Социальное прогнозирование

В 1976—1980 гг., по заданию Отдела науки ЦК КПСС, мне пришлось участвовать в выработке рекомендаций по части того, как быть с нарастанием в стране пьянства и алкоголизма. По ходу работы пришлось изучить гору литературы, которая открыла лично мне много сенсационного — нового, позволив существенно оптимизировать отношения с алкоголем, почти полностью сведя к минимуму неприятные последствия общения с ним. А главное — понять причины нашего дикого пьянства и реальные пути минимизации этого бедствия. К сожалению, начальство не прислушалось к конструктивным рекомендациям ученых и предпочло “антиалкогольную авантюру”, которая, как известно, кончилась крахом, и сегодня положение дел на этом фронте еще катастрофичнее, чем прежде.

Собранные материалы, в конечном счете, вылились в книгу, зказанную одним из тогдашних издательств. Но рукопись имела несчастную судьбу. Издательство-заказчик реорганизовали, а в двух других издательствах она дважды нарывалась на алкоголиков. В одном случае — на зав. редакцией. В другом — на зам. главного редактора (с понятной похмельной реакцией обоих персонажей). И только в 1999 г. издательство “Физкультура, образование и наука”, где по счастливому стечению обстоятельств на тот момент не оказалось ни одного алкоголика, выпустило книгу под названием “Пьянство как социальная проблема”. (Ниже кратко излагаются основные положения этого труда — естественно, с серьезными поправками на прошедшие годы).

Эта лекция является завершающей только потому, что о ней спрашивают с самого начала спецкурса, с нетерпением ждут ее каждый год вот уже 20 лет, и наполняемость аудитории резко возрастает по сравнению с предшествующими, так что возникает опасение — поставь ее раньше, и слушатели, удовлетворив свое любопытство, потеряют всякий интерес к прогнозированию.

Особое место в этом ряду занимает пьянство — не только повальное, но одновременно еще и особого вида, резко отличающееся от того, какое имеет место в США и других странах мира (за исключением разве что Финляндии). Без его преодоления нечего и думать справиться с преступностью: подавляющее число агрессивных преступлений совершается либо в состоянии сильного опьянения, либо в состоянии горького похмелья — наркотической “ломки”, когда ради стакана спиртного наркоман-алкоголик готов на любое преступление, либо в погоне за вожделенной выпивкой — с той же готовностью на любые средства для этого.

Но повальное пьянство не только источник преступности. В его русском (украинском, белорусском и прибалтийском) варианте оно постепенно превратилось в “холеру XX века”, действующую наподобие СПИДА. Если его не преодолеть — Россия, Украина, Белоруссия обречены на гибель не позднее первой половины XXI века, даже если экономика этих стран будет полностью восстановлена на рыночной основе и тоталитаризм окончательно сменится демократией. По той же причине, по какой сегодня обречены на гибель малые народы Севера России, не успевшие выработать социальные механизмы защиты от губительного действия алкоголя.

Такие механизмы давно выработаны у народов, приобщившихся к потреблению алкоголя тысячелетия назад. Посмотрите, как они действуют у народов Восточно-Азиатской цивилизации (Китай, Индокитай, Корея, Япония), с их ритуальным потреблением небольших доз рисовой водки по торжественным случаям, с заботливым ограждением от нее будущих отцов и матерей. У кочевых народов Средней Азии, с их ритуальным потреблением кислого конского молока (эквивалентного слабому пиву). У народов Северной Европы (от Шотландии до России), с их ритуальным потреблением различных сортов пива — до появления крепких спиртных напитков после изобретения арабами в XVI веке способов их производства. Наконец, у народов Средиземноморья — от Испании и Франции до Грузии и Армении, позднее включая обе Америки, с их культурой ритуальных доз коктейля, аперитива, столового и десертного вина (обычно разбавленного водой), микродоз ликера, водки, коньяка на сытый желудок после обеда.

В этой связи представляет интерес многотысячелетний опыт средиземноморской алкогольной цивилизации, выявивший оптимальные дозы приема алкоголя по семи его конструктивным функциям:

• Пиво и некоторые сорта сухого вина для обострения наслаждения при утолении жажды (разжигаемой, если надо, разными соленьями). Маленькими глотками на протяжении часа-полутора дозами 0,5 л. на мужчину и 0,3 л. на женщину.

• Коктейль для оживления длительной беседы (маленькими глотками 20—40 г. на протяжении одного-двух часов).

• Аперитив для обострения аппетита перед едой (15 г. залпом).

• Столовое вино для запивания еды за обедом и ужином (100— 150г.). При любых тостах бокал только пригубливается.

