой”.— “Точно так же, о царь, можно объяснить путь к достижению нирваны, но нельзя указать причину возникновения нирваны. Может ли человек, о царь, обладая той силой, что дана ему от природы, переплыв на лодке великий океан, достичь дальнего берега?”— “Да, о благой”— “А может ли этот человек, о царь, обладая той силой, что дана ему от природы, принести сюда этот дальний берег великого океана?”— “Конечно, нет, о благой”— “Точно так же, о царь, можно объяснить путь к достижению нирваны, но нельзя указать причину возникновения нирваны. Почему это так? Из-за необусловленности [природы] дхаммы”— “О достопочтенный Нагасена, значит, нирвана не обусловлена?”— “Да, о царь, нирвана не обусловлена. Она никем не сотворена; о нирване, о царь, нельзя сказать ни того, что она возникла, ни того, что она не возникла, ни того, что она должна возникнуть, что она прошлое, будущее или настоящее, что ее можно воспринять зрением, слухом, обонянием, вкусом, осязанием”— “Если, о достопочтенный Нагасена, нирвана не возникла и не не возникла, не должна возникнуть, [если она] не прошлое, не будущее, не настоящее, [если она] не может быть воспринята ни зрением, ни слухом, ни обонянием, ни вкусом, ни осязанием, тогда ты, достопочтенный Нагасена, говоришь о нирване как о несуществующей дхамме, [тогда ты] утверждаешь “нирваны не существует””— “Нирвана существует, о царь, ее можно воспринять разумом; праведный ученик, идущий по правильному пути, с чистым разумом, с возвышенностью и прямотой, не имеющий препятствий, свободный от чувственных желаний, видит нирвану”— “Что же она такое, эта нирвана, о благой? Как она может быть объяснена с помощью сравнений? Приведи мне доводы, согласно которым она есть дхамма, объяснимая с помощью сравнений”— “Существует ли, о царь, то, что называется ветром?”— “Да, о благой”— “Тогда, о царь, покажи [мне] ветер, имеющий цвет, имеющий форму, маленький или большой, длинный или короткий”— “Это невозможно, о благой Нагасена, ветер не может быть показан, потому что ветер нельзя ни охватить рукой, ни потрогать, и тем не менее ветер существует”— “Но ведь если, о царь, невозможно показать ветер, то, значит, ветра не существует?”— “Я знаю, о благой Нагасена, что ветер существует, это [знание] запало мне в сердце, но я не могу показать ветер”— “Точно так же, о царь, существует нирвана, а я не могу показать нирвану ни с помощью цвета, ни с помощью формы” (из “Милинда-паньха”).

Дао, могущее быть выражено словами, не есть постоянное дао. Имя, могущее быть названо, не есть постоянное имя. Безымянное есть начало неба и земли. Обладающее именем есть мать всех вещей. Поэтому тот, кто свободен от страстей, видит чудесную тайну дао, а кто имеет страсти, видит его только в конечной форме. Безымянное и обладающее именем — одного и того же происхождения, но с разными названиями Вместе они называются глубочайшими. Переход от одного глубочайшего к другому — дверь ко всему чудесному (гл. 1).

В Поднебесной имеется начало, и оно мать всего сущего (гл. 52).

Дао бестелесно и лишено формы, а в применении неисчерпаемо. О глубочайшее, оно кажется праотцем всего сущего. Если притупить его проницательность, освободить его от беспорядочного состояния, умерить его блеск, уподобить его пылинке, то оно будет казаться ясно существующим. Я не знаю, чье оно порождение.

Я лишь знаю, что оно существовало прежде первых императоров (гл. 4). Небо и земля не обладают жэнь и относятся ко всему сущему, как к траве и животным (гл. 5).

Превращения бестелесного, невидимого дао бесконечны и вечны. Дао -— глубочайшие врата рождения. Глубочайшие врата рождения — корень неба и земли. Оно и мельчайшее, и бесконечное, а его действие неисчерпаемо (гл. 6).

Вот вещь, в хаосе возникающая, прежде неба и земли родившаяся! О беззвучная! О лишенная формы! Одиноко стоит она и не изменяется. Повсюду действует и не имеет преград. Ее можно считать матерью Поднебесной. Я не знаю ее имени, но если попытаться выразить ее, то обозначу ее иероглифом дао; если же попытаться дать ей имя, то я назову ее Великое... Великое — оно в бесконечном движении. Находящееся в бесконечном движении не достигает предела. Оно и беспредельно, и возвращается к своему истоку. Велико дао, велико небо, велика земля, велики также и государи...