• Десертное вино для запивания фруктов (включая шампанское). Та же доза и та же процедура при тостах.

• Водка, коньяк или ликер по выбору (только одно что-нибудь!) для оживления беседы на сытый желудок за чаем после обеда или ужина. Доза — 15 г. маленькими глотками на полчаса-час.

• Лечебное вино (кагор выздоравливающему, водка с перцем озябшему и т.п.). Доза 30—50 г. Вино — мелкими глотками, водку — залпом.

Следует уточнить, что чуда не произойдет. Алкоголь свое черное дело сделает. Напомним, что во Франции — 5 млн. алкоголиков на 50 млн. населения, и каждый из них — отнюдь не подарок. Но это — не столь буйные алкоголики, как наши туземные. Главное же, перечисленные процедуры позволяют полностью получать все, что вы ожидаете от алкоголя, но в десятки раз дешевле и без тех ужасающих последствий, когда дозы удесятеряются, а похмелье — ужасающе.

Народы России в данном отношении, как уже говорилось, сначала шли в общем русле “алкогольной цивилизации” Северной Европы, а затем, после появления в XVI в. крепких спиртных напитков, пути разошлись: германцы, от англичан до шведов, постепенно “перебежали” в романский лагерь, а восточные славяне и угро-финны (исключая Венгрию, но включая Финляндию) пошли своим путем. Польша в данном отношении составила как бы “буферное пространство” с элементами той и другой культуры, преимущественно последней.

Это не могло объясняться экономическими причинами (в Финляндии и России разная экономика, а пьют одинаково). Не могло объясняться и расовыми причинами (финны и венгры — одного племени, а пьют различно). Кроме того, те же финны и русские, эмигрировав, скажем, в США, минимум во втором поколении, если не в первом, пьют не как финны и русские, а как все американцы. Значит, дело в социальных особенностях. Рассмотрим их внимательнее.

На просторах Северо-Восточной Европы невозможно было развить ресторанную культуру Средиземноморья. Люди жили, в основном, хуторами или малыми деревнями по полдюжине изб в каждой (правда, напоминаем, что в каждой избе размещалось до полутора-двух десятков людей, из них половина — дети). К тому же почти ни у кого не было денег: сплошное рабство. К тому же от деревни до деревни — многие версты плюс сплошное бездорожье, плюс морозы под 40 градусов С. А выпить хочется. И мои предки нашли гениальное решение проблемы, чему я самолично был свидетелем в детстве, поскольку многовековые питейные традиции сохранились в моем родном селе до начала 30-х гг., пока их не уничтожила “коллективизация сельского хозяйства” и последующая урбанизация.

Потребление спиртного, согласно этим традициям, приурочивалось только к ритуалам свадьбы, похорон, церковных праздников и т.п. Застолье собиралось обычно в одной избе, куда приглашалось много гостей из соседних изб и даже из соседних деревень. “Посадочных мест” — максимум два-три десятка, а приглашенных — в несколько раз больше. Как быть? Сначала сажали за стол “патриархов” — глав патриархальных семейств (кстати, после 30—35 лет завершивших свой детопроизводный цикл: их жены к тому времени становились бабушками и в большинстве своем теряли способность рожать после пятых или десятых родов — заметим это особо). На их долю приходилась львиная доля спиртного. Но особенно засиживаться за столом было нельзя: своей очереди ждали другие. Поэтому оставалось выпить залпом большую “чарку” крепкого спиртного, быстро заесть выпитое, повторить эту процедуру еще один-два раза и отойти поболтать в стороне, освободив место следующему.

Следующими были “матриархи” — почтенные матери семейств, которым традиция предписывала самое умеренное потребление спиртного, грозя осуждением за излишество. И только потом наступал черед молодежи, на долю которой обычно оставались жалкие, символичные остатки спиртного, причем “добрачная” публика напрочь исключалась из этой процедуры, все особы женского пола, а также женихи строжайше обязывались только “пригубливать”, т.е. имитировать прием спиртного, не принимая внутрь ни капли — тоже под страхом осуждения всесильным тогда общественным мнением окружающих.

Так минимизировалось алкогольное зло. При массовом переходе от традиционного сельского к современному городскому образу жизни вековые ритуалы исчезли, а связанные с ними стереотипы потребления алкоголя остались. Вот почему русский человек считает элементарным качеством настоящего мужчины опрокинуть в себя залпом стакан любого спиртного — от крепчайшего спирта до теплого шампанского, затем, если возможно, повторить эту процедуру второй и третий раз, а заодно с презрением отозваться о “бабе-немце”, который часами смакует едва ли десятую долю дозы водки, приличествующей каждому уважающему себя мужчине.

При массовом распространении подобного стереотипа практически на каждодневное потребление крепкого алкоголя последствия оказались сходными с эпидемией чумы или холеры. Не секрет, что стакан (0,2 литра) 40-градусной водки делает почти каждого человека явно сумасшедшим — нередко просто буйно помешанным — на срок от двух до четырех часов. А два-три стакана — тем более. Теперь представьте себе, что должно произойти, если стакан водки принимает рабочий за станком, шофер за рулем, профессор на кафедре и даже министр на совещании. А это — в порядке вещей у десятков миллионов людей каждый день.

Во-первых, начинается массовая гибель людей — напрямую от алкоголя (отравление, несчастный случай) или косвенно (ослабление организма). Подсчитано, что прямо или косвенно за счет злоупотребления алкоголем можно отнести почти каждую третью смерть. Алкоголики вообще редко живут более 50 лет, но в России миллионами мрут от пьянства 30—40-летние. При прочих равных условиях смертность в России значительно выше, чем за рубежом (причем мужчины умирают в среднем на 10 лет раньше женщин), — и прежде всего по вине стакана водки.

Во-вторых, начинается разорение страны, сопоставимое по масштабам с войной или землетрясением. Государственная монополия на продажу спиртного давала казне в 70-х гг. до 58 млрд. руб. ежегодно — без этого невозможно было свести концы с концами в 400-миллиардном бюджете. Но затем проклятый стакан водки уносил из национального бюджета до 120 млрд. руб. в год. После стакана водки поезд словно сам собой врезается в другой состав, теплоход — в другой теплоход, автомашина таранит в лоб другую автомашину — десяток убитых, опрокидывается в кювет автобус с полусотней пассажиров, врезается в стену трактор, ломается дорогостоящий станок, сотни пожаров каждый день в самом буквальном смысле развеивают в дым миллиарды рублей — а причиной почти каждого пожара был и остается пустой стакан водки и непогашенная сигарета в руках задремавшего после такой дозы спиртного человека. Достаточно сказать, что десятилетиями в сельское хозяйство каждый год бесплатно направляли чуть ли не миллион тракторов — и каждый год получали соответствующую груду металлолома, а количество тракторов росло незначительно. Как вы думаете, в трезвом виде можно угробить такую армаду?

В-третьих, алкоголь, как известно, — такой же наркотик, как и никотин, только слабее кокаина или морфия. Все государства мира, объявляющие преступлением продажу наркотиков, жульнически исключают из их списка алкоголь и никотин, потому что иначе неясно, почему за одни наркотики грозит тюрьма, а другие продаются свободно, в том числе самим государством. В этом отношении наши государственные мужи напоминают того средневекового монаха, который перекрестил поросенка в карася, чтобы с аппетитом съесть его во время поста. Но ведь природу не обманешь. И если сотню, даже полсотни лет назад алкоголиков в России было в десятки раз меньше, чем, скажем, во Франции, то теперь СССР с его более чем полудюжиной миллионов алкоголиков обогнал Францию. К этому надо прибавить вдвое большее число неалкоголиков, но “сильно пьющих” (не менее стакана — двух водки каждый день) и поэтому как бы кандидатов в алкоголики. Огромная армия тяжело больных людей, сопоставимая по масштабам со всеми остальными больными, вместе взятыми. Их надо лечить, а средств не хватает даже на “нормальных больных”. Поэтому часть особо опасных алкоголиков загоняли, как сумасшедших (каковыми они, по сути, и являются), в “диспансеры” — своего рода тюрьмы. А остальных предоставляли произволу судьбы — на великое горе их близким и на великую радость начинающим пьяницам, для которых они играют роль авторитетных учителей. Ныне сеть диспансеров в развале, и миллионы алкоголиков брошены на произвол судьбы — к ужасу окружающих.

В-четвертых, к стакану водки стали все чаще прикладываться женщины, молодежь, даже подростки. Сравнительно недавно на сто мужчин-алкоголиков в России приходилась лишь одна женщина-алкоголичка, сегодня соотношение 10:1, и дело быстро идет к западным стандартам, по которым соотношение близко 1:1. Но в России положение особое, здесь женщина всегда была главным оплотом борьбы против пьянства. И вот теперь рушится последний оплот... Что касается молодежи и подростков, то их вовлечение в повальное пьянство означает, во-первых, лавинообразное разрастание последнего, а во-вторых, окончательный подрыв генофонда народа, потому что резко увеличивается процент зачатий в состоянии опьянения и соответственно ускоряется процесс олигофренизации населения (есть сельские районы, где процент дебилов и маргиналов намного превысил 10% и приближается к 25%, число таких районов растет).