Человек следует земле. Земля следует небу. Небо следует дао, а дао следует естественности (гл. 25).

Содержание великого дэ подчиняется только дао. Дао бестелесно. Оно столь туманно и неопределенно! Однако в его туманности и неопределенности содержатся образы. Оно столь туманно и неопределенно, однако в его туманности и неопределенности скрыты вещи. Оно столь глубоко и темно, однако в его глубине и темноте скрыты тончайшие частицы. Эти тончайшие частицы обладают высшей действительностью и достоверностью.

С древних времен до наших дней его имя не исчезает. Только следуя ему, можно познать начало вещей. Каким образом мы узнаем о начале всего сущего? Только благодаря ему (гл. 21).

Дао вечно и безымянно. Хотя оно непритязательно и ничтожно, но ничто в мире не может его подчинить себе... Нахождение дао в мире подобно великому стоку, куда все сущее в мире вливается подобно горным ручьям, стекающимся к рекам и морям (гл. 32).

Великое дао растекается повсюду. Оно может находиться и вправо, и влево. Благодаря ему рождается и существует все сущее, и оно не прекращает своего роста. Оно свершает подвиги, но нельзя выразить в словах, в чем его заслуги. С любовью оно взращивает все сущее, но не считает себя властелином всего сущего. Оно никогда не имеет собственных желаний, поэтому его можно назвать ничтожным. Все сущее возвращается к нему, но оно не рассматривает себя как властелина. Поэтому его можно назвать Великим. Оно становится великим потому, что никогда не считает себя таковым (гл. 34).

Дао постоянно в недеянии, однако нет ничего такого, что бы оно не сделало. Если знать и государи смогут сохранить его, то все существа будут изменяться сами собой (гл. 37).

Дао рождает единое. Единое рождает два [начала]: инь и ян. Два [начала] рождают третье. Третье порождает все сущее. Вей существа носят в себе инь и ян, наполнены ци и образуют гармонию (гл. 42).

Дао рождает [вещи], дэ вскармливает их. Телесность придает вещам форму, благодаря силам {инь и ян} вещи достигают завершенности. Поэтому среди сущего нет ничего, что бы не почитало дао и не ценило бы дэ. То, что дао почитается, а дэ ценится, вытекает из естественности, а не из повелений дао и дэ (гл. 51).

Если управлять Поднебесной, следуя дао, то злые духи не будут вредить людям. И не потому, что злые духи перестанут творить зло, а потому, что содеянное ими не сможет принести людям вред (гл. 60).

КОНФУЦИЙ

(Примеч. переводчика: В нижеприведенных отрывках употребляются следующие понятия: Жэнь (буквально “человеколюбие”) — категория конфуцианской этики. Принцип жэнь гласит: “Чего не желаешь себе, того не делай и другим”Конфуцианское жэнь являлось также критерием упорядочения отношений между представителями рядовой знати в Древнем Китае.

Ли (буквально “почтительность”, “церемониал”, “церемонии”, “ритуал”) — понятие конфуцианской этики, объединяющее широкий круг правил, имевших целью регулирование отношений между правителями и их подданными, между всеми общественными группами (сословиями, родами, семьями) и внутри их, а также отношений между отдельными людьми.)

[О НЕБЕ И СУДЬБЕ]

Не о чем молиться тому, кто провинился перед небом (“Лунь-юй” гл. “Баю”). Небо породило во мне 193 (там же, гл. “Шуэр”). Учитель ответил: “Что можно сказать о небе? Смена четырех времен года, рождение всего сущего. Что говорить о небе? ”(там же, гл. “Ян Хо”).

Конфуций говорил: “Кто не признает судьбы, тот не может считаться благородным мужем”(там же, гл. “Яо юэ”).

Благородный муж испытывает три страха: перед небесной судьбой, перед великими людьми и перед словами мудреца. Мелкие люди не знают небесной судьбы и не боятся ее, неучтиво обращаются с великими людьми и презрительно относятся к словам мудреца (там же, гл. “Цзиши”).

Все первоначально предопределено судьбой, и тут ничего нельзя ни убавить, ни прибавить. Бедность и богатство, награда и наказание, счастье и несчастье имеют свой корень, создать который сила человеческой мудрости не может (“Мо-цзы”“Против конфуцианцев”ч. II).

В пятьдесят лет я познал волю неба (“Луньюй”гл. “Вэйчжэн”).

Когда (ученик] Янь Юань умер, Конфуций сказал: “О! Это небо послало смерть! Небо послало смерть!”(там же, гл. “Сяньцзинь”).