Все это еще в начале 70-х гг. позволило квалифицировать алкогольную проблемную ситуацию в СССР как остро критическую, с тенденцией перерастания в катастрофическую. По распоряжению правительства было образовано несколько исследовательских групп (в одну из них входил автор этих строк), которые с 1976 по 1980 г. независимо друг от друга изучали проблему и к 1981 г. представили свои рекомендации в Сводный отдел Госплана СССР. Рекомендации оказались поразительно единодушными, различаясь лишь в незначительных деталях. В самых общих чертах они сводились к следующему:

• Сделать бюджет возможно менее зависимым от “алкогольных инъекций” (переход от “пьяного бюджета” к “трезвому бюджету”). Без этого любая борьба против пьянства изначально разбивалась об экономику, упиралась в “экономический фронт”. С такой целью было предложено около двадцати программ расширения производства товаров народного потребления, от сборных коттеджей и автомашин до модной одежды и коллекционных книг. Реализация давала доход, намного превышавший доход от государственной монополии на спиртное.

• Развить “индустрию досуга”, уровень которой в стране до сих пор близок к нулевому. Миллионы людей принимают стакан водки только для своего рода “самоубийства на четыре часа”, так как психика человека не выдерживает тоски “ничегонеделания”. А занять себя не умеют: старые традиции исчезли, новые не появились, обрадовался опасный “досуговый вакуум”, заполнить который, по мировому опыту, могут только игровые автоматы и другие аттракционы (лучше в комплексе “лунапарков”) плюс клубы по интересам, о которых уже шла речь.

• Организовать эффективное лечение миллионов алкоголиков на специальных сельскохозяйственных фермах по принципу самообеспечения себя продуктами при личном трудовом участии пациентов (все остальные варианты, ввиду нехватки продуктов, были и остаются нереальными). Кстати, имелось несколько конкретных многообещающих проектов на сей счет, детально разработанных и опробованных на практике. Разумеется, параллельно должна развертываться широкомасштабная профилактическая работа по предупреждению алкоголизма.

• Нейтрализовать “теневую” экономику (подпольное частное производство спиртного в подрыв государственной монополии), которая одна способна свести на нет любые усилия по борьбе с пьянством. Для этого приблизить цены на спиртное к реально-рыночным (они были занижены, что открывало широкий простор для перепродажи с целью наживы), применять разорительные штрафы для крупных подпольных производителей спиртного — на страх миллионам мелких, затяжная борьба с которыми не давала и не могла давать заметных результатов.

• Ввести жесткие санкции за появление в общественных местах пьяным (в одной только Москве милиция подбирает ежедневно до 4 тыс. буянящих пьяных хулиганов или валяющихся без сознания мертвецки пьяных) — вплоть до лишения “вида на жительство”, составляющего главную ценность (выше денег!) в глазах каждого советского человека, и ссылки для принудительного лечения в специальные трудовые колонии.

• Широко пропагандировать более высокую культуру потребления спиртного, разъяснять анахронизм традиций — пережитков прошлого, возбуждать чувство стыда у людей за скотское пьянство, за неумение потреблять спиртное без потери чувства человеческого достоинства.

• Создать массовое общество борьбы за трезвый образ жизни, заимствовать ценный зарубежный опыт (особенный интерес представлял опыт организации “Анонимные алкоголики”, сделать пьянство в глазах людей предосудительным.

• Широко развернуть мелкое предпринимательство (ремесла, торговля, садово-огородные участки и т.д.), памятуя, что миллионы людей приобщились к спиртному от отчаяния безысходности, от невозможности найти применение своей инициативе в условиях тоталитаризма.

При этом подчеркивалось, что рекомендации носят принципиально комплексный характер, могут дать эффект только в совокупности. Достаточно провала на любом из восьми перечисленных “фронтов”, чтобы все начинание оказалось обреченным на неудачу.

Как повелось в СССР, рекомендации были положены под сукно. О них надолго забыли. А напомнить как следует было некому. Потому что — тоже как повелось в СССР — специалисты по проблемам алкогольной ситуации разделились на два смертельно враждующих лагеря: сторонники немедленного введения “сухого закона” (“алкофобы” или “алконавты”, по прозвищам, данным им противниками и сторонники постепенного распространения более высокой культуры потребления спиртного, по западным стандартам (“алкофилы”, или “бормотологи”, по ответным прозвищам со стороны их противников; последнее трудно переводимо на иностранные языки и происходит от фольклорного термина “бормотуха”, которым обозначаются самые низкие и вредные сорта спиртного). Я не принадлежал ни к одному из них, и поэтому мне жестоко доставалось от обоих. Горький опыт “сухого закона” в России, США и Финляндии в 20-х гг. наглядно показывал, что любая авантюра подобного рода изначально обречена на провал и лишь обогатит “теневую” экономику, т.е. стоящую за ней мафию. С другой стороны, любая попытка за несколько лет приобщить скифскую алкогольную цивилизацию к стандартам средиземноморской (для чего странам Северо-Западной Европы понадобилось, для примера, несколько веков) напоминает попытку за тот же срок перевести Россию с русского языка (или США — с английского), скажем, на эсперанто. То есть в обоих случаях заведомо гибельная утопия.

Тем не менее, именно борьба новоявленных “остроконечников” и “тупоконечников” (помните лилипутов Свифта?) составила все содержание попыток решения алкогольной проблемы на протяжении первой половины 80-х гг. К середине 80-х гг. верх одержали сторонники “сухого закона”, печатно пригвоздившие своих оппонентов к позорному столбу. Вот почему, когда правительство Горбачева в поисках первых, возможно более эффективных шагов начинавшейся “перестройки” решило одним махом преодолеть действительно серьезную алкогольную проблемную ситуацию, оно выбрало “сухой вариант” — при этом самый глупый из всех возможных.

Упор был сделан на постепенное ограничение потребления спиртного административными мерами. Были установлены “зоны трезвости” — целые районы, где перестали продавать спиртное. И “время трезвости”, резко ограничившее часы и пункты торговли спиртным. Результат нетрудно было предугадать. По оценкам специалистов, взрослое население СССР (за исключением мусульманских республик) в отношении потребления алкоголя делилось в пропорции 20:60:20. В первую составляющую входили трезвенники (соотношение мужчин и женщин 10:90), во вторую — “символически”, “мало” и “умеренно” пьющие (“символически” — рюмка по праздникам, “мало”— несколько рюмок по праздникам, “умеренно” до полустакана, т.е. до 100 граммов не обязательно каждый день; соотношение мужчин и женщин 50:50); в третью — “сильно” пьющие (стакан более крепкого спиртного почти ежедневно) и алкоголики (соотношение тех и других 3:1, соотношение мужчин и женщин 90:10). Таким образом, кампания оказалась направленной против 80% взрослого населения, не представляющего себе ни одного сколько-нибудь значительного события в жизни без застолья со спиртным. Миллионы людей немедленно выстроились в километровые очереди. И тогда начала действовать мафия.

Поражение правительства Горбачева оказалось сокрушительным. За какой-нибудь год подпольное производство спиртного сравнялось по своим масштабам с государственной монополией. Потребление алкоголя осталось на том же уровне, а государство стало терять ежегодно десятки миллиардов рублей — контрибуция побеждающей мафии. Сначала попытались дать ей бой, но когда выяснилось, что придется арестовывать ежегодно миллионы человек (именно таково оказалось количество мелких подпольных производителей спиртного), правительство капитулировало полностью. Начатая в 1986 г. кампания уже к 1988 г. бесславно провалилась. Еще несколько лет шли “арьергардные бои”: правительство сдавало одну позицию за другой. Все кончилось осенью 1991 г., после провала августовского путча и распада Советской империи. По сути, правительство отказалось от государственной монополии на продажу спиртного, и города России оказались заваленными спиртным (наполовину — отечественным, наполовину — импортным), дающим колоссальные прибыли частным торговцам и мафии.

Тем самым оказался вновь включенным часовой механизм “адской машины”, рассчитанный, как уже говорилось, на 30—50 лет, после чего народы Восточной Европы должна постичь судьба тех племен Вест-Индии и Океании, которые были стерты с лица земли алкогольным половодьем.

Положение усугубляется тем, что алкогольная проблемная ситуация перерастает через критическую в катастрофическую на фоне очень высокого потребления никотина, очень плохого состояния окружающей среды и очень плохого состояния здравоохранения. Оно усугубляется также тем, что Россия оказывается совершенно беззащитной перед лицом надвигающегося цунами сильных наркотиков. До сих пор СССР не представлял для мировой наркомафии никакой ценности: охотиться за неконвертируемой валютой может только сумасшедший. Но теперь российская валюта стала фактически конвертируемой (правда, по совершенно безумному ажиотажному курсу, в несколько раз превышающему реальное соотношение покупательной способности рубля и доллара). При этом наркомафия, как известно, не платит налогов и пошлин, поэтому для нее может оказаться выгодным освоение даже российских рынков сбыта. И тогда России, не имеющей опыта борьбы с наркотиками, — конец, если не помогут ООН, ВОЗ, Интерпол и другие международные организации.