Конфуций сказал: “Будет ли претворено в жизнь мое учение — это зависит от судьбы. Если моему учению никогда не суждено будет осуществиться, то это также зависит от судьбы. Как же Гун Бо-ляо может спорить с судьбой?”(там же, гл. “Сяньвэнь”).

[Об управлении страной на основе ритуала и “исправления имен”]

Конфуций сказал: “Необходимо исправить имена. Благородный муж осторожен по отношению к тому, чего не знает. Если имена неправильны, то высказывания не будут основательны. Если высказывания не будут основательны, то дела не будут сделаны, а если дела не будут сделаны, то правила ли не будут соблюдены в полной мере и [обрядовая] музыка не будет вся исполнена. А если правила ли не будут соблюдены и музыка не будет исполнена, то наказания не будут применяться правильно; а когда наказания применяются неправильно, люди не знают, как им вести себя”(там же, гл. “Цзы Лу”).

Учитель сказал: “Правитель [всегда должен быть] правителем, слуга — слугой, отец— отцом, сын — сыном”(там же, гл. “Янь Юань“).

Учитель сказал: “Простолюдинов можно заставлять следовать должным путем, но им не надо знать, почему это нужно делать”(там же, гл. “Тайбо”).

Конфуций сказал: “Если наставлять людей с помощью законоположений, если ограничивать и сдерживать их с помощью наказаний и казней, то хотя они не будут совершать преступления, но в сердцах своих не будут испытывать отвращения к дурным поступкам. Если же наставить людей с помощью нравственных требований и установить правило поведения сообразно ли, то люди не только будут стыдиться плохих дел, но искренне возвратятся на праведный путь”(там же, гл. “Вэйчжэн”).

Янь Юань спросил о том, как управлять страной. Учитель ответил: “Нужно следовать исчислению времени династии Ся, ездить в колесницах династии Инь, носить шапку времен династии Чжоу, употреблять музыку времен Шуня и У-вана”(там же, гл. “Вэй Линь-гун”).

Ай-гун, правитель царства Лу, спросил Конфуция: “Как можно заставить простолюдинов повиноваться?”Конфуций ответил: “Если приближать прямодушных людей не ставить их выше лукавых людей, то простолюдины будут послушны. Если же приближать лукавых людей не ставить их над прямодушными людьми, то простолюдины не будут послушны”(там же, гл. “Вэйчжэн”).

[Ученик] Цзы Гун спросил Конфуция о том, как следует вести государственные дела. Конфуций ответил: “Нужно, чтобы было в достатке продовольствие, чтобы было в достатке военное снаряжение и чтобы простолюдины доверяли своему правителю”. Тогда Цзы Гун спросил: “Если в государстве будет неблагополучно, то чем прежде всего можно пожертвовать, чтобы навести в стране порядок?”. Конфуций ответил: “Можно отказаться от военного снаряжения”. После этого Цзы Гун спросил: “Если же случится так, что придется еще чем-то пожертвовать, то от чего еще можно отказаться?”. Конфуций задумался и сказал: “Можно отказаться от продовольствия. С древности до наших дней люди всегда умирали, но если в народе будет недостаток веры в правителя ни его близких, то государство не может быть устойчивым”, (там же, гл. “Янь Юань”).

[ЭТИЧЕСКИЕ ПОЛОЖЕНИЯ]

[Ученик] Цзы Гун спросил учителя: “Можно ли одним предложением выразить правило, которому необходимо следовать всю жизнь?”. Учитель ответил:

“Можно. Чего не желаешь себе, того не делай и другим” (“Лу-ньюй” гл. “Лин Вэй-гун”).

[Ученик] Ю-цзы сказал: “Почитание родителей и братская любовь—основа жэнь”. (Там же, гл. “Сюээр”).

Конфуций сказал: “среди благородных могут встречаться и не проявляющие жэнь, но среди низких людей не может быть проявляющих жэнь”(там же, гл. “Сюээр”).

Конфуций сказал: “Почтительным сыном можно назвать лишь того, кто при жизни отца (с почтением] наблюдает его поступки, а после смерти следует примеру его деяний и в течение трех лет не изменяет порядков, заведенных отцом”(там же, гл. “Сюээр”).

Конфуций сказал: “Благородный муж думает о долге, а мелкий человек — о выгоде” (там же, гл. “Ли-жэнь”).

Учитель редко высказывался о выгоде, судьбе и жэнь (там же, гл. “Цзыхань”).

Учитель сказал: “Если верхи следуют в делах правилам ли, то простолюдины будут послушны” (там же, гл. “Сяньвэнь”).